Алло, Милиция? 2

— Если бы я был Мулявиным, точно узнали бы. Но давайте закруглим разговор. Мне, право, неловко отказывать вам, оказавшему помощь и связавшему с Минском. И сказать больше не имею права. Полагаю, до звонка от куратора я на положении задержанного. Буду благодарен за койку в запертой комнате и через часик-два сходить в туалет.

— Завтракал?

— Да, спасибо. Пообедать не откажусь в вашем обществе.

— Обещаю. Ты же в Украине, здесь оголодать не позволят.

Образцова дали через час. Капитан деликатно вышел, закрыв дверь.

— Линия закрытая, Николай Николаевич? — на всякий случай переспросил Егор. — Худшие предположения подтвердились. Сафронов распространял наркоту в ансамбле с попустительства Волобуева. В Горьком они занимали один номер. Смерть Сафонова наступила в тот момент, когда Волобуев находился с ним в комнате наедине. Когда я сообщил Волобуеву о своих подозрениях, он с криком «умри» попытался выбросить меня из окна третьего этажа гостиницы. Но был столь неловок, что вылетел сам. Это далеко не всё. У меня есть доказательство, что Волобуев умышленно подготовил масштабную идеологическую диверсию, используя «Песняров». Он — не дебил, а враг. Сейчас, со слов коллег из Чернигова, отвезён в какую-то из клиник в бессознательном состоянии.

С того конца провода несколько секунд не доносилось ни звука, кроме помех.

— Выбрасывать его из окна было необходимо?

— Он на меня бросился, когда я находился попой к подоконнику и увернулся. Законы физики сработали.

— Ясно… Что за диверсия?

— Заставлял Мулявина ввести в репертуар антикоммунистическую песню.

— Ты в своём уме? Что, Мулявин сам не отличает — что можно, а что нельзя?

— Долго объяснять. У меня предчувствие: вы сюда примчитесь. Вот и покажу. Извините, что расколол урода слишком далеко от Минска, не утерпел.

Ждать пришлось шесть часов. По шуму голосов в коридоре Егор догадался — примчалась целая делегация, возможно и не на одной машине. В кабинет всунулся Образцов.

— С прибытием, Николай Николаевич! Дорожка лёгкая была?

От сытного обеда из украинского борща и котлеты по-киевски с пюрехой Егор был малость осоловевший. После пахоты последних дней и утреннего стресса он ощущал недетскую усталость и с удовольствием дрых пару часов после еды.

— Что ты натворил, лишенец?

— Ну, давайте сразу к делу. Для начала музычку послушаем, после которой у меня возникли первые подозрения в его предательстве.

— Секунду. Знаю, ты не любишь перед другими портретом светить. Но сейчас приглашу начальника нашего отдела. Он всё равно имеет доступ к агентурным делам.

— Валяйте. После того, как офицер КГБ пытался меня убить, уже как-то притупилось чувство осторожности. Полтора месяца назад наехало ГРУ. Мне сейчас от кого ожидать нападения — от ЦРУ или ФБР?

Не дослушав его трёп, Образцов позвал начальство. Вошедший здорово напоминал университетского интеллигента в пятом поколении, особенно благородной проседью и профессорскими очками.

Он молча пожал руку Егора и сел в торце стола.

— Прошу набраться терпения и прослушать три записи, они недлинные. Первая — это гимн польского антикоммунистического союза «Солидарность», естественно — запрещённого.

Он хрустнул клавиатурой магнитофона.

«Весна-202», слегка затягивая звук от садящихся батареек, воспроизвела «Муры» на польском языке. Егор остановил после первого куплета и достал кассету.

— Неужели Волобуев настаивал, чтобы вы готовили польскую песню? Гастролей в Польше в ближайший год, а то и больше не планируется никаких, — заметил начальник отдела.

— Я поставлю песню, которую Артур приволок в филармонию и заявил, что она согласована как обязательная для включения в репертуар к поездке в Латинскую Америку. Слова не на сто процентов идентичны, но похожи. Символ несвободы тоже рухнет-рухнет-рухнет.

Заиграла вторая кассета. При словах «томба-томба-томба» начальник тихо выругался сквозь зубы. А потом изрёк:

— То есть «Голос Америки» сообщил бы, что «Песняры» в Мехико исполнили антисоветскую польскую песню в переводе на испанский!

