Четыреста килознаков

В тот вечер он пришел домой и сказал:

— Жень, прости, я, кажется, полюбил другую женщину.

— Регинку, что ли? — рассмеялась я, подумав, что это глупая шутка. И по тому, как вытянулось его лицо, поняла: нет, не шутка.

Со мной была такая истерика, что Алена сбежала из дома и неделю жила у бабушки — матери Кита. Захар не оправдывался, не пытался утешать. Дождался, когда успокоюсь, собрался и ушел. Позвонил на следующий день и предложил закончить все быстро и мирно.

— Пойми, Жень, — сказал он, — все решено, нет смысла тянуть. Я не вернусь. Мне жаль, но так уж вышло. Детей у нас нет, с имуществом разберемся. Разведемся быстро через загс. На квартиру я уже оформил дарственную. На тебя.

Самое интересное, что сочувствия я не дождалась ни от кого. Ни от подруг, которые после этого перестали быть подругами, ни от мамы. Все в один голос сказали: а чего ты хотела? Увела мужика из семьи, вот и прилетела ответка. Он вон какой молодец, квартиру вам отдал, хотя и не обязан был. Да и вообще от хороших жен мужья не уходят. Так что самадуравиновата.

Я была согласна с тем, что прилетела ответка, но лишь за то, что ушла от Кита. Доказывать, что никого ниоткуда не уводила, что мы с Захаром до моего развода даже не целовались ни разу, не имело смысла. Насчет хороших жен — тем более. Ну а за квартиру я была благодарна, поскольку своего жилья не имелось. Ипотечную, выплатив мне какие-то смешные деньги, захапал Кит, оформивший ее на себя.

Пожалуй, единственным, кто встал на мою сторону, оказался отец. Они с матерью развелись после двадцати трех лет брака. Никто ни к кому не уходил, просто надоели друг другу до чертиков и тихо разошлись.

Он приехал, обнял меня и сказал, помолчав:

— Не слушай никого, кто будет говорить, что ты виновата. Причина всегда в том, что ушла любовь, а все остальное — лишь поводы. Она не спрашивает, когда прийти и когда уйти. Хоть до неба подпрыгивай. Можно тянуть эту лямку до конца жизни, можно расстаться. И вот что… — он положил на стол ключи и какую-то бумагу. — Это от дачи. Я там давно уже не бываю, а вам с Аленкой пригодится.

В итоге материально от развода я не особо пострадала, а вот морально… Лишь через год, с Андрюшкиной помощью, начала потихоньку оттаивать. Но это было потом, а тогда держали только две вещи.

Во-первых, дочь, на которую происходящее подействовало не лучшим образом. С Китом у нее теплых отношений никогда не было, с Захаром Алена и вовсе держалась швейцарского нейтралитета, но мои два развода, как она потом призналась, напрочь убили в ней веру в институт брака. Моя хандра моментально передавалась ей, поэтому приходилось собирать себя в кучку.

Во-вторых, я начала писать, выплескивая все свои эмоции в тексты. Из массы советов от психотерапевта, к которому пинками отправил отец, сработал только один: найти новое хобби. Первую книгу я писала чисто для себя, не ориентируясь ни на что и ни на кого. Опубликовала ее только года через три, когда давно уже не была новичком, и, кстати, особого интереса она не вызвала. Слишком много в ней оказалось «ушей автора», которые я тогда еще не умела прятать.

Захар с Региной то ли ушли, то ли и правда померещились, но я их так и не увидела. Прислушалась к себе: что чувствую из-за всего этого. И поняла с удивлением: ровным счетом ничего. Кроме досады от испорченной концовки вечера. Хотела точку — ну вот и получила.

Ник куда-то пропал, и я уже собиралась ему позвонить. Ну не бросил же он меня тут одну. Только взяла в руки телефон, и появился — одетый, с моим пальто и сапогами.

— Извини, еле нашел, где машину воткнуть поближе. Здесь, конечно, стоять нельзя, но, надеюсь, успеем раньше эвакуатора. Одевайся, а я гляну, где тут ближайшая травма.

— Какая на фиг травма? — возмутилась я.

— Поговори мне еще, — ответил он спокойно и открыл интернет.

Глава 12

— Сама дойдешь? — спросил Ник, заправляя меня в пальто.

— Дойду, — буркнула я. — Только придется за тебя держаться.

— Ну само собой, — он подставил локоть.

