По делу обвиняется...

Арслан решил действовать через секретаря, миловидную девушку лет девятнадцати, которая умело и быстро направляла поток посетителей. Улучив момент, когда она положила телефонную трубку, Туйчиев негромко представился и добавил:

— Без вашей помощи мне не обойтись, нужно какое-нибудь помещение, хочу побеседовать с некоторыми товарищами.

— Я провожу вас, — она с интересом окинула его взглядом.

Они окунулись в темноту коридора и долго шли сначала вверх по узкой витой лестнице, затем снова вниз, по пути Арслан узнал, что девушку зовут Гулей и она учится на вечернем отделении юрфака.

В кабинете было тихо и уютно. Арслан сел у края длинного стола.

— Гуленька, у вас в плановом работает Надежда Сергеевна. — Девушка утвердительно кивнула. — Пригласите ее.

— Сейчас. Если кто-нибудь еще вам понадобится, звоните мне по внутреннему — 3-23.

— Спасибо, коллега.

Надежда Сергеевна, седоватая располневшая женщина, не на шутку разволновалась, и Туйчиеву пришлось ее успокаивать.

— Не беспокойтесь, пожалуйста. Я только хотел поговорить о Фастовой. Вы, кажется, с ней дружны?

— А, вы про Машу. Меня, знаете, потрясла случившаяся с ней беда.

— Расскажите о ней подробнее, о ее жизни, круге знакомых.

— Вся жизнь Маши умещается в одном слове: Леня. Она ничего не видела и не знала, кроме сына. А ведь она женщина интересная и могла бы устроить свою судьбу, но Маша считала: отчим никогда не станет отцом. Тут трудно возражать. Однако, мое мнение, — уточнила Надежда Сергеевна, — Леня вряд ли достоин такого самопожертвования.

— Почему? — поинтересовался Туйчиев. — Он плохо относился к матери?

— Да нет, мать он любил, относился к ней уважительно, но последнее время стал своевольничать. Взрослым себя почувствовал.

— В двадцать лет, пожалуй, это допустимо, — осторожно возразил Арслан.

— Все равно мать лучше знает, что нужно ребенку.

— Например?

— Например, как устроить его жизнь. Она такие партии ему подыскивала, но он и слушать не хотел. Я, говорит, жену себе сам найду, в девках не засижусь. И нашел: спутался с какой-то, старше него и с ребенком.

— Вы имеете в виду Иру Мартынову?

Надежда Сергеевна кивнула.

— Вот вы говорили, — Арслан сделал пометку в блокноте и продолжил, — у Фастовой были знакомые, хотевшие связать с ней свою судьбу. Не Крюкова ли вы имели в виду?

— А что же Крюков? Владимир Григорьевич — мужчина видный, положительный. Раньше у нас работал. К Маше относился очень внимательно. Вообще-то он вспыльчивый, но с Машей — кроткий. Она рассказывала: последнее время мрачный ходил, настойчивый стал — давай, мол, определим наши отношения. Но она опять-таки из-за Лени отказала ему.

— Скажите, Надежда Сергеевна, Фастова не рассказывала вам о знакомой, которую она встретила в театре?

— Нет. Она последние дни ходила как в воду опущенная...

— После посещения театра?

— Пожалуй, — не очень уверенно произнесла Надежда Сергеевна. — Да, вот еще, накануне всего этого деньги она попросила — триста рублей. Но я не смогла ей одолжить.

— Не говорила, зачем ей деньги?

— Нет.

— Спасибо. Я вас больше не задерживаю.

Один за другим проходили перед Арсланом сослуживцы Фастовой, но ничего нового они сообщить не могли. Все дружно сходились на одном: врагов у Марии Никифоровны не было.

— Спасибо, Гуленька, — сказал Туйчиев, когда в четыре часа девушка зашла в кабинет. — Я заканчиваю.

— Как? — удивилась Гуля. — А Эмму Васильевну вы не вызываете?

— Эмму Васильевну? — в свою очередь удивился Арслан. — А как ее фамилия?

— Аванесова.

— В моем списке ее нет, — еще раз посмотрел в блокнот Туйчиев.

— Так ведь она из другого отдела, но вы с ней обязательно поговорите.

— Зачем? Она дружила с Фастовой?

— Нет. Вы меня за сплетницу не посчитайте, но Аванесова — наше информбюро. Сначала она все узнает о нас, потом рассказывает нам, и мы узнаем о себе.