Егор не стал уточнять, что «Весна-202» только что пыталась звучать по-каталонски. Вместо этого кратко изложил ход расследования событий, приведших к гибели Сафронова.

— Следующий мой шаг вы вправе назвать необдуманным, и он действительно был сделан спонтанно, без подготовки. Заканчивались гастроли, всё хорошо, солнечно, и у этого мудака, убившего агента ради сокрытия своих промахов, тоже всё зашибись. Клянусь, я считал маловероятным, что он попытается что-то предпринять с ходу, бросил ему наживку — плати и отстану, чтоб он мог придумать расправу надо мной хладнокровно в Минске, тут бы его и повязали. Но Волобуева внезапно сорвало с резьбы.

— Говоришь, спонтанно? — Образцов прищурился, выражая явное недоверие. — Но магнитофон приготовил.

— Он лежал в сумке. В нём стояла кассета с записью фрагмента концерта, и был присоединён микрофон. Я даже часть концерта из-за этого стёр, минут шесть-семь. Сейчас найду начало, послушаете.

Наверно, ни один профессиональный музыкант не вслушивался так в игру своего товарища-виртуоза, вооружённого скрипкой Паганини, как двое офицеров в эту фонограмму, начинающуюся со слов «до отправления автобуса ещё минут пятнадцать».

— Прямо вину в убийстве Сафронова он не признал, — осторожно пробормотал Образцов, когда запись кончилась.

— Да, признал косвенно, зато предельно красноречиво, — отреагировал его босс. — Молодой человек, почему он выпал в окно?

— Точно не могу сказать. Наверно, считал меня полным валенком, даже предупредил, что собирается сделать. И ударил ногами в высоком прыжке на уровне моей груди. Как в кино. Но жизнь — не кино. Я присел и блокировал его удар левой, — Егор продемонстрировал этот блок из стойки. — Фактически пропустил над собой. Волобуев перелетел и высадил окно вместе с рамой. Могучий был. Но вы у него расспросите, когда очнётся. Сначала запишите показания, а только потом признайтесь, что у меня был магнитофон. Эх, да кого я учу…

Гэбисты переглянулись.

— Товарищ полковник… — начал было Образцов, но тот его прервал:

— Обо всём — позже. Сейчас нужно решать, что делать с Волобуевым. Если черниговские узнают подробности, скандал докатится до Москвы.

Началось ожидаемое. Сокрытие промахов нижесидящего, чтоб не получить взбучку от вышестоящего.

— Егор, — проникновенно заговорил Образцов. — Позволь, я заберу кассету. Клянусь, она будет в сохранности. Но эту запись лучше не слышать посторонним ушам.

— Берите. И позвольте предположить: офицер КГБ на почве личных переживаний решил учинить суицид, но не рассчитал высоту и лишь поломался, отчего признан негодным к дальнейшему прохождению службы и уволен. Готов подтвердить эту версию под присягой на Библии.

— Библия не нужна, — полковник поднялся. — А вот круглосуточное дежурство около койки твоего, Николай, дегенерата придётся обеспечить. Чтоб ни слова не сказал лишнего местным. При первой возможности перевести в Американку. Задал ты нам жару, малец. Но что развязал узлы и не дал опозориться с польской песней — хвалю. Точно никто из черниговских не в курсе подробностей?

— А вдруг подслушали телефонный разговор по спецлинии?

Возвращались они вдвоём с полковником, так и не назвавшим ни имени-отчества, ни фамилии, и практически в молчании. Образцов и ещё двое со второй машиной остались дежурить в клинике.

После Бобруйска Егор предложил подменить за рулём, получив отказ. Тогда, откинув сиденье, завалился спать.

Шёл третий час ночи.

Всех последствий безрассудной акции с Волобуевым он ещё представить не мог. Немного грело душу одно маленькое обстоятельство. За время ожидания в черниговском КГБ удалось выпросить другой кассетный магнитофон и сделать дубль разговора с Волобуевым. Пусть будет.

Глава 20

20

Холодильник, вычищенный до сиротской пустоты перед отъездом, встретил запасом колбасы, яиц, пельменей, сыра и даже апельсинов.