Четыреста килознаков

Ночью мне было грустно, одиноко и до слез себя жалко. Лежала и отвечала с телефона на поздравления, которые сыпались уже с полуночи. Пока я не начала писать, даже не представляла, что можно получать вот так сотни поздравлялок от незнакомых людей и что это приятно. И спасибо тем, кто придумал стикеры, потому что сочинить столько оригинальных ответов точно не смогла бы.

С утра я продолжала хандрить. Не хотелось даже вылезать из пижамы, но все-таки через силу привела себя в порядок и приготовила завтрак. Мои писатели объявили внеочередной выходной, и я занималась все тем же: отвечала на поздравления. А еще раскидывала везде посты про праздничные скидки. Покупки сыпались, но и это не радовало.

По телефону поздравили родители и немногочисленные приятельницы. Еще одна порция насыпалась в воцап, даже от Никиты и, к моему большому удивлению, от Володи. Алена забежала ненадолго после лекций, с цветочком и подарочком — беспроводной мышкой. Ник молчал, как мертвый.

Обиделся, что я вчера уехала? Да нет, вот так затаиться — это не в его стиле. Значит, понял все буквально. Сказала, не будем отмечать — хорошо, не будем.

Я даже не знала, на кого злиться больше, на него или на себя. Классика, самадуравиновата. Вот и сиди теперь одна, как сыч.

Настроение окончательно провалилось в преисподнюю.

В шестом часу, когда я лежала на диване и мрачно пырилась в потолок, в телефон упало сообщение:

«Ты дома?»

«Нет. Улетела с молодым любовником на Мальдивы».

«ОК».

Это вообще как понимать?

Да бли-и-ин!!!

Оказалось, у преисподней тоже есть этажи. Подземные. Минус один, минус два — и так далее. Как у паркинга.

Звонок в домофон застал меня на очередном гребне мизантропии. Ник? Но у него есть ключи, мы обменялись еще в конце января.

— Курьер, — отрекомендовалась трубка.

Я уже хотела ответить, что ничего не заказывала, но вовремя сообразила: кто-то… кое-кто… мог прислать мне вот так подарок.

Из лифта вышли двое парней, каждый катил по тележке, доверху заставленной картонными коробками.

— Что… это? — спросила я почему-то шепотом.

— Примерка, — равнодушно ответил один из них, сгружая коробки прямо на пол в прихожей. — Пятнадцать минут на все.

Совершенно обалделая, я села на банкетку, открыла первую коробку…

Господи! Туфли! Туфли для латины!

Ник, зараза!!!

Как сказали курьеры, коробок было ровно двадцать штук. Меньше минуты на одну пару. За пять минут я открыла все коробки, отбраковала половину, остальные реактивно примерила и выбрала самые лучшие — бежевые, на небольшом каблуке и с прочной перепонкой.

— Двадцать девять пятьсот, — курьер сверился с ведомостью. — Карта, наличка?

Эм… это как? И… скока?!

Тут дверь за парнями открылась, вошел Ник. С букетом и еще какой-то коробкой.

— Извини, застрял немного. Ну что, выбрала?

Он быстро приложил к пинпаду карту, курьеры собрали коробки на тележки и исчезли. Я так и стояла в новых туфлях, пытаясь выбраться из состояния грогги.

— Праздновать не будем, но подарок никто не отменял, — Ник поцеловал меня, разделся и пошел на кухню. Я следом — цокая каблуками и продолжая офигевать.

— Жень… Я по дороге пытался сочинить речь, и понял, что она получается тупая. Поэтому просто… Я тебя люблю. И… вот.

Он поставил на стол круглую пластиковую коробку и снял крышку. В ней оказался торт. Ну да, с сердечками, чтоб их. А еще на нем были бабушка и дедушка из сахарной мастики. И надпись кремом: «Давай станем старыми и противными вместе».

Хлопая глазами, я переводила взгляд с торта на Ника и обратно.

Когда пауза уже начала звенеть от напряжения, он достал из кармана пиджака синюю коробочку.

— Только не говори, пожалуйста, что мы еще недостаточно хорошо знакомы и все такое. Время идет слишком быстро, и его осталось мало. Выйдешь за меня замуж?

Время идет слишком быстро… Я только что об этом думала. Хотелось смеяться — и плакать. И снова смеяться.

