Гомицидомания

— Хорошо.

Я включила телевизор и снова укуталась в одеяло. Плечо коснулось Яна — вдоль по руке пробежал электрический импульс. Я хотела быть ближе, но не могла. Дамьян заснул, и я осталась одна в этой темноте.

Я боялась и любила тьму одновременно, но не когда не могла уснуть. Меня страшили та невозможность уснуть и отчаянное беспокойство от собственных мыслей. Почему-то именно в такие часы я ощущала себя ужасно одинокой. Я повернулась лицом к спине Дамьяна и провела пальцем по линии бицепса, парень отмахнулся от меня сонно и отодвинулся ближе к краю. От его отстранения мне стало печально внутри, точно он пытался тем унизить. Но я всё всегда принимала близко к сердцу.

***

Когда я проснулась Дамьяна снова не оказалось, только недочитанная книга Хедли Чейза лежала корешком вверх. Мне стоило огромных усилий раскрыть слипшиеся веки, но когда сон окончательно сошёл, и уши мои поймали голоса за дверью, мне пришлось рвануть прочь с нагретой постели.

—..сукин сын!

Я с силой навалилась на дверь, и та распахнулась с грохотом, ударив дядю Сашу в спину.

— Ян, не убивай его! — воскликнула я, не разбираясь в потасовке, что шла за дверью между мужчинами.

Они недоуменно переглянулись, и из телефона в руках дяди донёсся голос незнакомца, молящий босса подождать ещё полчаса.

— Хорошо, полчаса, — рявкнул дядя Саша подчиненному на связи, — иначе я и до твоей матери доберусь!

Дамьян кашлянул в кулак, пряча широкую улыбку. Я выглядела глупо и шумно, будто все ещё ребёнок. Дядя Бандит погладил меня по растрепанным волосам и объяснил:

— Не бои-ись, малышка, это я с лакеем своим ругался. Этот олух ещё не купил билеты. А с Дамьяном твоим все хорошо, вон, не побитый, без пули в виске, без следов пыток и так далее.

Ян снисходительно хмыкнул на слова бандита. А потом я почувствовала запах алкоголя от них.

— Вы что, выпили? — строго вопросила я. — Ян, тебя не пустят пьяным на борт!

— Ничего-о, разрулим, — беззаботно махнул рукой дядя Саша.

— И с каких пор вы друзья?

— Друзья? О-хо-хо, скажешь тоже! Этот твой парень просто ходил куда-то, пришёл перед рассветом с бутылкой виски. Он пил в гостиной, ну и меня угостил за душевной беседой.

— Что, показали друг другу силу и умение пользоваться ножом?

— Ну, почти, — виновато улыбнулся дядя Саша. — Пару раз вмазали друг другу, да и ладно.

И, действительно, в подтверждение его словам я обнаружила рассеченную бровь дяди Бандита и коросты на руках Дамьяна. Видимо, не друг другу, а дяде Саше. Мне стало его жаль.

— Ну, малышечка, отчитывай своего преступника, а я пойду машину греть. Лично отвезу вас в аэропорт.

Я убийственно взглянула на Яна, тот понял мои немые вопросы. Поднял примирительно ладони и объяснил:

— Он первый полез драться, честно, — маньяк показал синяк под рёбрами — на легких кубиках пресса. — Я его хотя бы не зарезал.

— Вот спасибо. Ян, запомни: моих ни при каких обстоятельствах трогать нельзя. Даже случайно, слышишь? Считай, что причиняешь боль не кому-то, а мне.

— Меня ещё никто не отчитывал так безразлично, ты бы хоть шлепнула меня по лицу для убедительности.

— Разве ты еще не привык?

— К такому отстраненному поведению — нет. Обычно все люди импульсивные, кричат, когда злые, или смеются громко, когда весело. А ты сли-и-ишком спокойная. Так даже Мария Олеговна сказала, и этот, дед-бандит. Я начал замечать, что ты и правда будто искусственная какая-то, как манекен или типа того.

— Просто чаще всего я не чувствую, чтобы реагировать эмоционально. Я флегматик.

— Хорошо, флегматик, какие ещё вопросы?

— Куда ты ходил ночью?

— А, — вспомнил он. Вынул из кармана перстень. — Держи трофей. Я неуверенно взяла кольцо и рассмотрела его. На внешней стороне засохла капля крови.

— Чьё это?

— Не знаю, чьё конкретно, но гнусный бомж теперь без рук и ног валяется в коллекторе. Живой. Я убил всех, кто там был, а того, о ком ты сказала, я и кинул в яму.

