Четыреста килознаков

«Поближе» оказалось рестораном «Ле Шале» с альпийскими интерьерами и «авторской кухней». Открыв меню, я тут же его закрыла.

— Ник, я все поняла насчет расходов. Но пока привыкну к лакшери, лучше не провоцировать жабу отбивать аппетит. Закажи сам. Я не ем только…

— Селедку, студень и болгарский перец. Я помню.

Блин, в него можно было влюбиться уже за одно это. За то, что запомнил. Но я и так была влюблена по уши, поэтому повторить не удалось.

Все оказалось вкусно. И красиво. И вообще здорово. И напились мы до той первой магической стадии, когда мир только-только начинает раздвигать границы. Когда все вокруг кажется нереальным, фантастическим, но при этом не сомневаешься в собственном всемогуществе и способности перевернуть вселенную.

Обратно мы шли долго, то и дело сбиваясь с дороги в сугробы. Толкались, как подростки, валялись в снегу. Дергали еловые лапы — кто кого больше обсыплет. Обстреливали друг друга снежками и хохотали до икоты. К домику пришли замерзшими, мокрыми до нитки и безумно довольными.

— Сейчас бы в сауну, — вздохнула я, снимая куртку. — Обидно, тут спа есть, а я купальник не взяла.

Ник хмыкнул и открыл дверь, из которой потянуло волшебным теплом.

— Крекс-пекс-фекс. Извольте. Сауна.

— У-и-и-и!!! — я повисла у него на шее. — А кто ее включил?

— Я. Когда уходили. Только после бухла долго нельзя. Иди, сейчас все повешу сушиться и тоже приду.

Я подстелила полотенце на верхний полок, чтобы побыстрее согреться. Ника не было минут десять. Наконец он пришел и устроился снизу. Лежали, нежились, перебрасывались ленивыми фразами, но меня после выпитого и правда хватило ненадолго — зачастило сердце.

— Все, вали в душ! — скомандовал Ник.

Я быстро сполоснулась, влезла в махровый гостиничный халат, таинственным образом перелетевший в предбанник из спальни, и вышла в гостиную. А там…

Черт, едва на слезу не пробило!

Там в камине горел огонь, а вместо медвежьей шкуры был разложен широкий диван.

И когда только все успел — повесить одежду в сушилку, разложить диван, разжечь камин?

Как-то я смотрела невероятно трогательный документальный фильм про рыбку иглобрюха, который выкладывает на морском дне сказочной красоты узоры из песка, намывая их плавниками и украшая потом камешками и ракушками. Все только для того, чтобы впечатлить самку. Вот именно такой самкой иглобрюха я себя сейчас и чувствовала.

Разумеется, мужчины, с которыми я имела дело, не были законченными эгоистами, действующими по принципу «мне, мне и снова мне». И приятных сюрпризов в моей жизни хватало. Но вот чтобы все только для меня, все так, как мне хочется… Я не считала, что это должно быть постоянно, но даже в качестве рекламной акции подобное было в новинку. Невероятно приятную.

Подошел Ник, тоже в халате, и я потянула его за пояс к себе, но он лишь наклонился и поцеловал меня в висок.

— Подожди немного, я скоро.

Что-то бренчало и шебуршало на кухне, а я смотрела на огонь, проваливаясь даже не в дремоту, а в удивительное состояние блаженной истомы на грани яви и грез.

— Не уснула?

Ник выключил свет, поставил на край большую кружку, исходящую паром, и лег рядом. Я принюхалась и застонала:

— Глинтвейн? Откуда?

— Взял с собой вино, апельсин и пряности.

— Апельсин… — я вспомнила тот самый апельсин, который он вручил мне в качестве платы за помощь. До того как съехала в канаву. — Ник, иногда мне кажется, что все это снится.

— Тогда нам снится один и тот же сон, — он отпил немного и передал кружку мне. — Так бывает?

— Не знаю…

Мы пили по глотку, по очереди. Как в новогоднюю ночь за стойкой бара. И было в этом что-то изысканно эротичное — касаться губами одного и того же места на ободке. Как будто поцелуй, и чудилось в нем нечто сладко-порочное, до мелкой серебристой дрожи.

Мы почти не разговаривали — это был все тот же глубинный диалог, когда хватает взглядов и прикосновений. Неторопливо, плавно. Словно в первый раз наедине, и неясно, кто кого соблазняет. Такого между нами еще не было, и я с удовольствием приняла эту игру.

