Ястреб над океаном

Это была святыня крепости, что-то вроде древнего Заимфа, в которой задрапировалась Саламбо перед взором ослепленного варвара!

Устремив взор на прикрепленную ею на рукоятке аэроплана голубую ленту, он, казалось, слышал среди сильного грохота машины и шелеста крыльев признания, совершенно преобразившие в несколько минут его жизнь.

Он повторял их, тихо шептал себе нежным, ласкающим голосом ее имя.

Хотел ли он немедленно испробовать действие главных частей «Кэтсберда» или же почувствовал потребность подняться к небу в то время, когда душа его была переполнена счастьем любви, но он наклонил руль глубины под довольно большим углом.

Послушный и проворный аэроплан, скользивший на расстоянии двадцати метров над поверхностью воды, повернул свои крылья против ветра и одним взмахом очутился в ста метрах над водной равниной, блестящие волны которой слились перед взорами авиаторов в гладкую, лазурную поверхность.

Чудесная птица продолжала бы подниматься выше, к солнцу, выплывшему теперь из-за волн Тихого океана, если бы к Морису Рембо не вернулось благоразумие и он не наклонил бы в противоположную сторону плоскость, направленную против ветра.

Спустя несколько секунд аэроплан летел снова на высоте двадцати метров над водой и держался так с математической точностью. Чувствовалось, что при желании пилот мог бы заставить его слегка коснуться воды тонким острием поплавков.

– Чудесно, Морис, просто чудесно…

Это было первое слово, сорвавшееся с уст американца.

Инженер ответил ему вопросом:

– Какое направление, Арчибальд? Вы следите за стрелкой?

– Направление правильное, Морис. Стрелка перемещалась со времени отлета только на два-три градуса в ту или иную сторону и постоянно возвращалась к ста двенадцати градусам.

– Сто двенадцать градусов – это угол направления к острову Оаху, понимаете?

– Или на Гонолулу. Будьте спокойны, я рассчитал точно.

И он указал пальцем на циферблате подвешенного перед ним компаса на линию, по которой он правил и которая была параллельна оси аппарата.

Эта линия действительно образовала определенный угол с синим острием магнитной стрелки.

– Вы движетесь прямо, как стрела, – сказал он после нового наблюдения в продолжение нескольких мгновений. И затем прибавил: – И скоро же он мчится… Я никогда не думал, что можно так скоро ехать!

– Не забудьте, что наш мотор в восемьдесят лошадиных сил, и редко можно найти на аэроплане подобный двигатель!

– Сколько же мы делаем километров?

– Вероятно, более ста километров в час. Я слишком мало знаком со скоростями аэроплана, чтобы отдать себе отчет, делаем ли мы сто двадцать или сто пятьдесят километров. Мы можем это вычислить, измерив пройденное пространство, и для этого нам нужны точки опоры. Какой остров будет первым на нашем пути?

Американский лейтенант развернул морскую карту, заранее положенную в кожаную сумку с левой стороны. Она была совершенно белая, представляя только часть Тихого океана с обозначенными на ней цифрами глубины, доходившей от четырех до шести тысяч метров.

И только на верху карты цепь Сандвичевых островов выделялась на пустынном океане в виде нескольких серых пятен, изрезанных желтыми кружками, обозначавшими маяки. Не принимая в расчет маленькие островки, которые были раньше всего рассыпаны под ногами авиаторов, архипелаг состоял из восьми островов – четырех больших и четырех средних. Первый из них был маленький остров Ниго, находящийся на расстоянии 1900 километров от Мидуэя, а последним – большой остров Гавайи, лежащий на 550 километров дальше, по величине равный всем остальным вместе взятым и поднимающийся к небу грозными кратерами своих двух вулканов.

Остров Оаху, на котором находился Гонолулу – главный город Гавайского архипелага – был третьим в группе. В самом низу карты, налево, находилась группа островов Самоа, направо – архипелаги Туамоту и Товарищества с островом Таити. Но все эти острова Полинезии находились в четырех-пяти тысячах километров от острова Гавайи.

