Страница 6 из 42
Нина Михайловна унаследовала от матери ее талант и многообразные способности, образованность и широту интересов, доброту и порядочность, несколько старомодную интеллигентность. Знала несколько иностранных языков, прекрасно разбиралась в искусстве. С ней легко и надежно было работать, она всегда приходила на помощь в трудную минуту, коих в дни войны было более чем достаточно.
И вот я вижу Нину Михайловну на фотографии, трогательную в своих ботинках, явно не по зимнему сезону пальто, в каких-то старых варежках, в старом старушечьем платке до бровей. Она, как и Бритова, была безотказна. Снег нужно убирать - значит будут убирать, без разговоров и апелляций к кому-либо.
Но кто же сделал этот превосходный снимок и несколько других драгоценных фотографий военного музея? Долгое время не мог этого узнать.
Однажды пришел на квартиру Екатерины Алексеевны Некрасовой, видного ученого, доктора искусствоведения. И неожиданно увидел у нее эту «мою» фотографию: Лосева и Бритова убирают снег…
- Как снимок попал к вам?
- Он всегда находился в нашей семье. Его сделал мой ныне покойный муж Всеволод Владимирович Павлов, работавший в то время в музее…
И Екатерина Алексеевна рассказала, что Павлов, еще будучи аспирантом Московского университета, в 1929 г. становится сотрудником музея. Проработал в нем свыше 30 лет. С 1934 г. - заведующий отделом древнего мира. Профессор МГУ. Выдающийся египтолог, глубокий эрудит с тонким художественным вкусом, подлинный русский интеллигент. Собрал великолепную коллекцию резных камней, блестящим знатоком которых был. А.еще увлекался фотографией, охотой и певчими птицами.
«…Понимать природу, чувствовать ее сердцем, ощущать ее жизнь каждой клеткой, каждой стороной души, черпать в ней силу и вдохновение - это удел немногих, - писал доктор биологических наук В. Е. Флинт. - И Всеволод Владимирович Павлов был одним из этих немногих.
Для него природа, любовь к природе были неразрывно связаны с охотой. Во многих отношениях он был необычным охотником. В охоте он прежде всего видел средство общения с природой, и ему было чуждо все, что есть в охоте, я бы сказал, неблагородного: неразборчивость в методах охоты, жадность к выстрелу, к убитой дичи, спортивный азарт… Вторая любовь Всеволода Владимировича - -певчие птицы. Птицы окружали его постоянно, и здесь у него были свои собственные вкусы…
Всеволод Владимирович любил и умел писать об охоте и о птицах. И хотя это и не было главным призванием его жизни, написанные им строки поражают глубиной чувств, искренностью и несомненным самобытным талантом. Он написал немного, но то, что написано, будет ему вечным памятником в кругу московских охотников и любителей птиц».
Умер Павлов в 1972 г. Академик М. А. Коростовцев сказал в прощальном слове: «Как много с этой смертью потеряла московская интеллигенция».
Но возвратимся к зиме, первой военной зиме. Бритова отмечает в своем дневнике: «20 декабря 1941 года. Вот уже несколько дней занимаемся тем, что убираем из залов снег. С 13 до 14.30 по радио передавали «Травиату».
31 декабря. Транспорт не ходит. Домой шла пешком несколько часов…
1 января 1942 года. В музее устроили детский утренник. Вечером - мороз до 34 градусов ниже нуля.
9 января. Холодно. Картошка 15 рублей. Керосин кончился…
15 января. Норма хлеба снижена до 500 граммов.
16 января. Несу доченьке котлетку…
24 января. Холодно. В музее не горит свет. Весь день убираем из залов снег.
28 января. В музее - очень холодно. Темно. Ночевала в библиотеке».
Из письма Ирины Александровны Кузнецовой Марии Зосимовне Холодовской (январь 1942 г.): «Писали ли Вам о том, как сотрудники музея сейчас забавно выглядят в ватных кацавейках и штанах. Николай Ильич Романов был потрясен - я как раз работала рядом с ним в библиотеке, когда увидел Антонину Николаевну Водо в таком виде. Но быстро пришел в себя и даже нашел какой-то комплимент. Вид, правда, довольно необычный, но по крайней мере тепло…»
«5 февраля. Три раза ходила за хлебом, но его так и не привезли.