Ты охотник, а я дичь. Ну… как будто.

Глаза в глаза, не отрываясь. Тепло дыхания на щеке, на мочке уха, на шее. Слова, похожие одновременно на капли раскаленного металла и тонкие, прозрачные льдинки, — потому что от них бросает сразу и в жар, и в холод. Пальцы, пробирающиеся под халат медленно, вкрадчиво, словно разведчик в тыл врага. Чуть выше… и еще немного… и еще… Губы, касающиеся моих губ легко, как тополиная пушинка, и хочется поймать ее, не дать улететь.

Я словно забыла обо всем, что уже случилось раньше, поверила, что это впервые… только еще будет.

Я не хочу, я не могу, я не…

Боже, как хорошо!..

Еще, пожалуйста, еще…

— Подъем!

— Ник, зараза, темно еще!

Черт бы подрал этих долбаных жаворонков, я бы их законодательно запретила!

— Зимой до десяти часов темно. Ты что, дрыхнуть сюда приехала?

— Да! — я спрятала голову под подушку. — Ну, может, еще трахаться.

— Это и в городе можно. Вставай, пойдем завтракать. У нас шведский стол в ресторане.

— Да бли…ядь! Кухня есть, какой шведский стол? Туда же идти надо.

— Угусь, ща шкурки апельсиновые пожарим. Вставай, говорю!

— Злыдень!

Уже одетый, умытый и даже побритый. Не человек, а энерджайзер какой-то. Нет, ну хорошо, конечно, некоторые в его возрасте только от работы до дивана и вообще ни на что не годны. Но лучше бы употребил энергию на что-то более с утра приятное.

Жень, ну ты точно наглая. Хочешь, чтобы сорокалетний мужик тебя по пять раз подряд трахал? Такое только в глупых романах бывает. Ты сама сдохнешь первая.

Пять не пять, но хотя бы парочку…

Таблеток тебе от жадности, да побольше!

Зевая шире вселенной и продолжая бухтеть себе под нос, я поплелась в ванную.

Ну в конце-то концов! Шведский стол не десять минут по таймеру, не кто опоздал, тот не успел. Можно было еще полчасика поспать.

Кафе, куда нам выдали карточки для завтрака, находилось от коттеджей довольно далеко. Мы доехали на машине до стоянки, но все равно пришлось еще пройтись. Тем временем рассвело, и я наконец проснулась.

— Ну что, на лыжи? — с невинной улыбочкой поинтересовался Ник, когда, позавтракав, мы вышли на площадку у начала трасс.

— Ты издеваешься?! — я взвилась, как Горыныч. — Я же сказала, что со школы на лыжах не стояла. А на горных — вообще никогда.

— Ну так и я тоже. Там инструкторы есть. Для начинающих. Даже дети катаются.

— Вот дети пусть и катаются. Если хочешь позориться — вперед. А я пойду посплю.

— Скучная ты, Женька. А на ватрушечках?

Это прозвучало таким тоном, словно он предлагал мне заняться каким-то немыслимым развратом. Я заколебалась. На ватрушках мы катались когда-то в Озерках с Захаром и Аленой. Давно. И тогда мне нравилось.

— У тебя в книгах небось герои приезжают на курорт и из постели не вылезают, да?

— Ничего подобного! — возмутилась я, стараясь не покраснеть. Именно так у меня в книгах и было.

— Ну что? Смотри, через полчаса прокат откроется, и будет очередь. А пока можно занять.

— Задница в джинсах отмерзнет, — из последних сил трепыхалась я.

— А мы штаны возьмем лыжные напрокат. И шлемы. И очки. И перчатки.

— Ник, ты и мертвого уговоришь.

— Смотря на что…

— А чего ж ты пошлый-то такой? — махнув рукой, я уже плелась за ним в сторону проката, но не хотела сдаваться без боя.

— Нормулечки! Ты себе всякие похабные картинки представляешь про некрофилию, а пошляк почему-то я.

Меньше чем через час я тащила ватрушку к подъемнику, захлебываясь от восторга.

— Ник, какой же ты молодец, что… уговорил! — тут я фыркнула, вспомнив про некрофилию.

— Ночером сочтемся, — он наклонился и укусил меня за ухо. Я уже заметила, что это ему почему-то страшно нравится. Особого возбуждения не вызывало, но и возражений тоже. По сравнению с некоторыми эрофишечками, которые мужчины любили, а я терпеть не могла, было даже мило.