Волчья ягода

– Рома, хватит!

В одно мгновение на прежде мягком лице не осталось ни благодушия, ни безразличия. Мужчина напряжённо стиснул челюсти, а в его глазах загорелся недобрый азарт.

– Сядь… в машину. Сейчас, – злобно процедил он и весьма неосторожно подтолкнул Миру к авто. Она оступилась и больно ударилась локтем, посмотрела на мужчину с обвинением и упрёком. Из машины тут же выскочил водитель.

– Роман Борисыч, всё в порядке?

– Вернись за руль! – рыкнул Рома и, явно сдерживая эмоции, вытолкнул из себя воздух. – А ты садись в машину.

Его улыбка вышла торопливой и ненастоящей. Мира чувствовала, как внутри неё поднимается волна протеста.

– Не сяду! – вскрикнула она, демонстрируя характер, и только предательские слёзы подступили к глазам.

Рома неодобрительно покачал головой и, тоже в некоторой степени признавая собственную растерянность, провёл ладонью по волосам, взъерошивая их.

– Мира…

– Я не хочу! – выкрикнула она снова, не позволив ему как-то объясниться.

Рома торопливо сглотнул и выдал очередную фальшивую улыбку.

– Не нужно кричать, – предупредил он, на что Мира решительно шагнула вперёд. В то же мгновение на плечах сомкнулась стальная мужская хватка.

– Прекрати, мне больно! – завертелась она, начисто забыв про все приличия и условности.

– Плевать! – рыкнул Рома, и, распахнув дверцу, попытался толкнуть Миру вглубь салона авто.

Она среагировала тут же и не постеснялась ударить исподтишка. Сначала локтем под дых, а затем вполне решительно кулаком в нос. Рома не то чтобы ощутил особый дискомфорт, но на время всё же опешил. И этого Мире хватило, чтобы сорваться с места и побежать. Но разве же на каблуках можно убежать далеко?.. Рома настиг её буквально в несколько шагов и снова дёрнул на себя. На этот раз, не заботясь о том, что она подумает. Хлёсткая пощёчина и ощущение острых коготков на своей щеке разбудили вполне понятный азарт. Скрутить Миру не составило труда. И пусть девчонка по-прежнему брыкалась и извивалась в его руках, определённую степень удовольствия от «охоты» он всё же уловил. Рома как раз собирался шепнуть ей на ухо что-то мерзкое и непристойное, как прогремел взрыв. На мгновение всё вокруг стихло и даже сопротивление Миры ослабело на десяток градусов. В голове наметился неприятный шум, в глазах напротив Рома разглядел растерянность и какую-то детскую обиду. Будто нехотя Мира обернулась. Секунду, может, две она смотрела на пылающее авто, а потом вся заколотилась, завибрировала от нахлынувшего ужаса.

– Папочка! – выкрикнула она и рванула в сторону огня с такой силой, что Рома не смог удержать.

Он догнал Миру практически сразу, но сила, зародившаяся в тщедушном тельце, отказывалась поддаваться.

– Папа! – крикнула она на всю мощь голоса, продолжая сопротивляться хватке, вот только в этот раз Рома оказался сильнее. В этот раз он точно хотел удержать. Мира на какое-то мгновение растерялась, замерла и беспомощно всматривалась в его лицо. – Рома, Рома помоги! – слёзно закричала она, всё ещё находясь на грани истерики, но не погружаясь в неё. – Его надо вытащить, Рома! – с безумием во взгляде доказывала она, искренне недоумевая, почему тот стоит сам и не пускает её.

Мира вцепилась в его предплечья и бессознательно дёргала на себя, в сторону развернувшейся трагедии.

– Рома, пожалуйста!.. – затряслась она, понимая, что её силы не хватит, чтобы сдвинуть мужчину с места.

Сил хватило, чтобы оттолкнуть. Потому что он сомневался. Он струсил! Так Мира посчитала. Оттолкнула и бросилась к полыхающей огнём машине. Преградой стали высокие кусты «живой изгороди» и она замешкалась, пытаясь отодрать от колючих веток запутавшееся в них платье. Свобода показалась практически возможной, как вдруг в волосах Мира почувствовала грубую хватку чужих пальцев. Боль ослепила и оглушила. И даже собственный крик остался где-то за гранью сознания. До машины Рома тащил её волоком, не позволяя встать на ноги, а затем зашвырнул в салон, как бесправную марионетку, и навалился сверху, больно удерживая за шею, сжимая запястья.

– Двери блокируй и поехали! – крикнул он водителю.

