Страница 14 из 25
Вторая причина раскрылась ему не сразу. Он несколько раз перечитал книгу «Приключения Робин Гуда», взятую из библиотеки колонии, прежде чем понял: беспощадно борясь с преступностью, общество вознесло над преступниками своеобразный ореол, давая одной рукой то, что отнимало другой. Потребность в необычном — может быть, самая сильная из всех присущих человеку потребностей после сна, голода, любви. Именно она удовлетворялась в человеке, ставшем на неправедный путь.
За время пребывания в колонии он заработал кличку «Каланча» и хорошую характеристику, которая дала возможность выйти на волю на полгода раньше. Он приобрел еще две специальности — слесаря и «щипача», а попросту — карманного вора. Этому его учили по всем канонам воровской стаи.
Выйдя на свободу, он все чаще стал отдавать предпочтение второй «профессии». «Работал» аккуратно, в магазинах, автобусах, на вокзале. Работал сольно, без напарника.
Оформился же служить на оптовую базу ночным сторожем. Днем «охотился», а вечером отсыпался в теплой уютной сторожке. Изредка, для порядка, обходил по ночам территорию базы с берданкой времен первой мировой войны.
После очередной отсидки романтичный угар стал постепенно проходить, и он твердо решил: хватит, завязываю. Еще больше укрепился в своем намерении после встречи с Юлей. Жизнь повернулась к нему своей новой стороной и, казалось, к прошлому никогда не будет возврата.
Не получилось. В миг опрокинулось, разрушилось, исковеркало все планы. Стало быть, зря старался. Одним словом — не судьба.
Когда Арслан сказал Николаю, что они, кажется, упустили главное, тот согласился.
— Я и сам не могу отделаться от этого чувства. Где допущен просчет?
— С Гринкевичем, Коля, у нас осторожно не получилось.
— Но мою версию ты еще не отбросил?
— Я же сказал тебе: право на существование она имеет. Расскажи-ка, что там с заказчиками удалось выяснить.
— Что с заказчиками? — Соснин вздохнул. — Ничего обнадеживающего. Если честно, то с заказчиками близость к исполнению более призрачная, чем с Галимовым. Этому при задержании придется объяснить, откуда у него поддельные права. Действовать с ним можно напрямую. А заказчики, как писал поэт, «езда в незнаемое». Самое парадоксальное с ними заключается в том, что основная трудность состоит не в их выявлении, хотя это далеко не просто...
— Я знаю, Коля, потому и просил тебя заняться ими, — вставил Арслан. — Прости, что перебил. В чем же парадокс?
— Мы с заказчиками рассчитываем на их честность, хотя они избрали прямо противоположный путь получения прав.
— Заказчики, узнав, как их хотели обмануть...
— Еще не известно, кто кого хотел обмануть, — перебил Соснин.
— Я имею в виду поддельные права. Ты же сам говорил: они не знают о поддельности прав.
— И сейчас утверждаю.
— Прекрасно. Именно на этом должен строиться расчет. Они платят деньги за получение прав в обход существующим правилам, но за права подлинные. Узнав, что их хотели жестоко обмануть, они наверняка озлятся и тут...
— Все выложат нам, — усмехнувшись, опять перебил Соснин.
— А что? Учти, Коля, наши заказчики наверняка не считают себя соучастниками преступления. Какой им смысл укрывать подделывателя?
— Не знаю какой, но те, с которыми я столкнулся, не очень спешили выложить правду. Не буду рассказывать, как я выходил на них, сколько, например, у нас в городе Хамраевых или Сагидуллиных. В скобках, как говорится, замечу: не раз поминал тебя тихим, добрым словом. Технология, думаю, тебя не очень интересует?
— Целиком полагаюсь на твой профессионализм, — в тон ему ответил Арслан.
— Короче говоря, Хамраев и Сагидуллин начисто все отрицают, хотя я на сто процентов убежден в их сопричастности. Оба учились в СТК и дважды не сдали вождение. Наверное, они не знакомы с твоей теорией, и раскрываться желания не имеют.
— Ну и ехидна же ты, — улыбнулся Арслан. — А как с Ермаковым?
— Ермаковых Викторов Степановичей, параметры которых подходят под искомого, двое. Предлагаю тебе одного из них. Я займусь другим.
