Страница 2 из 14
Антару же, что за дело до тех крестьян? Алтау, отец его, с эблами лесными выгодную торговлю ведет, настоящий товар из Лесу привозит. А, местные? У них товар обычный, немудреный.
Широко шагая по улице, Антар вежливо голову склонял перед знакомыми. Дядько Копыто, местный кузнец, Торк Гогодей – башмачник, Олсо Кольцо и супруга его, Конта, швея городская – все они кивали в ответ на приветствие, а вот тетка Жмака Куконя, скривившись, отвернула от сына купца свое круглое, словно намасленное, лицо. Не любила жена пекаря Антара, не жаловала. У него, у пекаря Бака Кукони, окромя жены, в доме еще три девки имеются, подрастают – пышные, румяные, сдобные, точно булочки с изюмом. Любому, кто на них взглянет, отщипнуть кусочек захочется. Вот и опасалась тетка Жмака, что Алтау, кого из дочек Кукони решит за Жаборотого высватать. Бак, муж её, тот совсем без Антареса в голове – возьмет и согласится сдуру. Все ж выдать дочь за старшего сына купеческого, наследника, это совсем не то, что замуж девку отдать, к примеру, за углежога копченого или бортника, что пчел по лесу пасет. Только Жмака кровиночкам своим зла не желала – ни за что не отдаст ни одну из трех за Жаборотыша. Вот Юарту – с милой душой, хоть и не наследник он всему делу купеческому. А Жаборотыш нехай себе другую какую ищет – слепоглухонемую сироту, хромую на обе ноги и пустобрюхую. Незачем таким, как он, размножаться и потомством своим странным, благословенную землю Понории поганить.
– Звали, батюшка? – Антар, поклонившись, поприветствовал отца и с ожиданием взглянул в широкое лицо родителя.
Алтау крякнул, разглядывая сына, словно видел того в первый раз. Жёлтые, хищные глаза велиморского купца ощупывали парня предвзято и, где-то, даже с неприязнью.
Нет, крепко любил Алтау свою первую жену, красавицу-южанку, Маладу, холил и лелеял нежную деву, не загружая ту чёрной работой. На то, небось, в избытке, слуги в доме имеются.
Да и одно слово – купец! Редко, очень редко, замечали теперь Алтау в просторной лавке, всё больше он о торговых путях справлялся, да с тестем своим, велиморским старостой о доходных делах сговаривался.
Работало на Алтау много народишку – было кому и молотом стучать, и на поле зоревать, и в лавке приказчиком сидеть, коль доверили.
– Пришёл – таки. – широкое лицо отца тронула лёгкая улыбка, а жёлтые, орочьи глаза, хищно прищурились – эх, в кого только удался сын? Ни, дедовой основательности, ни отцовой сноровки. И глаза белёсые, как у снулой рыбины. Подсуропила Дану, иначе не скажешь!
Ему на что-то грех жаловаться – на реке парень спор, точно Алтау в своей лавке. Никогда на подворье рыба свежая не переводится. Рука лёгкая у Антара, уловистая, да, только проку с того? Вон, Юарт – и по хозяйству востёр, и по торговому делу, хваток, так и тянется за отцом, да за дедом. А с этого, длиннобудылого, будет толк ли, когда?
Хоть и назвал Алтау Антара наследником, да сомневался теперь – волоховат парень, медлителен, не справиться ему с хозяйством. Да и Малада жалеет отрока по мере сил своих. Не ладно то!
И Малада сама, тут, как тут – стоит, глаза скромно потупивши, неладное чует сердце материнское. Да разве с мужем поспоришь?
– Отправишься на заимку, торг вести с эблами станешь. – пожевав губами, приказал отец. – Поживёшь на озере дальнем, Синеоким прозванным, оглядишься. За работничками присмотришь, опять же. Припасов там хватит, за надом каким, дядьку отправишь, я озабочусь.
– Надолго? – охнула Малада, прижимая белые руки к высокой груди.
– Сроком на год! – сказал, как отрезал отец. – Там, дальше, поглядим. Смотри, Антар, у меня договор крепкий с людьми лесными. С князем их, Оихелем, ряд заключён – его не порушь. Богатства семьи преумножай, веди себя чинно и строго, как сыну купеческому полагается! Для того и обучали тебя делу торговому. Стар стану – тебе хозяйство вести, а хозяйство у нас, как известно, не малое.