— Я тоже тебя люблю…

Я протянула руку, и Ник надел мне на палец кольцо. Красивое. Синий камень и маленькие прозрачные вокруг. Я ни черта не понимала ни в украшениях, ни в камнях. Да хоть бы даже из фольги от шоколадки. Он хотел меня поцеловать, но я увернулась, взяла нож и отрезала кусок торта. Дедушку. Дедушка оказался вкусным. Очень вкусным. Ела я его не вилкой с тарелки, а держа в руке и пачкаясь кремом по уши. Ник долго раздумывать не стал и отрезал бабушку. Каннибализм этот плавно перетек в то, что мы целовались и слизывали друг с друга крем. И закончилось бы все буйной оргией, если бы Ник уже хорошо знакомым мне жестом не тряхнул рукой, освобождая часы из-под рукава.

— Стоп! Я столик заказал на семь в «Эль Пульпо». День рождения и Валентина отмечать не будем, отпразднуем помолвку. Ну и туфли обмоем, чтобы в них хорошо танцевалось.

— Еще бы в них плохо танцевалось за такую цену конскую, — проворчала я.

Туфли оказались превыше всех похвал: где надо мягкие, где надо жесткие, сидели идеально, не жали, не терли, не скользили.

— Как у тебя вообще получилось? — спросила я, когда мы присели передохнуть.

— А те твои у меня в машине так и остались, — Ник убрал с моей щеки выбившуюся прядь волос. — Посмотрел размер, фасон. Заказал побольше, чтобы уж наверняка.

— А если бы ни одни не подошли?

— Ну заплатил бы двести рублей за примерку, заказали бы еще двадцать пар. Уже с тобой вместе.

Вместе… Станем старыми и противными вместе… Черт, я и правда выйду за него замуж!

Как все-таки бывает: только что настроение сидело глубоко под плинтусом, и вдруг я на седьмом небе. Даже если бы сейчас появились Захар с Региной и уселись за наш столик, мне было бы глубоко наплевать.

А уж как мы танцевали! И в первый раз получилось здорово, но тогда мы только узнавали друг друга, угадывали, подстраивались. Сейчас это было уже не нужно, все выходило так, словно занимались этим всегда, чувствуя друг друга без малейших усилий. И если в тот раз эротика была лишь намеком на будущее, то сейчас… каждое движение, каждый взгляд, каждое прикосновение говорило о том, что уже было и еще будет. Прямо сегодня. Как только вернемся домой.

— Скажи, а когда ты понял, что хочешь быть со мной? — в такси я положила голову Нику на плечо.

— Когда ты целовала грифона в зад, — усмехнулся он.

— Да ладно! — я шлепнула его по колену.

— Тогда где-то между Каменным мостом и Мучным. Оцени, как звучит. Вполне так по-питерски. А ты?

— Ну точно место не скажу, но в тот же вечер.

Казалось, мы едем уже целую вечность. Наконец такси свернуло в мой двор и остановилось, не доезжая до парадной.

— Осторожно, Женя, — Ник поддержал меня под локоть у лужи, из которой торчали ледяные надолбы.

Питер накрыло оттепелью. С крыш капало, нечищеный двор превратился в залитый водой горбатый каток.

— Просто свиньи, — проворчала я, остановившись, чтобы достать из сумки ключи. — Хоть бы песком посыпали. Убьешься тут нахрен.

Наверху что-то зашуршало, свалился комок рыхлого снега. Ник посмотрел вверх и вдруг резким движением оттолкнул меня в сторону. Мы совершенно синхронно шлепнулись в лужу, и в ту же секунду на то место, где я стояла, грохнулась, разлетаясь вдребезги, огромная глыба льда.

— Еб твою мать… — с трудом шлепая губами, выжала из себя я.

— Ты как? — Ник стер со щеки кровь, поднялся и протянул мне руку.

— Жопу отбила, но по сравнению с тем, что могло быть… — я представила, и меня передернуло от плеча к плечу… — Ничего, все нормально.

Каждый вечер, укладываясь спать, мы даже не догадываемся о том, сколько раз за день разминулись со смертью. Ангелы-хранители на боевом посту, ограждают нас не только от роковой встречи, но и от знания о том, что она едва не состоялась. Меньше знаешь — крепче спишь. Однако иногда они то ли запаздывают, то ли таким образом напоминают о бренности всего сущего, и ты заглядываешь смерти в глаза.