Раздался щелчок, Мира взвыла.

– Выпусти меня! – взревела она, царапаясь из последних сил, раздирая его запястья в кровь. – Выпусти, я пойду к нему! – просилась, захлёбываясь слезами и собственными воплями. – Ты не смеешь, не смеешь! – кричала она так, будто кожу сдирают живьём. А, может, именно так и чувствовала. Кожу сдирали с души. С её затравленной, измученной души.

Борьба была абсолютно бессмысленной, но Мира отказывалась это понимать. Она упиралась ногами в дверцу авто, пыталась вывернуться из железной хватки, совершенно не заботясь о том, какие следы оставляют его пальцы, с какой силой в живот упирается острое колено. А Рома давил. И на мгновение не уступал. Он ждал, пока Мира успокоится или просто сдастся. Он наивно надеялся, будто она сможет осознать, что сейчас произошло. Его пощёчина, казалось, могла начисто вынести ей челюсть, но Мира просто стихла, глядя безумными глазами.

– Всё закончилось, Мира. Его больше нет, – проронил он, совершенно растерявшись от такой её реакции.

Истерика ушла, а вот справиться с её слезами он был уже не в силах. Мира больше не кричала и никуда не рвалась. По-прежнему нависая над ней, Рома даже не сразу вспомнил ослабить хватку. Лишь спустя время пальцы разжались сами собой, а тело, будто поддаваясь неслышимому приказу, качнулось назад. Опомнившись, Рома отшатнулся и всего на мгновение позволил себе слабость: разглядел мелкую дрожь в пальцах. Пытаясь отдышаться, он грузно опустился на сидение, попутно выталкивая из-под себя ножки Миры. Уперев локти в колени, Рома устало обтёр ладонями лицо, шумно вытолкнул из себя воздух. В горле стоял непроходимый ком.

Всё осталось позади. И шумный праздник, и страшный взрыв. Там же остались сложные шутки, недомолвки, пылкие взгляды. Мира, затаившись, скрутилась на сидении, подтянув колени к груди. Она вздрогнула, замерла, услышав громкий звук сирены пожарной бригады, но так и не решилась сдвинуться с места. А ведь Рома всерьёз опасался, что её попытка повторится и не единожды. Также реагируя на сирену, он скосил на Миру глаза и напрягся всем корпусом, готовясь погасить очередную истерику, но обошлось. Поймав в зеркале заднего вида взгляд водителя, Рома упрямо вскинул подбородок, тем самым подтверждая абсолютную уверенность в своих действиях.

Нужно было что-то сказать. Мире. Сказать, успокоить, может быть обнять. Что-либо объяснять сейчас было бесполезно, а вот продемонстрировать поддержку… Впрочем, отчего-то Рома промолчал. Возможно, причиной тому была её напряжённая поза, возможно, ногти, впивающиеся в обивку сидения. Миру не отпустило, вот ни разу. Сейчас она чувствует растерянность, но совсем скоро предъявит ему обвинение, уж в этом Рома не сомневался.

Он не хотел, чтобы девчонка видела… Уж лучше бы узнала потом или прочла в новостной сводке. Видеть и при этом чувствовать свою беспомощность всегда страшнее. Рома знал это чувство. Оно ворвалось в душу, когда после недолгой болезни уходила мама. Эта беспомощность иссушала, опустошала, выпивала до капли. Она забирала последние силы, оставляя эгоистичное желание оказаться на месте матери, ведь уйти думалось проще, чем остаться. А теперь он смотрел на Миру и не мог произнести слова, которые позволят ей поверить, будто он всё понимает. А ещё у них впереди целая ночь. Длинная и сложная. В эту ночь Мира будет гореть, погружаясь в собственные страхи, Роме же предстоит непростая задача…

Он даже не успел толком прочувствовать вкус свободы. Почти три года как проклятый. Но тогда боролся за своё, и потому даже бессонные ночи были в радость. Он рос, развивался, он учился расправлять крылья. А сейчас ему снова придётся ухищряться, договариваться, идти на уступки. Только уровень куда круче и ставки на порядок выше. А он даже не может объяснить, в какой момент чужая жизнь стала дороже собственной шкуры. Жизнь посторонней, по сути, девчонки. Рома снова бросил на Миру короткий косой взгляд, вспомнилась их первая встреча. Тогда девчонка тоже зависела от него, но был один существенный момент… в тот день решение проблемы оказалось подвластно его воле. Сейчас же Рома стоял в вынужденной позе, совершенно неожиданно для самого себя он перестал вести в игре, и это было неприятно.