...Виктор Степанович Ермаков, плотный, невысокого роста, седой как лунь, лет 52-53, держался в высшей степени корректно и даже несколько предупредительно. Он действительно недавно приобрел автомашину, а права у него имеются. Правда, машину он купил подержанную и еще не ездил на ней: она в ремонте. Права же дома и, если товарищ следователь не возражает, он сейчас привезет их. Туйчиев не возражал, и уже минут через сорок Ермаков показывал ему права, выданные семь лет назад. Было ясно: по всем данным этот Ермаков к заказчикам отношения не имел.
Извинившись за беспокойство, Арслан распрощался с Ермаковым, но, подойдя к двери, тот остановился и проговорил:
— Простите великодушно за назойливость и непомерное любопытство. Вы обмолвились, что в городе имеют хождение поддельные права. Уж не Гринкевич ли Алексей имелся в виду?
— В какой связи вы интересуетесь этим? — насторожился Арслан.
— Ради бога не подумайте чего плохого, — забеспокоился Ермаков, подойдя к столу Туйчиева и вновь усевшись напротив. — Вы позволите закурить?
— Прошу, — Арслан протянул сигареты.
— Благодарю, но привык, понимаете ли, к отечественным. Что может быть лучше «Примы»? — Ермаков закурил, несколько раз глубоко затянулся и продолжал: — Дело в том, что Леша мне как сын был. — Его глаза при этих словах подернулись влагой. — Еще раз простите. — Он встал, собираясь уйти, но Арслан задержал его.
— Откуда вы знаете Алексея?
— Он сын моего старого приятеля.
— Анатолия Петровича Гринкевича?
— Совершенно верно, — подтвердил Ермаков. — К тому же он последнее время встречался с моей дочерью. Насколько я понимал, дело шло к свадьбе, хотя, если откровенно, сомнения у меня имелись.
— Почему же?
— Я, понимаете ли, Алексея знаю, что называется, с пеленок. Парень пошел в отца талантом. Анатолий Петрович рисует, доложу вам... — он даже причмокнул, — а если скопировать, то нет ему равных. Один к одному — не отличишь от подлинника. Между прочим, он — левша. Леша еще похлеще отца рисовал, но... — Ермаков замялся, чувствовалось, что он испытывает неловкость от необходимости говорить об Алексее правду.
Арслан вопросительно посмотрел на замолчавшего собеседника.
— Понимаете ли, о покойных или хорошее или ничего, — смущенно промолвил Ермаков.
— На следствие данное правило не распространяется. Пожалуйста, слушаю вас.
— Талант, понимаете ли, — продолжал, успокоившись, Виктор Степанович, — сам по себе ничто. Только в труде, упорном и кропотливом, раскрывается он. Да что это я прописные истины говорю вам, — опять смутился Ермаков. — К тому веду, что Леша, понимаете ли, трудиться не любил. Не приучен, понимаете ли. Ему подавай готовенькое и сразу. Так воспитали. Поверьте, не раз говорил об этом, предупреждал, но куда там: Анатолий Петрович слушать ничего не желал. Во всем потакал своему любимцу, готов был буквально любую его прихоть выполнить. Он, если хотите, даже... — Ермаков запнулся. — Прошу не понимать меня превратно, говорю только для сравнения, не более... Слышал от Анатолия Петровича: у Леши права оказались не настоящие. Так вот, он даже, понимаете ли, если бы сын попросил сделать ему права, на все пошел бы, не задумываясь. Надеюсь, я правильно понят вами? Повторяю, ничего подобного не было в действительности, лишь для иллюстрации слепой отцовской любви я позволил себе такой пример привести.
— Я понял вас, — успокоил его Туйчиев. — Кстати, не приходилось ли вам слышать, где Алексей приобрел права?
— Ни малейшего представления, — развел руками Ермаков.
— Анатолий Петрович ничего не рассказывал?
— Абсолютно. Мы же с ним, понимаете ли, в данное время в состоянии конфронтации, как говорится. На почве неправильного воспитания им сына конфликт у нас с ним вышел. Посудите сами: дочь у меня, Танюша, тоже единственная, каково мне ее так отдавать, хоть и любил Лешу, — в глазах у него показались слезы. — Парень он, поверьте, в общем, неплохой. В хорошие и разумные руки его — и цены б ему не было, но — увы! — не суждено.