Бойтесь данайцев

— Значит, по вашему мнению, похититель сидит в читальном зале и периодически выходит, чтобы попасть к полкам в отсутствие вас или сменщицы.

— Наверное, так.

— Ну, и как обнаружилась пропажа: сразу или спустя какое-то время?

— Порядок такой. Заказанную книгу абонент сдает в тот же день очень редко. Обычно просят оставить на полке на несколько дней.

— И сколько дней книга ждет своего читателя?

— Бывает, два-три дня, иногда больше.

— А иногда он вообще уже к ней не возвращается?

— Совершенно верно. У нас существует срок — пять дней, после чего мы сдаем книги в хранилище. Вот тут-то и обнаруживается пропажа.

— Много книг пропало?

— Да как вам сказать, штук тридцать пять — сорок, но, как правило, все очень ценные.

— И все же, каков круг интересов у похитителя или похитителей?

— Вы знаете, мне кажется, здесь действовал один. А круг интересов обычный в таких случаях: книги по искусству, религии, зарубежным странам.

— Юлия Петровна, почему вы сказали в прошедшем времени?

— Дело в том, что в последнее время наступило затишье.

— Может, заболел? — улыбнулся Соснин.

— Я не злая, но, дай бог, чтоб его, надолго, как говорит моя мама, парализуй разбил.

— Ну это слишком кровожадно.

— Вовсе не слишком. Знаете сколько крови выпил у меня этот жучок! Выговор влепили, раз. Путевку в Болгарию не дали, два. А я, между прочим, до этого в передовиках ходила и — нате вам!

Соснина заинтересовал порядок, который существует для прохода в зал научных работников. Юлия Петровна пояснила, что для этого нужно сдать ей читательский билет и контрольный талон. Однако на вопрос Николая, можно ли попасть в зал без этих документов, Юлия Петровна замялась: вообще-то можно. Ну, а на талоне какие данные заполняются? Оказывается, номер читательского билета, фамилия и дата посещения библиотеки.

Соснин посмотрел на стол, на мягкой подушечке лежал штемпель «сдано». Интересно, подумал он, но штамп можно поставить на контрольный талон самому, пока завзалом отлучилась, и затем спокойно сдать на выходе из библиотеки. Предположим, этот жучок — читатель библиотеки, значит, у него есть читательский билет. Станет ли он заказывать книги на свой номер, чтобы потом их унести? Вряд ли. Но тогда остается одно: он — вольный «художник», и в период отсутствия библиотекаря гуляет между полок, выбирая себе издания по вкусу. На выходе сдает контрольный талон, а книга — под рубашкой или пиджаком. Постой-ка, есть одна психологическая задачка: будет ли он свою фамилию и номер читательского билета писать в талоне? Скорей всего — нет. Береженого бог бережет. Тем более, что запись в талоне не сверяют с читательским билетом, не исключено, что он писал вымышленную фамилию и номер читательского билета. Молодец, Коля! Давай, жми серым веществом на жучка. Ату его! И что, каждый раз одну и ту же фамилию писал? Дудки! Разные он писал, родненький мой, разные, чтобы следы запутать. Но тогда он у меня в кармане. Так сразу и в кармане? Не слишком ли самоуверен ты, братец мой? Нет, не очень, в меру, потому что я его по почерку высчитаю. А где возьмешь эти талоны, сколько времени они сохраняются? И вообще, майор, вы себе представляете на минуточку объемчик работки? Ага, не очень. Это хорошо, спесь с тебя быстро слетит. Но другого пути пока нет...

— Юлия Петровна, а у кого и как долго хранятся контрольные талоны? Мне бы их за полгодика, если можно, пасьянс разложить, — пояснил Соснин. — И еще. По возможности, желательно отдельную конуру, пожалуйста, чтобы никому не мешать. Директор в курсе.

Через четыре часа, одурев от сортировки, Соснин нашел пять контрольных талонов с разными номерами читательских билетов и разными фамилиями, но заполненные одной рукой.

На следующий день вместе с Борисом Михайловичем Каплуном они до обеда изучали читательские карточки и нашли — все тексты контрольных талонов выполнил Флегмонов Василий Андреевич, научный сотрудник одного НИИ. Читательский билет 2и-841. Его адрес, служебный и домашний телефоны были здесь же.

