22 июня, ровно в четыре утра

Глава тридцать третья. Шаргород

Глава тридцать третья

Шаргород

19 июля 1941 года

Как быстро может идти человек, спасаясь от смерти? А если на руках пожитки и маленький ребенок? И если каждый пройденный километр отдается болью в ногах, усталостью, а солнце нещадно палит, и идти становится от этого только тяжелее и тяжелее? Несмотря на трудности, семья сплотилась. Никто не жаловался на тяжелую дорогу, никто не прятался от вида убитых: за это время дважды колонну беженцев обстреливали из самолётов, правда, не бомбили, видимо, не интересно было немецким асам тратить бомбы на толпу пешеходов, был цели поважнее, а так, попугать, навести страху, чтобы неповадно было –так это они пожалуйста. Сцепив зубы, шли. Останавливались часто, почти через каждый километр-полтора. Идти было тяжело. Ночевать в придорожной посадке тоже ничего приятного в этом не было, но в тех селах, что были по пути остановиться было просто негде. Один раз их пустили в какой-то сарайчик, и то уже было хорошо. Говорили, что дойти надо только до Шарогорода, там уже были то ли автобусы, то ли машины, которые вывозили эвакуированных на Вапнярку, ну, до Тульчина точно. а там как-то и до Вапнярки можно дойти. В их эваколистках Вапнярка значилась пунктом эвакуации, станцией, откуда их должны были отправить вглубь страны. Никто из идущих по дороге на Шаргород не знал, что враг прорвался у Летичева и прет на Винницу, но не это было страшно, хуже было то, что и у Ямполя Днестр был форсирован, немецкие передовые части уже заняли Тульчин и рвались к Вапнярке и на Умань.

К вечеру дорога, обсаженная вековыми липами, вывела путников к Шаргороду — небольшому еврейскому местечку, типичному для этой местности — кривые улочки, одноэтажные домики, сады и небольшие посадки вдоль дорог. На краю села стояли мотоциклы с колясками, в которых сидели солдаты в фельдграу. Они курили и радостно гоготали, гортанно перекрикиваясь время от времени. Один из них достал губную гармошку и стал что-то наигрывать, бравурное и веселое.

«Кажется, мы пришли» — грустно произнёс Абрахам, повернувшись к жене и дочкам. Мэри тихо спала, казалось, что ее всё происходящее не касается вообще никаким образом.