Страница 2 из 4
Или, может, она нарочно внушила ему эту мысль?
На пустоши было безветренно, мороз холодил щеку. Заметив к северу от себя бурый комочек, человек присел и затаился.
Спустя некоторое время комочек зашевелился, и с камней на лапы поднялась лисица.
Ну да! Она и есть!
Это был редкостный зверь – землисто-черная на вид, густошерстая, с огромным пушистым хвостом и явно чертовски нервная. Частыми резкими прыжками она заскакала с пустоши прочь.
Человек рванулся за ней.
И все произошло именно так, как он предполагал: лиса метила прямо в поднятое ветром снежное облако. Прежде чем пурга проглотила ее, лисица на миг остановилась и оглянулась на человека.
И опять сорвалась с места – только ее и видели.
В воздухе свистело и выло.
Рядом с человеком пронеслась куропатка – ее тащило ветром. За ней проследовал сокол – летел высоко, уверенно и ровно взмахивая крыльями.
Отвернувшись от налетающих порывов, человек поплотнее укутал шарфом шею и, чтобы сумка получше прилегла к бедру, трижды обмотал ее лямку вокруг правой руки.
Теперь он был готов к буре.
Он продирался сквозь сплошную пелену.
Сначала у него под ногами были голые камни и идти было сравнительно легко, но вскоре камни сменил снег и двигаться стало намного труднее.
Человеку ничего не оставалось, кроме как довериться прежнему внутреннему подсказчику: «Лисица может по-детски испугаться непогоды. Она зароется в сугроб или втиснется в какую-нибудь расщелину, заберется туда, где потеплее, и будет лежать там, пока буря не стихнет».
Теперь было самое время сократить между ними расстояние.
Человек медленно, пядь за пядью, проталкивался вперед.
Когда ему показалось, что лисица была уже где-то совсем рядом, снег под его ногами вдруг стал гораздо глубже. Теперь он доходил ему до самого паха, а еще через пару шагов человек застрял окончательно.
Он был не в силах двинуться ни вперед, ни назад и совершенно ничего не видел.
Пурга обступила его со всех сторон, сверху, снизу…
День клонился к вечеру, а буря все крепчала. Холод забрался под одежду, хоть та и была добротной. Человек так замерз, что стал дрожать – себе для согрева.
Рассудив, что будет лучше, если его всего целиком занесет снегом, он стал осторожно покачиваться из стороны в сторону, тем самым помогая пурге выстраивать вокруг него непродуваемую снежную скорлупу.
Человек был среднего роста, кряжист и толстоват в груди. Лицо с крупными чертами, лоб не особо высокий, однако широкий – он-то и придавал характер всей его внешности. Из-под тяжелых сросшихся бровей выглядывали глубоко посаженные маленькие глаза цвета стали, над верхней губой торчал большой мясистый нос. Какими были его щеки и подбородок, угадать было трудно из-за густо покрывавшей их темно-рыжей с проседью бороды, спускавшейся до самой его груди. Волосы были землистого цвета, их тоже уже кое-где посеребрила седина. На левой ноздре виднелась крупная выпуклая родинка.
Да, таким был застрявший в сугробе человек.
Ночь была холодная и особенно долгая.
Но вот наконец человек разломал защищавшую его снежную корку. И возблагодарил Ветер и матушку Порошу за то укрытие, которое они соорудили для него на этом живописнейшем клочке земли: с того места, где он сидел, увязнув в сугробе, взору открывались безбрежные, искрящиеся белым инеем пустыни.
Человек принялся щипать себя и тискать, втирая в мышцы рук тепло, а покончив с тем, надел рукавицы и, оперевшись руками о наст, поднялся со своего снежного трона.
Что и говорить – он был счастливчик!
Закинув на плечо ружье и сумку, человек, не останавливаясь, прошагал до скалы Лоуваклёп, сохранившейся еще со времен ледниковой эры. Плоская, как ладонь, скальная вершина залегала высоко в горах, и на ней никогда не удерживался снег.
Поднявшись туда, человек снял с себя поклажу, варежки, кожаные башмаки, вязаные носки и разложил все это рядом для просушки. А затем (черт его подери!) он снял с себя все до последней нитки и сидел там в чем мать родила – в одной только коже!
