Страница 37 из 40
И архангел дал деве волю и закрыл глаза. Она медленно вела рукой вверх по его ногам. Подол ангельского хитона складками собирался между ее кистью и предплечьем. Ангел задержал дыхание: какое блаженство чувствовать на своих бедрах прикосновения мягкой ладони и свежего воздуха!
Гавриил уже был готов свалиться от экстаза в обморок, когда дева, быстро отдернув руку, вскрикнула. Он глянул вниз на свое тело и не увидел ничего, что могло бы ее испугать. Может, ее наконец-то постигло изумление?
Но испуг овладел не только девой. Единорог был тоже в прямом смысле слова вне себя: антилопья морда перекосилась в чудовищном вопле, жеребячье тело тряслось и билось в конвульсиях, слоновьи ноги то вытягивались, то укорачивались, а из-под поросячьего хвоста вдруг понеслись страшный рев и жуткое зловоние – да, словно целый легион дышащих галитозом демонов одновременно задул в тромбоны.
Ангел похолодел: его заманили в ловушку! Похоть мгновенно слетела с него, он стремительно взмыл в воздух и остановился в безопасном отдалении над рощей: жеребенок превращался в демона. На его роге теперь появилась оловянная корона, она сидела вверх тормашками, зубцы впивались ему в лоб, и, к неописуемой радости чертова паяца, вниз по его морде струилась черная кровь. Он тряс башкой, вращал желтыми глазищами и слизывал с себя кровь раздвоенным, в три фута длиной языком. Это был не кто иной, как какодемон Амдусиас, придворный композитор преисподней – тот, что мучил грешников невыносимой какофонией лязга и скрежета».
«Но кто была дева? Кто был его приманкой?»
«Гавриил взвыл от ужаса, когда увидел, кто стоял возле уродища с головой единорога. Лилит!
Черные волосы струились вниз по упругим формам первой земной женщины, вступившей в союз с Сатаной. Поток локонов раздваивался на грудях и бедрах, меж влажных половых губ поблескивали хищные зубы. Ангел закрыл глаза руками, но образ ведьмы проскользнул через сомкнутые ладони и выгравировался в его сознании.
– Посмотри на меня, посмотри на себя! – Л и-лит улыбалась ему.
Он зажал уши, но голос ведьмы просочился сквозь его пальцы:
– Гавриил и Лилит, Гавриил и Лилит…
Ангел зажал рот: она пыталась втереть в его мозги какое-нибудь кощунственное предложение, ответить ей – значит дать ей возможность это сделать. Золотое правило в отношениях с дьявольскими лазутчиками – не втягиваться с ними в перепирания, так как те были либо красноречивейшими гениями, либо косноязычными дефективными идиотами, но и те и другие по-своему были способны сбить с истинного пути даже самых упорных благочестивцев.
Амдусиас с буйной важностью выступил вперед – он был из дефективной группы. Встав в позу и выбросив вперед руки, какодемон заблеял:
– Амдусги льгаль Гавлииль, Амдуски льгаль гелать гекс-кекс, Амдусди льгаль гелать геток…
После чего он закатил зенки, сел на корточки, раздул щеки и принялся тужиться, омерзительно кряхтя и постанывая.
Взмахнув крыльями, Гавриил поднялся повыше в небо: что означают эти их выходки? Что они хотели этим сказать? Из Амдусиаса теперь изливался поток рожков, фаготов, альпийских горнов, труб, кларнетов, свирелей, гобоев, саксофонов, туб и корнетов. Наконец, полезли флейты, проталкиваясь из демоновой задницы всей своей длиной. Новорожденные духовые инструменты подергивались в траве, как змеи, глупо пукая на ангела, который морщился от отвращения.
Лилит прокричала, перекрывая вопли инструментов:
– Если ты страшишься меня, страшись себя…
Недоуменно покачав головой, Гавриил приготовился улететь, но выражение в глазах Лилит заставило его остановиться. Он был архангелом: кроваво-красные сердца людей, солнечно-белые сердца ангелов и угольно-черные сердца падших были для него открытой книгой. И то, что он прочитал в сердце демонессы, было сочувствие, симпатия, сострадание, согласие и солидарность.
Указав рукой на свое лоно, она прошептала: «Сестра…».
И Гавриил наконец понял, что пыталась сказать ему Лилит: ужас у нее в промежности был зеркальным отражением таинства, которое он хранил меж своих собственных ног.
* * *
Рожденный кошмарным видением вопль архангела Гавриила эхом разнесся по Солнечной системе, вырвался за ее пределы и метался от созвездия к созвездию, пока она не встрепенулась от беспокойного сна, разбуженная его – ее – собственным криком.
