Страница 7 из 29
А почему бы и нет? Ты прикольный, а — молодая интересная мадемуазель (женщин о годах не спрашивают, но тебе, так и быть, скажу: мы одного возраста). Поможем друг другу. Мои письма помогут тебе скоротать дни за решёткой (надеюсь, их будет не очень много), а я пообщаюсь с интересным человеком, героем нашего времени и выпусков новостей. А потом, если не успеем надоесть друг дружке, можем и встретиться.
Наверное, много расписывать не буду. Пока. Будь здоров и не тоскуй. Тебя на воле ждёт прекрасная незнакомка».
Самоубийство луковицей
Продольный грохнул ключом по железной двери.
— Гуляем?
— Да, да! — в два голоса закричали Виктор и Славян.
Когда зовут на прогулку — надо реагировать быстро. Менты ленивы, чем меньше зеков предстоит выводить из камер и распределять по прогулочным дворикам на крыше — таким же камерам, только без мебели, без окон и без потолка, отделённых от неба решёткой — тем им проще. Если моментального ответа не будет, продольный просто пойдёт дальше.
— Готовность минута, — отозвался мент и потопал к следующей двери.
— Потом доиграем, — сказал Виктор, кивая на картонку с кустарными шахматами, которые их неизвестный предшественник выплавил из пластиковых коробок.
— Лучше заново, эту партию я вчистую слил, — ухмыльнулся Славян.
— Ну, я бы так не стал говорить… с потерей ферзя не потеряна партия. Ладно, как скажешь. Этих, ночных телезрителей, будем будить?
— Пускай дрыхнут, — скривился Славян. — А то один встанет, второго не добудимся, а менты заведут шарманку: «одного не ведём, одного не оставляем».
— Пускай, — согласился Виктор.
Они успели переобуться и взять бутылки с водой, когда дверь распахнулась, и здоровенный конвоир с обманчиво-добродушным лицом гаркнул:
— Сто шестая, на выход!
Через минуту за ними захлопнулась дверь прогулочного дворика.
— Нормально, — сказал Виктор. — Сегодня хоть не будем носами сталкиваться. Но вспрыснуть надо, а то пыли наглотаемся
Он свинтил крышку с бутылки и стал поливать бетонный пол, Славян последовал его примеру.
По соседству грохало железо — дворики заполнялись гуляющей публикой.
— Какая хата гуляет? — гортанно крикнули по соседству.
— Сто шестая, — отозвался Виктор. Гортанный сосед продолжать общение не захотел: наверное, ждал других.
Гуляющие перекликались, над двориками погромыхивали железные трапы под ботинками конвоиров, китаец из камеры для иностранцев распевал песню собственного сочинения на мотив «Восточные сказки»:
— Россия закон надо изнасиловати,
А судия, прокурору, следователь убити!
Под эту музыку Виктор и Славян скакали на месте, вращали кулаками и махали руками, как мельницы. После разминки они натянули рабочие нитяные перчатки, подпрыгнули, ухватились за решётку потолка и стали подтягиваться, то подгибая голову к груди, то притягиваясь всем корпусом к решётке.
— Что, спортсмены, в побег собрались? — окликнул их конвоир.
— Готовимся к пляжному сезону, — ровным голосом ответил Виктор.
Оба подтянулись по двадцать раз, но ни один не хотел спускаться первым. Наконец, они переглянулись, Славян прохрипел «Хорош!..», и они спрыгнули на пол.
— Бёрпи? — полувопросительно сказал Славян.
Виктор покачал головой.
— Давай две минуты перекур.
— Ну, ладно.
Через полчаса они закончили зарядку, вылили на обритые головы остатки воды из бутылок и уселись на скамейке.
— …И заметь, — говорил Славян, продолжая начатый в «хате» разговор. — В былинах — ни слова о войнах с Западом. Богатыри ходят на Царьград, воюют со кочевниками, и бьются со Степью реально насмерть — «руби старого и малого, не оставь поганых на семена». А про войны с европейцами — ни слова. Хотя в истории славяне воевали и с франками, и с саксами, и с норманнами, и с балтами, и между собой резались только в путь…
— Ну так почему? — спросил Виктор.