Американский офицер перевел свой взор с карты на необъятную ширь моря, залитого ослепительными лучами восходящего солнца. На гладкой и сверкающей поверхности воды самая маленькая скала выделялась бы ясно, точно китайская тень.

Не видно было ни одной скалы, ни одного рифа.

– Прошло три часа с тех пор, как мы выехали, – сказал он. – Мы должны были проехать мимо острова Лисянского, но он остался далеко направо от нас.

– На каком расстоянии от Мидуэя находится он?

– Четыреста двадцать километров.

– Это, кажется, низкий остров.

– Песчаная мель.

– Мы находимся на такой высоте над морем, что могли не заметить его.

– Какой же остров следует за ним?

– Остров Лейзан, поднимающийся всего на три метра, следовательно, незаметный с открытого моря, затем идут рифы Маро и Дусет, оба в двадцати милях налево.

– В двадцати милях… мы их не увидим!

– Дальше – остров Гарднер находится на самом пути нашем. Если мы будем строго держаться нашего направления ста двенадцати градусов, мы должны пролететь прямо над ним.

– Он выделяется над морем рельефно?

– Да, это утес пятидесяти двух метров высотой.

– На каком расстоянии от Мидуэя?

Офицер проверил по заранее составленной таблице.

– В тысяче двадцати километрах.

– В котором часу мы выехали из Мидуэя?

– В пять часов и двадцать пять минут.

– В таком случае около полудня мы должны увидеть этот утес и можем тогда вычислить нашу скорость.

Молодой инженер говорил, не поворачивая головы, не сводя глаз с поверхности моря. Его друг заметил ему это.

– Вы не будете в состоянии поддерживать такое напряженное внимание более десяти – двенадцати часов, не утомив глаз или не подвергнув себя страшному мозговому переутомлению. Авиация возможна только при условии смены дежурства, как на судах. Не согласитесь ли вы уступить мне ваше место у колеса через несколько часов, например, над островом Гарднер, так как мы будем тогда на полдороге от больших островов?

Молодой француз ничего не ответил.

– Вы не доверяете моим способностям, – сказал, смеясь, американец. – Меня это очень удивляет. Тем не менее мне кажется, что управление аэропланом гораздо проще управления автомобилем, и при некоторых ваших указаниях я скоро изучу все тайны.

– Здесь, над гладкой поверхностью, я также уверен в этом, – ответил Морис Рембо. – Достаточно держать руль в неизменном положении. Так как не предвидится надолго виража, то нет надобности применять более сложную операцию искривления плоскости. В данном случае мы имеем дело с самой упрощенной авиацией по прямой линии, без всякого лавирования. Это невозможно над поверхностью земли. Там нужно лавировать беспрестанно, если нежелательно на высоте ста метров рисковать всегда тяжелым падением. Держась на высоте десять – пятнадцать метров над землей, то есть на высоте четырех- или пятиэтажного дома, нужно всегда быть готовым натолкнуться на него. Вот почему управление аэропланом представляет в таких случаях большую трудность, чем управление автомобилем на дороге. Авиатор, пользующийся большей скоростью, должен предвидеть препятствия на большом расстоянии.

– Теперь – это только удовольствие, – сказал американец, – и я надеюсь, что вы дадите мне возможность немного насладиться им.

– Я сделал бы это охотно, мой дорогой Арчибальд, если бы не боялся нарушить равновесие в момент нашего перемещения с места на место. Вы видели, как тщательно я, вешая свой летательный аппарат, привел его в равновесие очень точно по отношению к его оси. Что же будет, если это равновесие будет нарушено, если произойдет наклонение?..

– Но это равновесие уже нарушено разницей в нашем весе. Вы легче меня… Вспомните… когда вы просили в предыдущий вечер взвеситься, между нами оказалась разница в шесть-семь килограммов.

– Верно! Я просил вас взвеситься для определения этой разницы. Но десять и даже двадцать килограммов не вызовут очень чувствительного наклона крыльев ввиду понижения нашего центра тяжести… При внезапном же перенесении восьмидесяти или восьмидесяти пяти килограммов с одной стороны оси на другую – это другое дело. Лучше не производить подобного опыта.