Страница 67 из 68
Я выслушала рассказ Окамира и впечатлилась от него достаточно, чтобы замолчать на пару минут.
— Ого, — наконец, сказала я. — И что, теперь навье меня не тронет?
— Уверен, что нет, — сказал Окамир. — Для него теперь ты звучишь слишком высоко. Они тебя не услышат.
— Стой, — вдруг осознав противоречие, сказала я. — Ворянка ведь отпустила навье. Его больше нет.
— Навье всегда будет, — ответил Окамир. — Пока в мире есть люди, которые не знают, как справиться со своей болью, навье будет появляться.
Задумавшись, я снова замолчала. Мне хотелось, чтобы все люди осознали, что совершенны, что они сами себя мучают и не дают радоваться, что сами боятся перемен, а потом страдают из-за того, что не позволили им произойти. Но теперь у меня есть способности и я намерена их развивать. И, возможно, они позволят мне сделать чью-то жизнь чуточку лучше.
— А зеркала? — вдруг спросила я.
— Что? — не понял Окамир.
Я пояснила:
— Ну, везде, где я бывала в Тридевятом, я не нашла ни одного зеркала. Ни у тебя, ни у Варвары, ни даже у Горыныча.
— Ах это, — улыбнулся Окамир. — А ты сейчас хотела бы посмотреть в зеркало?
Если бы мне предложили это раньше, меня бы захватило отвращение. Ведь смотреть на свою толстую фигуру было ужасно. Однако сейчас я себя воспринимаю не как тело, а как человека. И у этого человека достаточно достоинств, чтобы наслаждаться его отражением. Независимо от того, какой размер он носит.
— Если честно, — ответила я, — я могу в него посмотреться, если это нужно. Но если нужды нет, то и не надо. Меня окружают люди, который достаточно хорошо ко мне относятся. Знаешь, Окамир, конечно странно прозвучит, но мне кажется те, кто нас окружают — нас отражают. Настоящие зеркала — это люди, а не стекло в оправе.
— И тебе уже не важно, что мой дом без зеркал? — утонил с улыбкой Окамир.
Я пожала плечами и ответила:
— Не то чтобы неважно. Просто перестало беспокоить. Если считать моим домом мое же тело, то зеркала у него пожалуй есть всегда. И это люди, которые его окружают. Раньше я себе не позволяла им к себе приближаться. Поэтому мой дом был без зеркал. А теперь в нем зеркал полно. И отражения в них мне нравятся.
— Мудреешь прямо на глазах, — заметил Окамир с усмешкой, такой очаровательной, что мои щеки потеплели ещё больше. Все-таки этот древнеславянский бог красив до слез, равно как добр.
— Надеюсь.
Окамир поднялся и приблизился ко мне. Дыхание мое перехватило, когда он, огромный и плечистый, остановился и завис надо мной громадной горой. Мне пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в пронзительно-голубые глаза. Сердце мое пропустило удар, а Окамир снова смутил меня своей чарующей улыбкой.
— Значит, — проговорил он бархатным низким голосом, — ты больше не страдаешь?
В такой близости от мощного и прекрасного мужчины думалось с трудом, я шумно сглотнула и проговорила, чуть охрипшим от смущения голосом:
— Пока мы страдаем и жалеем себя, с нами случается жизнь. Так что нет…
— И тебя не беспокоит, м… что там тебя беспокоило? Люди? Печенье? Лишний вес?
От этой близости мысли мои начали путаться, я не поняла, почему Окамир вдруг со мной стал не просто добр, но и… Не хочется себя обманывать, но ведь сейчас невооруженным глазом видно, что он со мной заигрывает. Во всяком случае, оказывает такое внимание, какого никогда за ним не замечала.
В смятении и чувствуя, как жар заливает лицо, я пробормотала первое, что пришло в голову:
— Лишний вес — это побочный продукт страдания.
— Я уже могу назвать тебя Софьей Премудрой, — сказал Окамир и прикоснулся кончиками пальцев к моим волосам.
Меня будто током прошибло. Близость Окамира очаровывала и манила, он ведь мне так нравится. Я втрескалась в него чуть ли не с первого момента, как увидела. Могу ли я об этом говорить? Смелость, которую я так старательно в себе взращивала, задрожала, и мелькнула тень сомнения. Я должна все выяснить, но прежде — подстраховаться.
— А как же Василиса? — спросила я напрямую и подняла требовательный взгляд на Окамира.
— А что Василиса? — с искренним непониманием поинтересовался он, чуть сдвинув соколиные брови.
На попятную идти поздно, поэтому я сложила руки на груди и уточнила:
— Я не совсем понимаю, что ты сейчас делаешь и почему заигрываешь со мной. Но ты ведь ходил в комнату с Василисой. А теперь… Чего ты хочешь теперь?
Пару секунд Окамир на меня смотрел так, будто я безапелляционно утверждаю, что трава синяя. А потом запрокинул голову и комната заполнилась его низким, зычным смехом, какой бывает только у больших и сильных мужчин. Когда его хохот прекратился, Окамир качнул головой и легонько коснулся пальцем моего плеча.
— Я же не в постель с ней ходил, — сказал он, сдерживая смех.
Я не сдавалась.
— Да? А куда?
— Проверять её чаровнические навыки, — ответил Окамир. — Да, она воздействовала на меня чарами, а я записывал в пергамент силу этого воздействия. Неужели ты думаешь, что кощеевца можно очаровать волшбой? Или что я на глазах у Варвары пойду портить её послушницу? Да она бы меня метлой из избы выгнала бы и курье ногой пинка бы дала.
Пару секунд я хлопала ресницами, осознавая услышанное. Потом спросила:
— Значит, с Василисой у тебя ничего нет?
— Батюшки, да конечно нет, — усмехнулся Окамир. — Мне понравилась ты. Причем сразу, как только увидел у себя в гостиной.
Я не поверила и воскликнула:
— Но я же толстая!
— Я этого не видел, — просто ответил Окамир. — Это видела ты. И ты сама возвела вокруг себя стену. Чтобы пробиться сквозь нее потребовалось многое времени. Но ты справилась. И вроде даже не отталкиваешь меня.
Услышанное прозвучало, как гром среди ясного неба. Значит, Окамиру я нравилась сразу и он не замечает моего веса? А я? Я даже мысли не допускала, что достойна счастья. Видимо, правду говорит Окамир — мое отношение к себе каким-то образом видят другие люди. И оно отображается на моей внешности. Дело даже не в полноте, а в том, люблю я себя или нет. Все это время я на себя плевала, и то же самое делали другие люди. Как только я себя приняла, они тоже меня заметили и приняли с распростертыми объятиями. Даже красавец-Окамир.
— Кстати, — прервал мой поток озарения Окамир. — Если уж ты примирилась с собой, хочешь взглянуть в зеркало?
— Ну… можно, — невнятно и все ещё оторопело ответила я.
— Тогда гляди.