Вцепившись мертвой хваткой, я ковыляла за ним между столами и танцующими парами. Кто-то поглядывал сочувственно, кто-то едва ли не со злорадством, но большинству было абсолютно наплевать. Лишь бы под ногами не путались.

Машина стояла прямо перед входом, мордой на тротуаре, задом на мостовой, активно мешая и пешеходам, и водителям. В другой ситуации меня это взбесило бы. Водятлов, которым «надо», я люто ненавидела, но сейчас возмущаться что-то не хотелось. Кто из нас свободен от двойных стандартов, если дело касается себя любимого? Боюсь, никто.

— Ближайшая круглосуточная травма на Кавалергардской, — сказал Ник, утрамбовав меня на пассажирское сиденье. — Полис с собой?

— С собой, — прошипела я, неосторожно двинув ногой. — А может, не надо? Не перелом же.

Он посмотрел на меня молча, ясно дав понять, что даже отвечать на подобную глупость не собирается. Завел двигатель и выбрался на дорогу. Доехали по пустым улицам быстро.

— Врач занят, — заявила сонная медсестра, заполнив карточку. — Ждите.

Оставалось только догадываться, чем занят врач в пустом травмпункте. Ест? Спит? Трахает рентгенолога?

Мы сели на диванчик, я прислонилась к плечу Ника и закрыла глаза, с трудом сдерживая скулеж. Он взял мою руку и осторожно поглаживал, как вчера в такси. Ногу адски дергало, боль отдавала до самой попы. Звонок телефона заставил вздрогнуть.

Ник встал, отошел в сторону. Его лица я не видела: он стоял спиной. Долго слушал, что ему говорил, потом ответил — коротко, тихо и неразборчиво. Отключился и вернулся ко мне, с абсолютно непроницаемым выражением. Резануло ревностью.

— Тебя, наверно, ждут? — спросила и тут же обругала себя.

— Женя, если ты таким хитровыдуманным способом пытаешься узнать, ждут ли меня дома, то нет, — поморщился Ник. — Не ждут. Я живу один. Сын снимает квартиру.

Ага, меня это прямо успокоило. На языке вертелся следующий вопрос: если не дома, то где тогда ждут. Я сосредоточилась на том, чтобы не задать хотя бы его, и тут из кабинета выглянул молодой парень с крошками в бороде.

Это что, врач?

Чем старше становишься, тем больше вокруг тебя тех, кто моложе. Причем не только дети, подростки и юноши, но и вполне дееспособные единицы. Врачи, например. И как ни пытаешься воспринимать их всерьез, получается так себе.

— Проходите, — кивнул он.

Извлеченная из сапога и колготок лодыжка выглядела пугающе: раздутая и сине-багровая.

— М-да, — вынес вердикт травматолог, ощупав ее.

Заглядывая в карточку, он быстро набарабанил что-то на клавиатуре, и принтер выплюнул сопроводиловку, с которой я в одних колготках заковыляла в рентгеновский кабинет. Аппарат, к счастью, оказался цифровым, результатов не пришлось ждать долго.

— Ну я даже не знаю, — сказал врач, изучая снимок на экране компьютера. — Перелома нет, трещин нет, вывиха нет, разрыва связок нет. С чего вдруг так растащило? Надрыв может быть, но его на рентгене не видно. МРТ бы сделать.

— Это где? — вполне мирно спросила я, хотя сильно тянуло поинтересоваться, правда ли он окончил мединститут или просто папин халат надел.

— Ну я даже не знаю. Сходите в свою поликлинику, пусть хирург направление даст. Или платно где-нибудь.

— Сходите? — хмыкнула я. — Ну ладно, а сейчас-то что?

— Больничный нужен? Нет? Ну и отлично.

— Чего отличного-то? — из ноздрей, кажется, начал идти пар.

Видимо, парень испугался, как бы эта мегера не вцепилась ему в бороду, туго забинтовал лодыжку, дал какую-то обезболивающую таблетку и радостно сообщил, что за небольшую плату можно взять напрокат костыль.

— Говорила же, незачем было сюда ехать, — буркнула я, выбравшись из кабинета с сапогами под мышкой. — Только время потеряли.

Ник взял у меня листочек с рекомендациями, пробежал глазами и без стука вошел в кабинет. Сначала там шел невнятный разговор на повышенных тонах, потом еще какой-то бубнеж, после чего он появился уже с другой бумажкой.