Престидижитатор Сталина

Когда Паскевич подчищал остатки Бейрутского вилайета Османской империи, он заодно подгреб и Синайский полуостров. С небольшим, я бы сказал, нахлестом, я Ивану Федоровичу отдельно на карте показал, где остановиться. Чтобы у египтян не было претензий, я даже предложил Паскевичу им заплатить мелкую копеечку, в пределах пары миллионов рублей. Но вот умеет же Иван Федорович с разными абреками договариваться: Мухаммед Али, бывший тогда египетским пашой, сам денег за это приплатил и пообещал еще к впадине Горьких озер канал от Нила провести за свой счет. Насчет канала обещания своего он, конечно же, не выполнил, но в остальном стороны остались довольны друг другом.

Понятно, что не от щедроты души паша приплату предложил, ему Паскевич пообещал за это «полное признание независимости Египта Россией», а так как больше признавать Египет в общем-то было уже некому, то аргумент оказался чрезвычайно веским. Вдобавок Мухаммед этот решил, что России просто очень нужно озеро Манзала, а воевать из-за огромного соленого болота он вообще посчитал глупостью. Причем глупостью русских, которых он так ловко обвел вокруг пальца…

Когда я пришел со своей идеей к Николаю, он у себя в кабинете читал какую-то книжку. Поприветствовал меня кивком головы и снова продолжил чтение — а когда я изложил намеченный проект, от книжки оторвался и, глядя на меня исподлобья, поинтересовался:

— Павлов, ты зачем вообще ко мне пришел? Не видишь, царь занят, книжку интересную читает. Про мужицкого сына-сироту, который в школе выучился, потом в институте и стал инженером и дворянином, мост построил через Обь. Читал? Ах да, ты же ее и написал… Это ты с Позднякова ее писал? Обидеться ведь Андрей Владимирович может, он же из дворян не из последних.

— Нет, это в основном с Колобашкина писано, он мост сейчас заканчивает. Правда не через Обь, а через Енисей. Ну, приукрасил немного, конечно: в жизни-то ему не так повезло, у него жена дура…

— Умных жен вообще мало, тебе в этом повезло как раз. А зачем ты книжку эту вообще писал? Дворян обидеть или как?

— России потребуются сейчас многие тысячи инженеров, на одни железные дороги, по моим прикидкам, тысяч десять, и это только для начала. А уж если всё в целом взять — одних дворян очень сильно не хватит. А если из тысячи мужиков хоть один инженером станет…

— Ну, тебе виднее. А пришел-то зачем?

— Мнение ваше узнать по проекту.

— Павлов, ведь тебе на мнение моё вообще срать, ты всяко сделаешь как захочешь. Я вот смотрю на тебя и удивляюсь, и чем больше смотрю, тем удивляюсь сильнее. Ты же в России делаешь что захочешь, да и не только в России. У тебя даже армия своя, да и половина моей уже армии за тебя горой стоит. Я чего книжки твои читаю? Чтобы не читать письма разные, в которых только про тебя мне и пишут!

— Жалуются?

— Есть и такие дураки, но их письма еще в канцелярии выкидывают. А вот послушай, что мне пишет один генерал: «Ваше Величество, попросите Павлова приказать солдат в училищах не кормить пока те руки с мылом не вымоют. А то хлеб хватают грязными руками и дрищут потом не по детски…»

— Понять бы, что за генерал, а приказать — это не проблема.

— Проблема — это ты сам. Мне это Михаил пишет, между прочим брат родной. И даже он считает, что император и самодержец какого-то Павлова может лишь просить! Нет, в чем-то он прав, конечно. Но вот удивляюсь я не этому. Ты же, если в суть вникнуть, куда как больший самодержец нежели я, по желанию своему кого захочешь — казнишь, кого хочешь — милуешь. Я помню, как ты Канкрину предлагал тебе всю внешнюю торговлю отдать, а раз он отказался, то ты вообще под себя всю торговлю в Империи подгреб и своё получил. В столице магазинов, которые не твои, хорошо если с десяток наберется, да и то лишь из тех, что побрякушками промышляют. Заводы — так вообще почти все заводы у нас твои, а уж про дороги железные…

— Дороги все казенные.

