Забытый вальс

Когда Николай уходил со двора, в открытом окне дома, стоявшего через двор напротив развалюхи, блеснул солнечный зайчик. Этот дом еще не выселили полностью, и в квартире на третьем этаже двое братьев-близнецов, Олег и Игорь, двенадцати лет от роду, от нечего делать рассматривали окрестности в старый трофейный, привезенный после войны из Германии дедом, цейссовский бинокль. Квартира была заставлена тюками и коробками, завтра семья собиралась переезжать на новое место в далекое Митино. Родители ушли по делам, а братья рано поднявшись, не знали чем заняться. Любимое занятие – компьютер, уже упаковали, телевизор и книги тоже. Удалось найти бинокль. Он, несмотря на потертый вид, оптику имел превосходную, и братья сначала смотрели на бледно-серый диск луны, которая сегодня взошла с утра и сейчас висела в синем июльском небе прямо над развалюхой. Потом они заметили странные действия человека, пытавшегося зачем-то залезть в окно дома, который вчера два каких-то, по общему мнению братьев, придурка пытались развалить, уронив при этом кран. Братья этот момент как раз видели и, надо сказать, были в полном восторге.

Увидев, что незнакомец ушел, они подождали минут десять и, выйдя во двор, подошли к окну, в которое он лазил. Помогая друг другу, они влезли туда, а через пару минут бледные и перепуганные уже выпрыгнули обратно и быстро побежали к себе домой. Вбежав в квартиру и тщательно заперев двери, братья пришли в себя. Постепенно впечатления от вида Грининого трупа растворились в соображениях по поводу того, что можно было бы из этого извлечь полезного. Они были горазды на выдумки. Общим решением определили план действий – позвонить в милицию и посмотреть, что они будут делать, но на глаза ментам не показываться, а то еще припутают. При этом был обсужден и составлен текст сообщения, в которое вставили даже такой технический термин, как «чугунная баба», обозначавший шар, которым кран крушил дома в округе.

Братья не стали звонить из дома, поскольку знали о возможности определения телефонного номера звонящего абонента. У них у самих в квартире стоял телефон с автоматическим определителем. Они пошли к ближайшему телефону-автомату, и Игорь, который мастерски умел подражать голосам, набрал 02 и «включил взрослый голос», – Во дворе дома пятьдесят шесть по Новослободской сносят трехэтажку. Там в комнате под чугунной бабой лежит труп, – бодро отрапортовал он и повесил трубку. Оставалось только ждать, что предпримет милиция. Чтобы ожидание не было томительно скучным, они купили большой брикет пломбира и с комфортом расположились в своей квартире около окна, выходящего во двор. Ждать пришлось долго, но развернувшиеся во дворе события вознаградили ожидание с лихвой.

Николай же вернувшись к себе домой, первым делом расстелил на столе газету, достал пассатижи, ножницы и скальпель из ящика стола, где держал инструменты. Осторожно снял с находки черное покрытие, оказавшееся то ли гудроном, то ли высохшим варом, который как вспомнил Николай, дедушка в деревне использовал для приготовления дратвы, когда подшивал валенки. Под почерневшей мешковиной явно прощупывалась большая металлическая коробка. Николай осторожно взрезал ножницами мешковину и вытащил оттуда старинную красивую жестяную коробку в виде стилизованного сундучка, на верхней крышке которого крупно было написано – Шоколадные конфеты «Ампиръ», а чуть пониже буквами помельче – «Эйнемъ, товарищество паровой фабрики шоколада, конфет, и чайных печений. Год основания 1867».

– Ну, – потер руки Николай, – сейчас попьем чайку с конфеточками, которым, небось, сто лет в обед!

Он аккуратно поддел крышку лезвием столового ножа и открыл коробку. Там лежал завернутый в пергаментную бумагу тяжеленький сверток. Николай снял с него первый слой бумаги, второй, третий. На столе перед ним лежали: плоский вишневого цвета бархатный футляр, размером почти с коробку, но значительно более тонкий, прямоугольный сверток и два увесистых длинных столбика, тоже завернутых в пергаментную бумагу. Николай неудачно развернул один из столбиков, по столу раскатилась кучка желтых монет с двуглавыми орлами на одной из сторон и профилем Николая Второго на другой.