Гринкевич открыл калиточку и осторожно вошел в крошечное пространство за оградой, поставил сумку, аккуратно подмел землю вокруг могилы, сменил воду в банке с цветами и тяжело опустился на маленькую скамеечку. Нет, пока памятник не поставим, здесь порядка не будет, жаль, что сейчас его устанавливать нельзя. Но он уже съездил на мраморный завод в Газалкент и присмотрел камень — стелу лучше заказать белую, в середине будет портрет, надпись он тоже знает, какую сделать. «Дорогому, незабвенному Алешеньке от мамы и папы».

Разве не кощунство — переживать своих детей? Наверное, только за большие грехи обрекает всевышний на такие муки. Ну, а если ему себя винить не в чем, если он чист перед сыном, что тогда? Как ни страшно признаться — его мальчик своими руками убил себя. Алексей всегда был слишком уверен в себе. Нет, правда в другом — его убили. Именно так, сомнения нет — здесь убийство и ничто иное. И не имеет значения, что за рулем сидел Алексей. Конечно, его сын — жертва хитрой, беспощадной злой воли. Его заманили в ловушку и сделали это искусно и расчетливо. Анатолию Петровичу пришла вдруг в голову дикая мысль: если бы Алексей не погиб сейчас, он бы погибал каждый день во лжи, обмане и преступлении, и так — до конца жизни. А какая из этих смертей страшнее, еще не известно. Ужас в том, что сегодня он, отец, не может наказать виновных в гибели Алеши, не запачкав сына в глазах окружающих.

Гринкевич тяжело вздохнул и медленно направился к выходу с кладбища. Он долго ждал на остановке, пока не пришел трамвай. Сел у окна. Удобный маршрут, горько усмехнулся он, без пересадки прямо до дома.

— Анатолий Петрович, здравствуйте.

Гринкевич обернулся и увидел Таню Ермакову. Девушка подсела рядом.

— Как вы? — в ее вопросе была и неловкость и участие. — Я рада вас видеть. Вы совсем нас забыли.

— Спасибо, девочка, — он чмокнул ее в щеку. — Алеша любил рассказывать о тебе. Я сейчас от него.

— Хоть бы зашли, я уже у папы несколько раз спрашивала, а он говорит: «У человека горе такое, ему не до нас». Но ведь это неправда: вам станет легче, надо чаще бывать среди людей.

— Да, — задумчиво ответил Гринкевич, — ты права. Надо быть среди людей.

Долгие годы следственной работы привели Арслана к непреложному выводу: каждое дело, даже самое, казалось бы, простое, имеет свои трудности, и в любом случае наступает рано или поздно момент истины. Надо только суметь выявить такой факт, раскручивая который, получаешь новые и новые доказательства той или иной версии, добираешься до самой сути.

Однако нынешнее дело никак не укладывалось в привычную схему. Казалось бы, нужный факт уже есть и остальное — дело техники, но... Подобных фактов было уже несколько, а следствие не продвигалось, добытые доказательства не поддавались логическому осмыслению, заводили в тупик.

Вот почему, когда Туйчиеву сообщили об изъятии у Шералиева Карима разыскиваемых поддельных прав, он не испытал ни особой радости, ни удовлетворения, а скорее отнесся к этому настороженно: какие еще сюрпризы готовит следствию в общем-то желанный факт.

Прежде чем вызвать на допрос Шералиева, Арслан удостоверился путем проведения экспертизы, что права действительно поддельные и изготовлены тем же самым клише, что и предыдущие. К допросу он подготовился очень тщательно, будучи убежден в его сложности. Однако, к немалому удивлению, Шералиев практически не запирался и сразу же выложил всю историю получения прав.

По всему было видно, что он напуган случившимся и очень боится за судьбу машины, а точнее — за установление путей и источников ее приобретения. Он постоянно заискивающе заглядывал в глаза следователю, неизменно повторяя скороговоркой: «Я все честно говорю».

Туйчиеву буквально после первых же фраз стала понятна напуганность Шералиева, работавшего заведующим магазином. «Нет, эти вопросы для других, — усмехнувшись, он мысленно успокоил Шералиева, — я интересуюсь только правами». Словно услышав, допрашиваемый заговорил еще быстрее, проглатывая отдельные слова, поэтому Арслан вынужден был попросить его сбавить темп и говорить внятно.