Я знала, что Ян убьёт того маргинала со ‘сломанной жизнью’, как он врал, чтобы получить больше денег от сочувствующих горожан. Знала, что пострадают люди; никому ненужные, но то не умаляло их жизни. Я не судья и не бог, чтобы делать такие выборы.

Но я была рада. Нет, не их смерти, а тому, что за меня отомстили. Моя мечта сбылась: я всю свою сознательную жизнь грезила о том, кто бы рвал за меня глотки. Я вернула Яну перстень, явно украденный у кого-то богатого. Не хотела, чтобы эта вещь напоминала мне о смерти, или жизни, которую обязательно отберут из-за минутной блажи.

Потом время пошло быстрее: Ян загрузил наши вещи в машину, тепло распрощался с тётей Машей, обняв её, переоделся в обновки, которые я подарила, — в белое худи, белые джоггеры и графитовую парку с искусственным алым мехом, окаймляющим капюшон. Теперь он выглядел как обыкновенный человек.

Так мы нырнули в авто и умчались прочь. Нам обоим стало тоскливо внутри, я видела по глазам. Наверное, Ян ощутил себя любимым? Может, он хотел бы остаться там, в доме Александра и Марии? Я уверена: он почувствовал тепло и заботу в том дорогом особняке. Бережное отношение, нежность, человеческую любовь. Такое невиданное и почти сказочное для него. Я чуть было не разрыдалась от этих мыслей: я не хотела, чтобы Дамьян страдал. Я бы хотела дать ему те чувства, подарить идиллию, но я — брак. Я не могу ничем помочь.

Я не хотела уезжать от дяди Бандита и тёти Маши, с ними не только мне, но и Яну было спокойно. Как дома. Две сироты в бесконечно огромном обществе, сломленные и преданные, жалкие, как умирающие муравьи под ботинками. Я обняла дядю Сашу так крепко, как могло моё тощее тело. Мы попрощались у борта самолёта, и я не сдержала немых слёз, отчего стало тошно: я никогда не плакала перед кем-то. Меня начинали жалеть, и становилось ещё хуже. Ненавижу жалость и свою слабость. Не хочу ничего чувствовать. От чужого внимания плакать больнее.

Дамьян сел у окна и взглянул на уходящего бандита, слабо улыбнувшись ему в спину. Наверное, перед рассветом они немного друг друга поняли и даже приняли. Хотелось бы знать, что за душевный разговор у них произошёл.

Я проснулась от касания по щеке: Ян спокойно, без улыбки, стёр слезу с моего лица. За бортом — ночь и круглая луна.

— Ты беспокойно спишь, Оф.

— У тебя есть какая-то последовательность в использовании моих имён?

— Да нет, по настроению. Сейчас ты больше похожа на Офелию Црнянскую. Через минуту станешь Радмилой.

— Ян, я ненавижу своё второе имя.

— Почему? Звучит очень нежно и изысканно.

— Просто не нравится и все. Не береди.

Ян вздохнул и отвернулся к окну. Не поворачиваясь обратно, спросил:

— Что тебе снилось?

— Ты.

— Как интересно. Ты плакала от какой связи со мной? Интимной?

— Нет, я видела, как ты убил меня.

— Я никогда не трону тебя, мое солнце, — как-то с нотой ненормальности зашептал он, взглянув на меня. Глаза, почти чёрные в темноте, сверкнули недобро, и Ян неожиданно прильнул ко мне; провёл подушечками пальцев по изгибу моей нижней челюсти и замер непозволительно близко перед моим лицом. — Ни-ко-гда-а, — безумно протянул он по слогам и растянул губы в жуткой улыбке чеширского кота. Я сглотнула с некоторой тревогой. Такого Дамьяна я видела давно, в лечебнице — действительно сумасшедшего и гипертрофированно улыбчивого. Где находится рубильник, переключающий две его ипостаси? На что он реагирует?

Ян огладил мое лицо по контуру и уткнулся лбом в лоб. Прошептал со смесью отчаяния и тревоги, но с колючей и холодной улыбкой:

— Я люблю тебя, слышишь? — он опустил голову на мою шею и обнял. — Наверное, это так называется. Я никогда тебя не трону.

Мои руки с минуту висели в воздухе над его спиной, я все не могла понять, за какие заслуги меня можно было так искренне обнять. Но после все таки обняла его в ответ.

— За что?

— Я уже говорил: за твоё отношение ко мне. А ещё ты похожа на кого-то из моего детства. На кого-то тёплого и доброго. — Ян поёрзал щекой. — Ты прекрасна.