— А подумай. Ты ведь не станешь гордо рассказывать направо-налево, как вы с братом нажрались водки и друг другу морды квасили?
— Хмм…
— Не станешь. И ни один нормальный человек не станет этим хвастаться. Другое дело, если набил морду пьяному уроду, который до твоей девушки домогался. Так и в былинах… У Руси был враг, сильный и опасный — Степь. Со Степью воевали веками и поколениями. Проигрыш в войне со Степью — это конец всему, истребление или плен, который ещё хуже смерти. А на Западе — там пусть дальняя, но родня. И, если с ней были какие-то распри, то лучше это забыть.
— «Налетели ветры злые, да с восточной стороны…» — вполголоса речитативом напел Виктор.
— Вот! — с жаром подхватил Славян. — С восточной, а не с западной! То есть смотри… спустя тыщу лет после того, как были сложены былины, помнили, что самый злой враг — там, на Востоке. — он усмехнулся. — Об этой стороне былин у нас не распространяются, и при совке, и сейчас. Нетолерантно, панимаиш. А Прозоров об этом прямо пишет…
…Вот уже третью неделю они соседствовали: Виктор и странный юнец, который только-только дорос до «взрослого» СИЗО. Однажды поздним вечером их завели в маломестную камеру, где сидели двое мелких магазинных воришек, или, как принято было говорить в этой среде, «крадунов». Сперва они сошлись на почве увлечения спортом: оба фанатично тренировались во время прогулок и не пропускали ни одной. В остальное время Славян — так звали молодого Викторова сокамерника — если не спал, то читал что-то из своей обширной библиотеки. Он притащил с полпуда книг, мало похожих на затрёпанное тюремное чтиво. В его мешке соседствовали русские былины и «Старшая Эдда», «Стратагемы» и Сунь-цзы, Ницше, Алексей Толстой и Николай Гумилёв, из современных — Алексей Широпаев, Александр Асов, Лев Прозоров и Сергей Алексеев. Виктор, снедаемый тюремной скукой, попросил что-нибудь почитать, и с того дня они проводили долгие часы в беседах.
Славяна можно было бы принять за мальчика-ботаника, увлечённого историей, философией и тому подобными непрактичными глупостями, если бы не уголовное дело, где мелькали цифры «105», «111», «162», «282» и тому подобное. О своей «делюге» Славян, по понятным причинам, не распространялся, а Виктор, просвещённый в тюремном этикете, не расспрашивал. Тут бы со своими проблемами разобраться, а в чужие дела влезать — только лишнюю головную боль наживать…
…За спортом и беседами время, отведённое на прогулку, пролетело незаметно. Виктор и Славян вернулись в камеру, где в ноздри привычно ударил многолетний тюремный смрад, особенно ощутимый после свежего воздуха, который они глотнули на крыше.
Сокамерники уже проснулись и пребывали в привычном агрегатном состоянии, то есть курили и смотрели телевизор.
— Борь! — окликнул Славян за обедом одного из крадунцов — парнишку лет двадцати, слегка приторможенного из-за родовой травмы.
— А?
— У тебя ведь послезавтра срок кончается, так?
— Ага! А чё?
— Завидую, чё! Мне бы так! Слушай… — он заговорщически подмигнул, — надо тебе, как говорят в армии, дембельский аккорд…
— Это как? — насторожился любитель чужой колбасы.
— Счас расскажу. Доведём мусора продольного до инфаркта… Тебе ничего не сделают, ты ж почти свободный гражданин…
Злодейский план Славяна обсуждали шёпотом, давясь от смеха. «Почти свободный гражданин», которому в розыгрыше отводилась главная роль, согласился удивительно легко. Виктор и Славян, видя в великовозрастном дурачке существо низшего порядка, не гнобили его, но покровительствовали ему и стремились приохотить к литературе: двадцатилетний мужчина до сих пор читал по складам. Второй «крадунец» — пожилой бомж — заметно трусил, но, задавленный совместным интеллектуальным превосходством Виктора и Славяна, возражать не стал.
Утренней поверки ждали, как дети ждут первого январского утра, когда под ёлкой материализуются подарки от Дедушки Мороза.