Страница 31 из 70
И все потому, что один настырный вепрь счел источником всех своих бед именно Женьку. Сначала Григорий демонстративно гулял в кабаньем обличии у входа, затем ему надоело и, став человеком, он вытащил из-за пояса пистолет, помахал им перед камерой и, гордо выпятив грудь и опасно выставив челюсть, ушел в ночь.
— Только бы не пристрелил кого-нибудь, — пробормотал Женька.
— Ничего-ничего, — сказал Эд и похлопал его по плечу. — Чем метаморф агрессивнее, тем тупее. У него сейчас мозгов не хватит к случайному прохожему прицепиться, только о тебе думать будет, представляя, как на клыки насадит и копытами забьет.
Женька поежился, представив:
— Спасибо, напарник, утешил.
— На здоровье, — фыркнул Эд.
— Гриша у нас отходчивый, — просипел Щукр. — Пересидеть только нужно.
И Женька ушел пересиживать, уверенный в том, что на новом месте не сомкнет глаз. Вошел, покосился на книжный шкаф — если с бессонницей не справится, наверняка отыщет что-нибудь любопытное — присел на диван и провалился в сон, полный синего неба, хлопанья крыльев и соколиного клекота, почему-то воспринимавшегося смехом.
Проснулся он в пять утра, причем отдохнувшим и бодрым. Рань несусветная, но раз взглянув на часы, закрыть глаза снова он не смог. Тело было бодрым и легким, требовало действий; месть свиньи-переростка не беспокоила, и море казалось по колено.
К городу медленно подкрадывалось утро. Уходила на мягких кошачьих лапах ночь. Выползали из подъездов зевающие собачники вместе со своими питомцами; проносились машины по пока свободным шоссе. Вряд ли кабан решился бы напасть на него в светлое время суток. Он, вероятно, дрых дома без задних ног.
— Растет… растет город, — звонкий девичий голосок он услышал, еще не добравшись до входа и хлебосольного стола с пузатым самоваром и конфетами (от завтрака Женька сейчас не отказался бы). — Казалось, лишь вчера деревенька стояла небольшая: и полусотни дворов не набралось бы, вокруг леса шумели да протекала река. А вот, гляди ж, и река уже охвачена каменными берегами, и леса стоят притихшие да смирные. Коли обитает в них леший, очень редко безобразничает и кругами водит, вряд ли обращает внимания на людишек неучтивых, поскольку разумеет: не они в гостях у него, а наоборот.
Белка сидела на стуле и, прихлебывая чай из большой красной в белый горох кружки, рассказывала Ксении сказку. Девочка привычно устроилась на коленях у Эда, болтала ногами, но слушала внимательно, не перебивая, улыбаясь лишь глазами и уголками губ: знаю, мол, знаю.
— И не осталось более ничего от прошлых времен, разве только кто-то вдруг споткнется на ровном месте или вздрогнет от чьего-то холодного прикосновения — значит, по плохому месту прошел. Или вот метро. Замечала, как удивительно течет в нем время? То проносится мимо, задевая вскользь крылом, а то тянется едва-едва?
Ксения кивнула.
— То тоже места потаенные.
— Знаю. Мне папка рассказывал, — кивнула Ксения, подняла взгляд и, увидев Женьку, заулыбалась уже по-настоящему. — Привет, человечек! — и, указав на него пальцем, сказала Белке: — Жека не прост, очень непрост. Это я о нем говорила.
Эд демонстративно посмотрел на потолок и тяжело вздохнул, проворчав:
— Сплетница малолетняя.
Ксения хихикнула.
— Чего в такую рань вскочил? Не спится? — поприветствовал он Женьку.
— Выспался. В жизни не спал лучше, — ответил тот, присаживаясь к столу. — Впервые за последний месяц.
— Тоже мне очевидное невероятное, — хмыкнула Ксения. — Ты ж один из нас, хотя пока сам этого не понял. Конечно, тебе здесь нравится. И то лишь первая ночь, в следующие еще лучше будет, — предрекла она.
— Держи бутербродик, герой, — улыбнулась Белка, протягивая ему тарелочку.
Отказываться Женька не стал, съел и попросил еще. Кажется, он в жизни не ел ничего вкуснее этих бутербродов, хотя состояли они из обыкновенного куска хлеба и дешевой докторской колбасы.
