Престидижитатор Сталина

Меня в отечественном сельском хозяйстве больше всего удивляло то, что мужики, которых усердно пороли на конюшнях, потом помещиков за это и благодарили. Не всех благодарили, а лишь тех, у кого зимой и особенно весной крестьяне не голодали. Тоже понятно, ведь получив розгами по жопе летом, они сыто сидели на печах зимой — но вот кто мешал им без плетей нормально работать? Тем не менее отношения между помещиками и мужиками были именно такими, и почему-то это всех устраивало.

Насчет всем «железнодорожным мужикам» обогреться зимой тоже проблем не было вовсе, ведь большая часть трассы проходила через леса, которые все равно нужно было вырубать. Ну они сами и вырубали, благо с топорами да пилами у них проблем не было. А весной у них не стало проблем с лопатами и грабарками, так что как только сошел снег, стройка закипела.

Ну а я приступил к строительству дороги от Кривого Рога до Луганска. С ней вообще все просто вышло, потому что Николай подписал соответствующий указ. То есть он просто не понял, что подписывает, ну а я не стал царю пальцем тыкать в ошибку. Тем более, что лично эту «ошибку» в текст указа и вставил.

Бенкендрофу я честно сказал, что для постройки такой большой дороги потребуется еще и несколько дорог поменьше выстроить: щебенку подвезти к трассе, шпалы те же, да много чего понадобиться может тяжелого. И Николай издал указ о том, что «земли, необходимые для прокладывания железных дорог, подлежат принудительному выкупу без права обжалования таковых сделок со стороны прежних землевладельцев». То есть — любых железных дорог, которые я буду строить…

Дорога от Липецка до Луганска уже была проложена, и по ней со страшной силой возили уголь на Липецкий завод. Страшность силы заключалась в том, что паровозик мощностью в восемьдесят лошадок мог с заметной невооруженным глазом скоростью тянуть пяток вагонов с полусотней тонн груза. Так как Липецку хватало (пока хватало) сотни тонн угля в сутки, а поезд из конца в конец успевал пробежать часов за двадцать, на этой линии у меня работало пять паровозов (один, «скорый», с тремя пассажирскими вагонами, за сутки успевал даже обернуться) — и этого всем было достаточно. Причем хватало и Липецку, и Луганску — в который из Липецка возили относительно приличную руду, так как луганская была отвратительная. И все были счастливы — вот только для постройки дороги из Петербурга в Москву потребовалось стали куда как больше, чем могли эти заводы сварить.

Много стали — это очень много руды, а липецкие шахты и так уже выдавали максимум возможного — так что без криворожской руды весь проект мог накрыться медным тазом. То есть эта дорога была жизненно необходима для постройки дороги из Москвы в Петербург. Но и этого было недостаточно: чтобы рельсы на межстоличной дороге по прочности превосходили пластилин, к железной руде нужно было добавить и марганцевую, так что дорогу нужно было пустить еще и мимо Никополя. Но и это было несложно и даже не очень дорого: так как в указе отдельно оговаривался размер землеотвода в «полтораста саженей для основных путей и сто саженей для вспомогательных дорог», то большинству «встречных» помещиков было проще со мной договориться и за вменяемые деньги поместье целиком продать нежели думать, как из одной половинки оставшегося в собственности поместья в другую перебираться. А так как трассы дорог отдавались «на усмотрение г-на Павлова», то изгадить участки несговорчивых помещиков труда не составляло…

Окидывая мысленным взором всё, что мне предстояло сделать, я все сильнее приходил к убеждению, что хрен я все это сделать успею. В смысле, в одиночку точно сделать не успею и десяти процентов задуманного — но если нанять много разных людей, способных некоторые части задуманного сделать без моего постоянного вмешательства, то шанс «всё успеть», появлялся. Вот только в реальной жизни таких людей, да еще и готовых впрячься в не совсем понятную им работу, было что-то маловато — и до меня дошло, наконец, что в ряде случаев (то есть примерно в девяноста процентах случаев) нужных людей проще самому вырастить. Что тоже дело малореальное, так как всех их обучить тому, что я знал (и тем более тому, о чем я даже не догадывался), у меня не получится. Лично не получится.

