Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 33 из 39



***

– Дань, они правду сказали? – спросила Катя, когда они отошли подальше. – Ну, про папу?

– Не знаю, Кать.

– Папа умер, да?

– Не знаю. Давай думать, что не умер. Ведь не может же быть, чтобы все умирали? Так не бывает. Даже в Средние Века, когда чума была, и то выживали некоторые. Хотя тогда вообще медицины никакой не было. Папа сильный, он выживет.

– Ты мне сейчас правду говоришь, братик? – Катька смотрит на него снизу вверх, глаза полны слёз, по щекам мокрые дорожки.

– Я надеюсь, что так будет, Кать. А что нам ещё остаётся?

– А ты? Ты меня не бросишь? Ты не умрёшь? Никогда-никогда?

– Не брошу, Кать. Ни за что. Давай прокатимся вокруг, посмотрим, что там творится.

Забор вокруг больницы и раньше был высоким и прочным, украшенным декоративными, но вполне настоящими железными пиками. Теперь его дополнительно укрепили, усилив поверху спиралью колючей проволоки – почему-то изнутри. Те места, где ограда была не кирпичной, а из прутьев, её зашили листами толстой шиферной плиты, некрасиво закрепив их болтовыми стяжками за арматуру. Из-за этого заглянуть на территорию не получалось.

С обратной стороны, где вторые ворота, въезд тоже охраняли солдаты – они выпускали грузовики, которые запускали через первые. Теперь Данька разглядел, что и за рулём в них военные в противогазах.

Щель в заборе всё же нашлась. Небрежно закреплённый лист плоского шифера сполз, открыв просвет толщиной в руку. Сквозь него виден задний двор, и там идёт неспешная работа. Солдаты в ОЗК по двое выносят на улицу и складывают вдоль стены длинные чёрные пластиковые мешки. Видно, что мешки тяжёлые, солдаты устало бросают их на землю и возвращаются обратно в здание. На парковке ряд празднично-белых фургонов. Часть из них – автомобильные рефрижераторы без тягачей, а часть – небольшие грузовики с трубами над большими будками. «Инесераторы» – вспомнил Данька. Так их называли по телевизору. Полевые крематории для сжигания биологических отходов. Над трубами колеблется раскалённый воздух.

– Что там, что там? – Катька не достаёт до щели в заборе.

– Ничего интересного. Пойдём отсюда.

– Папу не видел?

– Надеюсь, нет. Давай лучше к маме вернёмся. Обещали быстро, а уже полдня прокатались.

***

– Я боюсь заходить, Дань, – сказала Катя, стоя у крыльца. – А вдруг там с мамой… Что-нибудь?

– Всё равно надо выяснить. Подожди меня снаружи, если хочешь.

– Только ты быстро, ладно? Посмотри, что с мамой всё нормально, и сразу выйди. Я тут посижу.

С мамой не нормально. Мама лежит в кровати, бледная, несмотря на температуру, и почти не реагирует на возвращение сына.

– Мам, поликлиника закрыта, с больницей тоже как-то нехорошо. Наверное, тебе лучше дома пока побыть.

– Да… – прошептала мама так тихо, что Данька её еле услышал.

Он потрогал её лоб – сухой и невозможно горячий. Кажется, что у людей не может быть такой температуры. «Как утюг», – вспомнились слова Серёги.

– Мам, ты температуру мерила? Принести тебе градусник?

– Не… Надо…

– Может таблеток выпить каких-нибудь?

– Не… Помогают…

– Тебе очень плохо, да?

– Да… Очень… Тяжело говорить… Всё путается в голове…

– Держись, пожалуйста, мам. Ты нам нужна.

– А-а-а! Спасите! Даня! Помоги! – сиреной завопила на улице Катька.

– Сейчас, мам, посмотрю, что там случилось.

Катя залезла по обрешётке для вьюнка на крышу беседки и визжит оттуда. Не потому, что высоко, а потому что за ней пытается влезть какой-то толстый мужик. Лёгкие деревянные планки, выдержавшие девочку, под его весом ломаются, и он топчет упавшие на землю мамины цветы.

– Прекратите сейчас же! – закричал на него Данька.



Мужчина остановился, обернулся и мальчик поразился бессмысленности его лица. Бледного, перекошенного и совершенно безумного.

– Что вы делаете? Это наша беседка! Отстаньте от сестры!

Тот секунду постоял, слегка раскачиваясь, а потом оставил попытки влезть на беседку и пошёл к Даньке.