— Спасибо, — поблагодарил он и, похоже, тем самым дал повод для просьбы.
— Ты не обижайся на Гришу, ладно? — пряча взгляд произнесла Белка. — Он не злой, просто…
— Хорошо, — пожав плечами, пообещал Женька, хотя был не согласен. Кабан ему не нравился, а вот Белка — очень.
— Отлично! — она тотчас же заулыбалась и весело ему подмигнула.
— Ты сейчас домой или обождешь еще немного? — спросил Эд, когда с завтраком было покончено, а Белка с Ксенией унеслись в бассейн, нисколько не опасаясь присутствия в нем русалок — те с наступлением утра никого не топили, зато разбивались по тройкам и устраивали состязания в синхронном плавании. Поглазеть и назвать победителя приглашались все желающие.
— На улице рассвело. Что со мной стрясется при свете солнца?
Эд неопределенно повел рукой и заметил:
— Сверхи света не боятся.
— Ты предлагаешь поселиться в подсобке?
— А что? — хмыкнул старик: — Тепло, светло, всегда сыт. А квартиру сдавать будешь — лишних средств не бывает. Чем плохо?
— Всем хорошо, — покивал Женька, — только я не нахлебник.
— Ну-ну… — фыркнул Эд.
Женька вздохнул, справился с неловкостью и признался:
— У человека должна быть личная жизнь и угол, в который можно забиться и провести наедине с самим собой хотя бы несколько часов. А тут…
— Щукры в стенах гуляют, — подсказал Эд и рассмеялся.
Одновременно Женька видел порядка трех потусторонних помощников, но полагал, что обитало их здесь намного больше. Щукр являлся одним существом, занимавшим одновременно несколько тел, или несколько тел, объединенных единым разум, — суть от формулировки не менялась.
— Гриша дебошир и хулиган, но в душе добрый, — приняв довод к сведению, сообщил Эд. — Вспыльчив, но отходчив. Вы еще с ним мировую пить будете, вот увидишь.
— Чур меня! — выпалил Женька. — Я к этому психу не по работе на пушечный выстрел не приближусь.
— Нервный, — согласился Эд. — Да только ты найди спокойного метаморфа. В прошлом у него — а прожил он немало — только пара драк и нанесение легких физических повреждений кому-то из рыцарей. Тот идиот любимый рыжий мозоль отдавил: за Белкой приударил.
— Только не говори, что этот роман с преследованием уже больше века длится! — опешил Женька.
— Не хочешь — не буду, — сказал Эд и злорадно улыбнулся, — но вообще-то тебе стоит хорошенько разобраться в психологии метаморфов. Они люди, конечно, но и звери наполовину. И действительно ли то половина или перевешивает временами — никто не разберет, даже психиатр. Кстати, каждый метаморф склонен к шизофрении. Ясно почему?
Женька кивнул.
— Инстинкты — они такие, — продолжал Эд, — так или иначе, а проявляться будут, коли шерстью обрастаешь. Потому большинство метаморфов предпочитают перекидываться в какого-нибудь одного зверя: не хотят страдать от разности восприятий и еще сильнее дробить собственную личность. А что касается Катьки, то своей человеческой половиной она понимает необходимость отвадить назойливого кавалера любыми способами, а иной, животной, обожает, когда ее ревнуют к каждому столбу, и лишаться Гриши не желает. Если перед ней встанет выбор, то предпочтет она его, никак не тебя. С тобой она быстро взбесится без привычной дозы эмоций и адреналина.
— Слегка обидно, но я учту, — пообещал Женька.
— Учти-учти, — сипло провыл Щукр.
— Эд, а ты ведь здесь всех знаешь? — решился задать со вчера мучивший его вопрос Женька.
— Такова наша с тобой работа, внучок, — всех знать, — сказал тот наставительно, наливая себе еще чая. — А что? Некая суккуб из кордебалета украла твое сердце?
Женька вздохнул. Не то, чтобы именно украла, но похоже на то.
— Скорее нагрубила.
— Не будь мелочным, — посоветовал Щукр.
— Я ведь не мстить ей собрался!
— Опиши, — расчесав усы, предложил Эд.
— Очень красивая, но не ведьма и не метаморфесса. От них огнем веет, а от нее — скорее, холодом.
— Лед тоже умеет обжигать, — заметил Эд, — а от сильного обморожения тело чернеет, словно от ожога.