Ничего себе! – ахнул он про себя, – как в кино, настоящий клад! Да, дом же очень старый, кто-то, наверное, в семнадцатом году или в гражданскую припрятал. И коробка из-под конфет тоже дореволюционная.

Вишневый бархатный футляр лежал вверх дном. Он перевернул его и, совершенно обалдев от увиденного, чуть не выронил из задрожавших рук. На верхней крышке футляра золотом был вытиснен двуглавый орел, ниже витиеватым шрифтом с завитушками выделялась надпись «К.Фаберже», а еще ниже строгим четким шрифтом шли названия трех городов, «Санкт-Петербург – Москва – Лондон».

Николай нажал боковую защелку и трясущимися от волнения руками открыл футляр. Многочисленные искорки солнца брызнули в глаза, отразившись от россыпи прозрачных и зеленых ограненных камней. Камни были вмонтированы в тончайшего узора подвески из белого металла, которые крепились к нескольким параллельно идущим цепочкам, образующим полумесяц. В центре каждой подвески находился сравнительно большой, с ноготь мизинца, зеленый камень, а вся подвеска была усыпана другими, – совсем крошечными прозрачными кристалликами.

– Изумруды и бриллианты! – мелькнуло у него в голове.

Николай как-то посещал с одной подружкой чехословацкий магазин «Власта», где та надолго зависла над бижутерией, и знал, что подобного рода изделие называется колье. Слева и справа от колье в небольших углублениях лежали такого же тончайшего узора сережки, тоже с разноцветными камнями. Николай взял в руку сережку, удивился ее ощутимому, несмотря на ажурность, весу, подошел к окну, осторожно провел краем сережки, на котором прилепились крошечные ограненные кристаллики, по стеклу. На стекле остались две легкие параллельные царапины. Точно, бриллианты! Он, как во сне, вернулся к столу и положил сережку на место. Информация об аукционах Сотбис и Кристи сейчас регулярно появлялась в прессе, и он понимал, что если говорить о стоимости колье и сережек от Фаберже, то речь будет идти даже и не о десятках, а, пожалуй, о сотнях тысяч долларов. Машинально он взял в руки сверток, завернутый в пергаментную бумагу, и стал его разворачивать. Делал он это уже совершенно автоматически, без интереса, все чувства были как бы заморожены. Когда он снял бумагу, в руках у него оказался изящный деревянный футляр из карельской березы с овальными краями и углами. На футляре оказался вытиснен тот же двуглавый орел и те же надписи: «К.Фаберже», «Санкт-Петербург – Москва – Лондон». Николай открыл футляр. В принципе он уже знал, что там. В гнездышке футляра сверкнуло голубой эмалью, золотом и блеском камней одно из знаменитых императорских пасхальных яиц Фаберже. Опоясывающие яйцо золотые вензеля в одном месте образовывали небольшую рамку, в которой находился миниатюрный портрет мужчины с умным, исподлобья взглядом, в военной форме с голубой Андреевской лентой через плечо и орденской звездой на груди. У него была роскошная борода и, вследствие глубокой залысины, чрезвычайно высокий лоб. Николай не мог сказать точно, но, видимо, это был кто-то из династии Романовых.

Ноги вдруг стали ватными, Николай поспешно сел, почти упал в свое любимое кресло, в котором он любил почитать вечерами. Он понимал, что внезапно стал обладателем целого состояния. Осторожно провел рукой по колье, ощутив прохладу кружевной металлической вязи, колючесть маленьких бриллиантиков и гладкие грани изумрудов. Судя по весу сережки, в качестве металла, из которого было сделано это ювелирное чудо, использовалась платина. Николай с усилием поднялся из кресла, пошел на кухню, взял большой винный бокал, наполнил его до половины своим любимым пятидесятиградусным армянским «Двином» и залпом выпил. Когда огненный комок скатился в живот и начал там разгораться, он пришел в себя. Голова почти моментально стала кристально чистой, оглушающая пелена, окутавшая сознание спала, и он осознал, что, собственно говоря, уже больше суток ничего не ел.