Вблизи поразили его глаза – выпученные, с покрытыми алыми пятнами кровоизлияний белками и зрачками разного размера. Один сжался в точку, второй расширился до предела.

Данька отпрыгнул за дверь и закрыл её за собой. Мужчина толкнулся раз, другой – и побрёл обратно к беседке. Катька снова завизжала.

Мальчик вышел и закричал: «Эй, я тут, я тут!» Странный дядька снова повернулся к нему и встал, заколебавшись.

– А ну, иди сюда, толстый! – закричал ему Данька. – Что привязался к девчонке? Иди, разберёмся как мужчина с мужчиной!

Мужик побрёл в его строну, но мальчик не стал прятаться, а пошёл, отступая спиной назад, вдоль стены.

– Кать, я его уведу, а ты бегом в дом, поняла?

– Да, Дань!

– Дверь запри и никого не впускай! Я в окно влезу!

– Поняла!

Уведя мужчину за угол, Данька махнул рукой Катьке и ускорился. Оторваться было несложно – тот шёл медленно и, кажется, плохо видел – зацепился ногой за садовый шланг и повалился, как мешок. Встал, постоял, покачиваясь, и побрёл дальше – но Данька уже запрыгнул на перила заднего крыльца, с них перелез на крышу веранды, а с неё – в окно своей комнаты. Потеряв его, странный мужик принялся бесцельно бродить по участку, как будто не понимая, где он и зачем.

– Я так испугалась! – сказала Катя. – У него невозможно жуткие глаза. И сам он жуткий. И пахнет от него так, как будто он обкакался. А ты настоящий паладин! Ты меня спас!

– Наверное, это и есть рубула-психоз, про который говорили солдаты. Мне кажется, он вообще ничего не понимает.

– Он хотел меня съесть!

– Вряд ли съесть. Но лучше держаться от таких подальше. По-моему, он опасен.

– Он так и не уходит! – в окно видно, что мужик продолжает таскаться туда-сюда по саду, спотыкаясь об кусты и бордюры дорожек. – Все клумбы затоптал! Мама сажала-сажала…

– Эй, противный страшный дядька! – заорала она в окно. – Уходи отсюда!

Тот услышал, закрутил головой, пытаясь понять, откуда звук, а потом внезапно побежал по дорожке к дому.

– Ой… – испугалась Катька. – Кажется, зря я…

Мужчина с разбегу грянулся в заднюю дверь, аж дом затрясся. Ударился с такой силой, что отлетел и покатился с крыльца, пятная ступеньки кровью из разбитого носа. Но это его не остановило – вскочил и кинулся снова.

– Он же дверь сломает! – закричала сестра.

На этот раз мужчина споткнулся на ступеньках и, падая, ударился в дверь головой.

– Он умер? – спросила Катька, глядя сверху на лежащего на крыльце человека. – Вон, кровь течёт…

– Не знаю, – ответил Данька. – И проверять что-то не хочется. О, вон, зашевелился…

Мужчина встал. Лицо его разбито, из ссадины на лбу обильно течёт кровь, но его это, кажется, совсем не смущает. Зато он, вроде, забыл, что хотел вломиться в дом – пошёл, спотыкаясь, вдоль стены, свернул за угол.

Дети перебежали в Катькину комнату, чтобы посмотреть, что он будет делать дальше – её окна выходят на другую сторону.

– Смотри, к калитке пошёл, – зашептала сестра. – Может, уйдёт?

Но мужик остановился у забора – то ли забыв, как открывается калитка, то ли пытаясь вспомнить, зачем сюда зашёл.

– Смотри, машина, – сказал Данька. – Я только сейчас сообразил, что с утра ни одной не видел.

По дорожке катится фургон – похожий на те, что заезжали на территорию больницы. Увидев его, мужчина неожиданно возбудился, задёргал калитку и, не с первого раза её открыв, выбежал на проезжую часть. Автомобиль остановился, с пассажирского места неспешно вылез солдат в химзащите и противогазе. Он подождал пока бегущий приблизится, поднял автомат, спокойно прицелился и выстрелил. Громко хлопнуло, мужчина упал. Это произошло быстро и как-то обыденно, без драмы, так что дети даже не сразу осознали случившееся.

– Он его убил! – поражённо сказала Катька. – Просто взял и убил! Как так и надо!

– И даже не предупредил! Не сказал: «Стой, стрелять буду»! – удивился Данька. – Даже часовой должен сначала спрашивать, потом давать предупредительный, и только потом стрелять на поражение!