Братец младший, из лавки незаметно возвратившийся, хмыкнул, смешок не удержав – это Жаборотый-то, чинно и степенно вести себя должон? Как же, жди – начнёт коленца выкидывать, всех лесных распугает, а князь лесовиков, тот и вовсе, небось с Алтау торг вести откажется. Зачем ему с уродцем дело иметь? Видал, как-то, Юарт князя Оихеля в Велиморе – мощен князь, рукаст, борода знатная, маслом благовонным умащенная, за пояс узорчатый заткнута, на голове шапка соболья, на солнце мехом играет, сапоги кожи красной, да меч непростой, в ножнах у пояса. Станет такой гость важный с нескладёхой разговор зачинать? Эх, не того брата отец на заимку отправляет, не того!
Однако, Алтау решения своего менять намеренья не имел, а, от того..
– Юарт! – отец повысил голос, выкликая второго сына. – Справа для Антара, готова ли?
– Готова, батюшка. – подскочивший Юарт мотнул головой. – Дядько Силаст проводит. Путь до заимки, чай, не близок.
Антар слегка поёжился, не подавая виду про то, как тревожно стало ему под недобрым взглядом тётки Айяки. Не иначе удумала что зловредное, ишь, как лыбится напоказ. И то, радость какая – байстрюка с глаз долой, а её сыночек коханый, при батюшке останется, на виду. Глядишь и сладятся планы её нечестные.
Горевала Малада, с сыном расставаясь. Да попусту слёзы лила – муж не передумал. Пора, по разумению отцову, парню привыкать к жизни самостоятельной, как и положено отроку справному, по обычаю понорскому. Поживёт на заимке отцовой в лесу, с местными жителями пообщается, оботрётся, обвыкнется, торговлю поладит. Глядишь, перемелется что, да по весне найдёт Алтау в сыне иного человека, закалённого и неробкого.
– Уезжаешь? – довольно скалился братец, поводя глазами на тощую котомку старшого – дорога дальняя, чай, всяко может случится.
Антар вяло передёрнул плечами, обтянутыми простой холщевой рубахой – и впрямь, рядиться-то, для чего? Ему-то, зачем? Он и на озере проживет, с лесом в обнимку. Богато озеро на рыбу сказывают, а от зверя и оборониться можно, коли не зевать. Работать старшой приучен с лет малых. То, что рыбалка ему больше на душу легла, так, то – его дело.
– А, люди? – словно подслушав мысли брата, встрял Юарт. – Люди злы до иных. Остерёгся бы ты, братец, а то, не ровен час и беда приключится.
Антар уронил быстрый взгляд в сторону Юарта, вразвалочку уходившего прочь – укусил, таки, стервец, на прощанье. Не сдержался.
Люди и, впрямь, встречались разные. Иные, особливо, с западу, чуть ли не плевались, узрев его, нескладёху белотелого. Уж, очень непохож был Антар на прочих. И загар не лип к коже его, лишь обжигал больно, до мерзкого зуда.
Болтают, ещё, на юго-западе, туда, за лес, да степи, люди злы, пристрастны. Жгут непохожих на кострах огненных, да с орками погаными дружбу водят. Орки те, степняки дикие, к инородцам нетерпимы. Особливо, к длинноухим эльфам, детям Дану любимым, да к гномам-крепышам, горами живущими. Войны с ними учиняют раз за разом, набегами ходят, полон берут, да секут зазря. Оттуда, с юга далёкого, родом семья Антара – дед Сывуч, да бабка Сибаха, отцова мать.
Говорили в семье, Антар слухом прознал, что ссильничал орк дедову мать, в полон захвативши, но в живых оставил, не сожрал, как у них, дикарей водится. Не отдал в жертву богу жестокому, при себе держал рабыней утешной, а там и отбили её люди добрые. С приплодом поганым в пузе, правда.
Женщина поначалу руки наложить на себя решилась совсем было, да родня вступилась. Прадед на жену не серчал – в жизни всяко случается, жена не виновата в том, что муж её не сберёг от участи злой и, полуорчонка, народившегося в должный срок, за сына держал, ремеслу учил всякому, а затем, засватал за байстрюка девку-сиротку, Сибаху, красу чернокосую. Иных же детей не дала Дану семье этой.
Сибаха, девка мудрая, мужа не дичилась, даром, что в нём орочья кровь играла и пошла за ним в земли чужие, по доброй воле, да не прогадала ни в чём. Полуорк любил её крепко и в обиду не давал, и сына, еще не рождённого, ждал, дождаться не мог. Кабы не война со степью дикой, так и жили бы семьёй большой в южных краях. А так, прослышав об очередной замятне, собрал дед семью в охапку, да и пустился в путь, в северные земли поморские. По пути долгому, люд лихой, не раз пытался малый обоз пощипать, да бились охранники на совесть, жизни и добро хозяйские храня. Сибаха, как раз, в том пути от бремени-то и разрешилась, мальчонку мужу сподобила, а то, что муж в схватке руки лишился, конечно, напасть знатная, но не горе-горькое.