11 февраля. Дровяной вопрос…»
- Ох, как остро стоял этот дровяной вопрос! - подтверждает бывшая в то время хранителем скульптуры отдела западноевропейского искусства Дебора Соломоновна Либман. - Ездили на лесозаготовки на несколько недель, а то и месяцев. Особенно доставалось Болотниковой и Лосевой. Наверное, как самым выносливым. Тогда им выдавали валенки - в музее было всего две пары, телогрейки и ватные штаны. Дрова завозили вначале на завод «Станколит», а уж оттуда на трамвае доставляли на Кропоткинскую площадь. И на санках - в музей. Все участвовали в этом. Впрягались в санки по три человека. Наша «тройка» состояла из Водо, Вольской и меня. Как-то так устали, что не заметили грузовика, и тот слегка наехал на нас. Очень перепугались за… санки! Как же без них будут дрова возить в музей?!
За день перевезти все дрова с площади в музей не хватало сил, - продолжала она, - поэтому на ночь кто-то из нас оставался сторожить их. Но мальчишки все равно растаскивали поленья. Особенно, если караулила Елена Ивановна Смирнова, деликатнейший человек. Она только увещевала «грабителей», но они, естественно, ее не слушали…
17 апреля 1942 г. Хочется есть… Но все же приятно, что наступила весна!
Очень трудно было пережить долгую зиму 1941/42 г. Но столь ожидаемая весна принесла новые, не менее сложные проблемы. Таявший снег, а затем дожди образовали бурные потоки воды, которые неудержимо хлынули в залы нижнего этажа и в подвалы, затапливая снесенные туда экспонаты, в основном гипсовые изваяния. Греческий и Итальянский дворики, Белый зал превратились в огромные водоемы. Те самые две тысячи скульптур, которые осенью опустили в подвалы, пришлось поднимать теперь по лестницам, на тех же женских руках, но еще по колено в ледяной воде.
В марте 174 наиболее значительные гипсовые работы перевезли на одну из станций метро. Об этом договорилась в Моссовете Вера Николаевна Крылова.
Вода угрожала библиотеке. Отсыревшие стены покрылись плесенью. Сырость, всепроникающая и, казалось, ничем неистребимая, прочно впиталась в здание. Трудно было бороться с ней горстке людей.
Но тем не менее понемногу музейный быт налаживался. Работали при свете коптилки, отдыхали, а порою и жили по несколько дней, особенно «загородники», в единственном отопляемом «буржуйкой» помещении. Его прозвали «барбизоном», поскольку раньше в нем экспонировались картины французских художников барбизон-ской школы. Знаменитый гостеприимный «барбизон»! Его с теплым чувством вспоминают все, кто хоть раз в нем побывал. Вся музейная жизнь начиналась и кончалась здесь. В «барбизоне» проводили собрания, читали лекции, обсуждали войну, хлеб, жизнь свою, музейные заботы. В «барбизоне» встречали горячим чаем и вниманием всех, кто приходил сюда с добрым словом и делом. Дети сотрудников здесь учили уроки, Владимир Дмитриевич Блаватский рассказывал о боях под Москвой, в которых он участвовал, а Сергей Николаевич Тройницкий, о котором я скажу позже, об истории и искусстве Франции. Сюда же пришло горестное известие о гибели в московском ополчении мужа Надежды Николаевны Погребовой - Дмитрия Алексеевича Ушакова.
В «барбизоне» висела карта европейской части страны, на которой линия фронта обозначалась флажками. Обычно день и начинался с их передвижения: удрученно - на восток, с радостью и ликованием - на запад. 23 ноября 1942 г. Бритова записывает в дневник: «Началось успешное наступление у Сталинграда. Ура!… В «барбизоне» утром было минус 5, а вечером плюс 10». И дальше почти каждый день она упоминает о победоносном продвижении наших войск.
К весне 1942 г., когда в музее кое-как отремонтировали паровое отопление, в его полуподвальные комнатки переселилось несколько семей сотрудников, которые не могли ездить домой за город или же квартиры которых пострадали от бомбежек. Жили Бритова с дочкой Катей, Погребова с дочкой Машей, Смирнова, Лосева…