— Называются казенными. А строишь их ты, работников всех опять ты нанимаешь. Даже министра ты выбрал! Зачем тебе вообще царь? Скажешь ведь, что надо царя свергнуть — и народ пойдет и свергнет… но ты так не говоришь. Почему?

— А потому что революцию устроить нетрудно, но страна-то от революции развалится. И никто не гарантирует, что ее потом можно будет обратно собрать. Так что чтобы страна процветала, нужно, чтобы власть была крепка. И, что, возможно даже важнее, нужно, чтобы каждый человек — и в самой стране, и за границей — знал, что в России власть крепка как никогда. Чтобы каждый человек в России власти верил, а каждый потенциальный даже преступник власти боялся. А крепкая власть — это когда властитель на нужные места назначает правильных людей. Вы таких людей знаете, а я — нет. И вот их знать и назначать на должности — как раз работа царя, а моя — всего лишь промышленность строить и развивать. И если цари все верно устроит, то власть будут и уважать люди добрые, и бояться людишки подлые. Причем чем вернее власть свою работу делать будет, тем подлый люд ее сильнее бояться станет. Аж до мокрых штанов…

— А если власть твоя будет, её, думаешь, в сухих штанах бояться будут? Студентов-бузотеров кто в Сибирь на стройки прямо из аудиторий забирает? Полицию студентики эти камнями, бывает, закидывают, а твоих милиционеров они слушаются как щенки дрессировщика…

— Студентов я же не на каторгу забираю, а отправляю на излечение. Физическое — труд на свежем воздухе здоровья изрядно добавляет, и ментальное — пусть сами посмотрят, как я… как государство народ угнетает и как правильно жизнь народу облегчать надо.

— Так не все излечиваются, я слышал…

— Мы все под богом ходим, и студенты тут не исключение. Но убогих и скорбных на голову я вылечить не могу, так что…

— Злой ты, Павлов. Я тебя за злобу твою осуждаю… где-то в глубине души. Но раз уж господь не дал мне силы с тобой бороться, то давай вот что обсудим: внучка моя Александра, девчонка хитрожопая, пока отец в Бухарестах губернаторствует, ко мне за благословлением пришла. Вот скажи мне, Алексей Никитич — он такая же сволочь, как и ты, или все же человек достойный?

— Если за Державу постоять, то, пожалуй, в меня пошел.

— Понял. Сашка-то согласен с выбором дочери — я его уже спросил, по твоему телеграфу — но от меня ответа ждет. Свадьбу сын твой где устраивать собирается, не знаешь?

— Уж не в Бухаресте точно.

— Слушай, ты все же уговори сына в Москве венчаться, все же царской внучке в Одоеве это делать не солидно. Договорились? А насчет канала — ты это сам решай, а если тебе подпись где поставить нужно будет, то я подпишу конечно. Свалился же ты мне на голову, рука писать устает, твои прожекты утверждая. Но во славу Державы можно, конечно, и постараться… Так что ты тоже старайся, а мы — и я, и дети мои, и внуки — чем сможем поможем. И не только подписями, ты осознаешь это?

— Я постараюсь… осознать. А там — как уж получится.

— Я тебе говорил уже, что ты наглец? Ах да… иди, на свадьбе встретимся.

Эпилог

В котором все заканчивается, но на самом деле только начинается.

Все же восемьдесят пять лет — это совсем не восемнадцать. Однако когда есть чем заняться, то мысли о старости куда-то уходят, просто шило в задницу как-то почувствительнее колет. Так что я, отметив юбилей в кругу семьи, уже через неделю оказался в небольшом южном городишке, возле которого как раз начал работать новый рудник, на котором добывался ценнейший марганец. То есть рудник все же довольно далеко от городка располагался, но внук мой, Владимир Алексеевич, сказал, что в этом городке есть небольшой ресторанчик, в котором имеет смысл пообедать хотя бы раз в жизни. Сам он сюда с рудника мотался чуть ли не каждый рабочий день, а мать его (которая до сих пор называла Алёну не иначе, как «тетя-бяка» — или, скорее, тетя Бяка — помня очень болезненные уколы пенициллина в задницу, и которая её же буквально боготворила) вообще дом себе в городке выстроила. Не навсегда, на пару лет, пока Вовка не наладит работу рудника — но царская дочь может себе и такой каприз позволить.