Берова тропа

Эпилог

Варвара требовала братика, хотя Марика уверяла ее, что это невозможно. Но маленькая княжна была слишком избалована и упряма, чтобы принять слово “нет”. Все вокруг говорили, что Ольгу нужен сын, наследник. Никитка фырчал, что Ольгу придется стараться столько раз, сколько понадобится. Ближние бояре же вообще боялись затрагивать столь тонкие материи, разумно опасаясь княгиню-ведьму.

Ох и репутация ныне была у Марики в Бергороде! Поговаривали (очень тихо, чтобы даже пролетающий воробей не слышал), что обладает княгиня силой такой, что может взглядом одним к человеку в голову влезть и мысли все прочитать, да не только нынешние, но и прошлые. Иначе как объяснить невероятную осведомленность молодого князя о грязных делишках каждого из членов Совета?

А он знал точно. Приходил со стражниками в дома, раскрывал тайные схороны, извлекал счетные книги и сокрытые бумаги. За последние три года шестеро бояр пошли под суд. Двоих казнили, троих выслали из города, позволив забрать только то, что могло в одной телеге уместиться. Один только, Никита Кожевник, чудом смог откупиться. Народ, упомнив, как он одеяла да мясной бульон в моровое поветрие раздавал, выпросил у князя Бурого помилование для старика. Да и то сказать, Кожевник не убивал никого и под казнь не подводил, нищих не обирал, не грабил торговцев. А что из казны воровал и мзду брал, так кто бы на его месте устоял? К тому же каялся старик и прощения у всего народа просил, обещая до смерти своей нищих кормить и вдов призревать, и детям, и внукам своим завещать. Не обманул: один из своих домов он отдал под приют для вдов и инвалидов, где каждый мог получить крышу над головой, теплую постель и простую еду. За это его в народе любили и называли Никитой Добрым.

Ольга же, хоть и чтили, почти обожали, но побаивались. Уж больно он был вездесущ, на месте сидеть совсем не мог. Улицы ли мостят камнем — он там, проверяет, хорошо ли свою работу мастера выполняют. Драка ли между торговками зеленью на рынке — он тут как тут, рассудит, успокоит, накажет, если нужно. Бояре ли полаялись и начали друг друга кнутом на улице лупить — и тут князь как из воздуха появится. Огребут оба — и за непристойное статусу поведение, и за бранный лай, и за нанесенные побои. Себе дороже выйдет громко ругаться, лучше уж вопрос решить в доме, а еще лучше, где-то в подклете. И миром, потому как если твой враг обратится к князю за справедливостью — ой, как эта справедливость может аукнуться!

Словом, за три года в Бергороде драк почти не стало, а бояре и купцы прониклись друг к другу поистине братской любовью.

А в последние дни и вовсе сидели тихо, как мыши под метлой. Наконец-то молодая княгиня была в тягости, срок разрешения приближался с каждым днем, а Ольг Андриевич становился все тревожнее, а от того искал себе занятие. Всех своими проверками осчастливил: и купцов, и лекарей, и иноземных мастеров, что себе целый квартал на месте бывшего черного окрая отстроили. Хибары там давно посносили, стали строить дома высокие, каменные, на иноземный манер, да заморских умельцев там селили. А что — и порт рядом, и до внутренних стен не далеко. А то, что местные жители место это не любили, так это их дело.

И вот настал воистине славный день для Бергорода: у княгини начались роды. Все выдохнули и принялись молить бера и предков, чтобы они закончились успешно. Догадывались, что в случае чего Ольг и вовсе свихнется и город сначала с землей сравняет, а потом заново отстроит, причем сам, своими руками.

А князь и взаправду сходил с ума, бегая из комнаты в комнату и вопрошая:

— Почему так долго? Почему она молчит, разве женщины, рожая, не должны кричать? А что, если что-то случилось?

— Угомонись, родимый, — посмеивалась Марфа. — Первые же роды, они обычно долгие. А что молчит — и правильно, и силы не тратит.

— Дженна уже троих родила, — напоминала благодушно Сельва. — А она помельче Марики будет, и бедра куда уже.

— Так у Дженны роды шаман принимал.

— А твоя жена — сама себе шаман. Не бойся, все будет хорошо.

Когда из горницы показалась довольная повитуха и крикнула молодому отцу, что можно уже подниматься, тот даже не спросил, кто появился на свет. Если Марика уверяла, что только девочка у ведьмы может быть, то как ей не верить? Правда, Зимогор когда-то про сына говорил… Но ему откуда знать будущее?

Забежал в горницу, где на широкой постели лежала уставшая, но прекрасная и юная Марика с крошечным младенцем возле груди, выдохнул с облегчением:

— Как дочь назовем? В честь матушки моей, Милоликой?

— Скорее уж, в честь батюшки твоего, Андрием, — возмущенно фыркнула женщина. — Сын у тебя, Олег Андреевич.

— Да как же сын? — растерялся Ольг. — Быть не может. Ты же говорила!

— Да мало ли, что я говорила. Вон, смотри, коли не веришь, — и пеленки развернула показывая явное доказательство своих слов.

Такого Ольг никак не ожидал. Сын! Наследник! Княжич!

Тихо-тихо, чтобы не напугать младенца, шепнул:

— Это ли не счастье? Володимиром назовем. Будет миром владеть!

Марика выдохнула и улыбнулась. Она уже опасалась, что муж расстроится, не получив долгожданной дочери. А ведь и комнатка была готова, и дары всякие для дочери, и куклы, и украшения, и колыбелька с кружевными пеленками. А тут — мальчик. Надобно саблю деревянную стругать и конька-качалку.

— Сын!

Ольг протянул руки и не без робости взял увесистый кулек. Заглянул в серые глазки малыша и окончательно пропал. Сам не понял, откуда туман перед глазами.

— А дочка как же? — спросил у жены. — Ты мне дочку обещала.

— А дочку следующей, — легко согласилась Марика. Если уж она, вопреки преданиям, родила сына, кто знает, может, и про единственного ребенка ей тоже всю жизнь лгали?

На красной площади Бергорода раздался звук рога и громогласное:

— Сын! Княжич Бурый родился, ликуй, честной народ.

И народ ликовал так, как на свадьбе князя и княгини не радовался. Рыдали от счастья бояре, выпивали за здоровье юного княжича купцы, простые горожане плясали на улицах.

А довольная и счастливая Варька прыгала вокруг постели Марики и выкрикивала:

— А я говорила, что будет братец, а вы мне не верили!

— Да, родная, — Ольг подхватил дочь на руки и приподнял, чтобы она могла заглянуть в колыбельку. — Ты у меня лучшая пророчица в мире.

— И лучшая старшая сестра.

— Без сомнения.