Спросонья ангел был в растерянности. Он больше не был уверен, какого пола она была и что вообще произошло, но ясно помнил, что с помощью отвратительного трюка этот змей Сатана исполнил через нее свою волю. Старый развратитель душ прибег к нейробиологической уловке: сбил мелодию Судного дня с верного пути в целомудренном мозгу ангела и завел ее в амигдалу – место обоняния и сексуальных переживаний. И Гавриил понимал, что, хотя со стороны эта проделка дьявола – вот так перемешать все ее чувства – казалась невинным розыгрышем, последствия были катастрофическими: ей приснилось, что он был женщиной.
Гавриил поправил упавший на глаза светящийся локон: внизу, у ее ступней, мерцали огнями города, которым сейчас было суждено встретить свою погибель. Он поднес священный инструмент к губам, но те скукожились под мундштуком, словно горящий пергамент, пальцы, словно опарыши, скрючились вкруг зеркально отполированного металла, и, вместо того, чтобы наполнить легкие Святым Духом, ее вырвало. ГАВРИИЛА чувствовала отвращение при одной только мысли, что ЕЙ нужно исполнить божественное повеление и протрубить к битве между светом и тьмой. У НЕЕ пропало всякое желание играть на этом инструменте, этой машине Судного Дня, сопровождавшей ее с тех пор, как ОНА себя помнила и, еще златовласым ребенком, репетировала в Зале у трона Всевышнего. ОНА больше не понимала, на чьей стороне ЕЙ стоять в той страшной схватке, которая последует за призывом.
Гавриила ощутила, как на глаза навернулись слезы гнева, и это было ей в новинку. Она чувствовала себя обманутой – не Люцифером и его дружками, нет, ведь Лилит и Амдусиас из ее наваждения были всего лишь инструментом в руках истины, требовавшей огласки в этот роковой момент. У Гавриилы был определенный пол. Да, она была ангелом женского пола – выродком, не имевшим на небесах ни названия, ни статуса, не существовавшим нигде, кроме книг старых тетенек, сведущих в ангельских науках.
А кто ее заморочил? Кто ввел в заблуждение относительно ее собственной природы? Гавриила старалась совладать с рыданиями и богохульными словами, что так и норовили слететь с ее губ.
Сорвав с шеи трубу, она запустила ею в солнце, которое как раз высоко стояло над атоллом Бикини, и инструмент там расплавился, да, испарился вместе с ее детством и всем остальным, что она символизировала в умах людей, богов и демонов.
Гавриила расправила крылья, взмахнула ими и взметнулась ввысь над земным шаром, с радостью обнаружив, что не утратила способности летать. Она легко парила над материками: нет, ее уход не повлияет на череду событий мировой истории – человечество настолько одержимо манией самоуничтожения, что рано или поздно изобретет нечто превосходящее ее духовой инструмент. Князь тьмы продолжит бродить в пустоте в поисках ночлега для своей бездомной армии теней – Гавриила не знала черных историй, способных утешить этого юмориста. Что же касается сил небесных…
– А это мы! – о зарил тьму вечности женский голос.
Его свечение на мгновение отозвалось в лунах и звездных туманностях. Все стало ничем, и ничто стало всем. Гавриила кротко стояла на ладони Софии: божественные стопы попирали бугорок указательного пальца на севере и ребро ладони на юге, милосердие овевало лодыжки Гавриилы и покачивало подол белоснежного хитона, скрывавшего светлейшие ноги и всю ее благословенную плоть.
И на этом ее история заканчивается.
* * *
Однако Гавриила ошибалась, полагая, что после ее ухода жизнь на Земле продолжится, как ни в чем не бывало. То, как она избавилась от трубы, повлекло за собой не только ее освобождение, но и другие, куда более серьезные последствия. Еще до начала времен Создатель вычеканил на инструменте каждое движение, каждый жест, каждый стон и победный крик последней битвы при Армагеддоне. Теперь работа рук Его распылилась атомами по солнечному огненному океану, и поэтому было исключено, что сей сценарий будет сыгран до конца. Борьба за власть между силами света и тьмы была окончена. Ангелы и демоны, сражавшиеся за Творение везде и во всем – от мушек-поденок и крошечных травинок до высочайших горных хребтов и глубочайших каньонов – теперь оставили свои баталии и отправились по домам. Они рассеялись с полей битв, как дымка, наверх – в рай и вниз – в ад, не оставив после себя ничего, то есть абсолютно все.