В результате всех моих раздумий пришлось мне слегка подкорректировать учебную программу Чернинского педагогического училища. Почему именно его — было понятно (мне понятно): учебные программы всех учебных заведений государственных (а так же частных гимназий) определялись государством. А исключениями были лишь частные (или муниципальные, что в моем случае было одним и тем же) училища сельскохозяйственные и ремесленные, и те, в которых готовили учителей для таких училищ. Понятно, что обучать инженеров в сельской школе было несколько… оригинально, а вот в педучилище — почему бы и нет?

Для организованной в Черни при училище кафедры химии я пригласил на работу талантливого, как мне сказали, выпускника Казанского университета. Что само по себе было тем еще квестом: юный химик мечтал о покорении мировых научных вершин и единственное, чем я смог его соблазнить, была предложенная зарплата. Посулы организовать лабораторию и обеспечить ее любыми нужными Николаю Николаевичу приборами на этого гениального ученого практически не действовали, но вот двести рубликов в месяц серебром все же вынудили его подписать контракт. Хотя бы на три года — просто человек ученый в бюрократической казуистике слабо разбирался и пункты, превращающие его в моего вассала минимум лет на десять, он не распознал.

Поначалу не распознал, а спустя месяц после того, как он к работе приступил, ему стало на эти пункты вообще начхать. Он-то думал, что поедет в заграницу и там наберется самых современных химических знаний — и внезапно понял, что совсем еще дети, лет восемнадцати-двадцати, работающие в небольшой лаборатории при уездном педучилище, в химии разбираются куда как больше, чем самые знаменитые европейские «светила». Это когда ему парни показали, как они из соли делают соду…

Ну а когда я ему популярно объяснил, что я от него, собственно, жду…

Интерлюдия

В которой причастные люди обсуждают действия Героя.

Александр Христофорович хмуро оглядел собравшихся офицеров:

— Сегодня исполнилось ровно два года с того дня, когда Император насыпал первую лопату земли на будущей железной дороге. И за эти два года на дороге не появился ни один рельс. Император мне сегодня утром выразил сомнение в том, что господин Павлов в состоянии исполнить данное им обещание, и я с удовольствием выслушаю от вас, каковыми словами мне его успокоить.

— Со своей стороны хочу отметить, что за два года все же и сделано немало. Я уже не говорю о том, что по уверению Никиты Алексеевича почти все строения пути полностью подготовлены к укладке рельс, хочу лишь указать, что в Твери и недалеко от Москвы шпальные заводы не просто выстроены, но и работают, причем заводы эти работают по двадцать четыре часа в сутки, — первым высказался полковник Рерберг.

— Добавлю, — высказался следующий по чину подполковник Крафт, — что почти закончены и самые сложные в инженерном плане сооружения. Я имею в виду мосты, из которых сто восемьдесят уже закончены, а четыре наверное будут достроены к лету. Причем, смею заметить, что конструкции Никиты Алексеевича воистину невероятные, на мостах через Мсту и через Волхов господином Павловым поставлены пролеты из стали длиной по восемьдесят саженей! А эстакада возле Веребьинского оврага длиной в четыре с половиной версты заслуживает титулования восьмым чудом света! А уж сухопутная драга, которую он выстроил в развитие идей Бетанкура…

— Ну, насчет чудес, это вы, пожалуй, верно сказали, — слегка улыбнулся начальник государственного комитета по постройке дороги. — А вы что скажете, майор? — обратился он к младшему из офицеров. — Меня все же интересуют сроки…

— По моему разумению все нужные работы исполнены даже ранее, чем изначально оговаривалось. Что же до укладки рельсового пути, то тут я вижу единственную причину задержки: собственно рельсы. Насколько мне известно, у господина Павлова их сейчас просто нет.