— Раз так, давайте сюда ваше информбюро, — улыбнулся Туйчиев.

Маленькая, очень подвижная Аванесова не вошла, а влетела в кабинет.

— Добрый день, Арслан Курбанович. — Не дожидаясь ответа, села напротив. — Слушаю вас.

— Мы просим вас, Эмма Васильевна, помочь нам разобраться в одном деле.

«Откуда она знает меня по имени? Ведь я называл всем только фамилию», — удивился он.

— Насчет Фастовой?

— Совершенно верно. Скажите, вы не заметили в последние дни чего-нибудь необычного или странного в поведении Марии Никифоровны?

Аванесова на мгновение задумалась, наклонила голову, будто прислушиваясь к собственным мыслям.

— Было!

— Вот как. Что же именно?

— В канун того самого дня, вы знаете какого, — заговорщически произнесла она, — после обеда проходила я по коридору. Разумеется, по делам, — уточнила Аванесова.

Арслан кивнул, давая понять, что иного он и не предполагал.

— Так, вот, иду по коридору и слышу: две женщины разговаривают. Один голос сразу узнала — Фастова, а другой — незнакомый. Незнакомка говорит: «Я еще с вами по-божески». А Маша ей: «Тише». Я зашла в бухгалтерию, потом выхожу. Незнакомый голос говорит: «Значит, договорились, я буду ждать завтра», — и они разошлись.

— Вы лицо этой женщины не запомнили?

— Я даже не смогла установить ее возраст. Родную мать не узнаешь в нашем склепе-коридоре. Это ужасно. Но это не все. Назавтра, часа в три, смотрю: Маша выходит из управления, с ней Крюков. Он у нас раньше работал, и у него с Фастовой давний интим, — конфиденциально сообщила Эмма Васильевна. — Интересно, думаю я, куда они могут идти в рабочее время? И что вы думаете? Они себе преспокойно заходят в парк, как будто воскресенье, а не разгар рабочего дня.

«Время совпадает, — мелькнуло у Туйчиева. — Значит... Крюков?»

— Интересно, — как бы ни к кому не обращаясь, спросил Арслан, — долго ли они гуляли в разгар рабочего дня?

Расчет оказался верным. Аванесова моментально отреагировала.

— Не знаю, как она, а вот Крюков минут через десять-пятнадцать выбежал из парка взволнованный, сел в машину — она стояла у входа в управление — и уехал.

— Ну а Фастова?

— Я это случайно видела, мимоходом, сами понимаете — у меня куча дел, и я не имела возможности ждать, пока она выйдет из парка.

— Разумеется. Спасибо вам за информацию.

— К размышлению, полагаю.

— Именно, — улыбаясь ответил Туйчиев и протянул ей для подписи протокол допроса. — Будьте добры, вот здесь и здесь.

— Сделайте милость. — Она расписалась и уже у двери обернулась: — Передайте привет Рано Шариповне.

— Как, вы и жену мою знаете? — изумился Арслан.

— И сына вашего — Шухрата. Чудный мальчик.

«Нет, она явно работает не по профилю», — подумал Туйчиев.

Сведения, полученные от Аванесовой, позволяли наметить два направления, две версии: одна из них — незнакомка, вторая — Крюков.

Чем-то таинственным веяло от женщины. Видимо, прав Николай, думал Туйчиев, между случившимся в театре и парке связь органическая. Но она, эта связь, пока бездоказательна. А промежуточный этап, когда Фастова в коридоре беседовала с женщиной, тоже примечателен. Наверно, не случайно, что эпизод по времени вписывается в события, где присутствует незнакомка. Сначала она появилась в театре, затем на следующий день на работе у Фастовой... Так, но одно ли это лицо, опять задавал себе вопрос Арслан. Ведь Аванесова опознать ее не может. Если бы не этот проклятый темный коридор, можно не сомневаться: Эмма Васильевна уж свое не упустила бы... Что ж, надо довольствоваться тем, что есть. А что есть? Женщина, которую никто не знает. Никто не знает... Неужели же совсем никто?.. Вся надежда на Николая. Короче говоря, шерше ля фам, как говорят французы, товарищ капитан... Ну а Крюков? Что он делал в парке? Почему выскочил оттуда как ошпаренный? Что произошло между ними? Может, сцена ревности?