Вот он – сын Земли, дочери Солнцевой.
В животе заурчало, и человек вспомнил, что был голоден. Перед самым выходом на охоту он под завязку наелся вареной рыбы, но с тех пор у него во рту не побывало и крошки, а ведь прошло уже не меньше двадцати часов.
Время от времени он, правда, подкреплялся льдинками, однако пища эта была однообразной и неосновательной.
И он открыл свою сумку: в ладонь толщиной бараньи бочки,́ сушеная тресковая голова, ржаные лепешки, добротно смазанные кислющим, как уксус, овечьим маслом и увенчанные шматками бараньего рулета, вымоченная в молочной сыворотке кровяная колбаса, вяленая рыба, густая овсяная каша со скиром и кусочек коричневого сахара.
Да, все это умещалось в его охотничьей сумке.
Солнце согревает раздетое мужское тело, а вокруг, робко потрескивая, тает снег – певчая птица этого дня.
В полдень здесь еще достаточно светло, и воздух – весь в проблесках ясного неба. Человеку припомнились бесчисленные чудесные мгновения, проведенные им в горах с малолетства: ничто не могло сравниться с красотой тех дней, кроме разве что новой люстры в Дальботненской церкви…
Стоп! Что это?
Человек бросился наземь.
Что там за тень такая? Камень?
Человек схватил подзорную трубу, но ничего не увидел – запотело стекло. Он протер его рукавом.
Неужели не померещилось? Ну вот – исчезло… Нет, опять появилось! Лисья голова!
Вдалеке едва темнела макушка! Это была та самая – бурая и, судя по всему, сидела там настороже уже давненько.
Человек сложил подзорную трубу.
Лисица испустила леденящий душу вопль.
Земля в тех местах ровная, с уклоном на восток, все кочки – низкие, ложбинки – мелкие. Приблизиться к лисице незамеченным у человека не было ни малейшей возможности, и потому он так и лежал, не шевелясь, на том самом месте, куда плюхнулся, заметив ее. А лисица, вспрыгнув на камень, завыла, и каждый раз, испуская вопль, вытягивала кверху мордочку.
Таким манером она хотела подстрекнуть человека к движению – она потеряла его из виду в тот момент, когда он рухнул на землю.
Человек лежал, распластавшись на земле. С ружьем перед собой, он умудрился осторожно развернуться лицом на север, но теперь боялся шевельнуться, потому что между ним и лисицей не было ни единой неровности, ничего, что могло бы его от нее скрыть. К тому же ружье было не заряжено, а затолкать в него заряд так, чтобы самка этого не заметила, не представлялось возможным.
Соображать надо было быстро, если, конечно, он не хотел упустить ее, как вчера, а об этом и речи быть не могло.
И что же тут можно было предпринять?
Лисица завертелась на камне, готовясь исчезнуть.
Человек, перекатившись на спину, задрыгал в воздухе руками и ногами. Затем, снова перекатившись, но уже на четвереньки, поднял правую ногу, будто пес, решивший помочиться на кочку.
И громко заблеял.
Таким шутовством человеку удалось отсрочить лисицыно исчезновение. Он отполз за кочку и затаился, обдумывая свое положение, а она осталась сидеть на камне, дожидаясь новых чудес.
Человек в спешке зарядил ружье. Забил в него полмерки пороху, что было нелишним, если он собирался подстрелить лисицу с одного выстрела. Пошарив в кармане, нащупал ободранный псалтырь, вырвал страницу, помял ее между пальцев и запихнул в ствол: теперь не засвистит, даже если стрелять против плотного ветра.
Проделав все это с невероятным проворством, он послюнявил конец дула и прилепил там крошку лишайника. Та тут же примерзла к металлу. Человек поправил «мушку» и попробовал прицелиться – лишайник он смог бы различить в любой темноте.
Человек рывком вскочил на ноги – с ружьем навскидку. Перевалив вес тела на левую ногу, он весь подался вперед и сосредоточил взгляд на камне… Нет, лисицы нигде не было видно.
Он долго ждал, прежде чем опустить оружие. Ну ничего, на этот раз она от него не уйдет! Снег ровно присыпал землю до самого подножия ледника – ни одной проплешины, и лисица, проживая свою жизнь, тут же, на снежном листе равнины, писала о ней повесть.