Парадигматик

– Ты дурак? – вдруг ответил Дима со злостью, отвернулся и вместе со всеми растворился за какой-то из дверей.

Скоро комната опустела, я подумал было, что здесь не может быть других комнат, кроме этой, но тут же удивился, каких это еще комнат и где их нет. Было чувство, как будто я должен о чем-то догадаться, но совершенно не могу догадаться ни о чем. Что-то вроде приступа кретинизма.

Навалилась адская усталость, я грохнулся на единственный диван, уткнувшись в него носом и сразу же провалился в тяжелый похмельный сон………………………………………………….

Проснувшись, я какое-то время не шевелился, пытаясь обмануть себя, будто бы я все еще сплю. Наконец я рывком сел на диване, в глазах на секунду потемнело – отток крови. В следующую секунду я понял, как же сильно у меня болит грудь, слева, я пощупал, там во внутреннем кармане плаща лежал молоток. Так я всю ночь веселился, не снимая плаща?! В следующую секунду я понял, что у меня раскалывается голова.

Я огляделся, ища взглядом на столах воду, но вдруг понял, что никаких столов, никаких остатков выпивки и никакой недоеденной закуски нет… Я подумал, что все убрали и надо найти Собаку, у нее, наверняка, есть таблетки от головной боли… Я заметил, что фортепьяно нет, и дверь всего одна, хотя вчера мои друзья расходились через три разных двери, как минимум…

Какие, к черту, друзья! Какой день рождения? У меня день рождения в ноябре, а не в июне! Спасительная мысль успокоила меня: это все приснилось мне, это все было дурацким сном. И Зловещий с Зомбергом, и Собака в роли тамады, и выпивка, и хлопушка, и торт со свечами, и… и Сергей Константинович, укол в запястье… домик!

Я вскочил и побежал к двери, ударил ее ногой, дверь поддалась. Но за дверью была точно такая же пустая комната с двумя занавешенными тюлем окошками и диваном в углу. Теперь, кроме головной боли, у меня появилось внимание к деталям. Секунду я с наслаждением смотрел на лучи света, падавшие из окна, прорезавшие пыльный воздух, льющие янтарь на деревянные стены и пол. Это было мучительное наслаждение, оно перемешивалось с тяжелым страхом перед тем местом, где я нахожусь. Я вытащил молоток, взвесил его на руке – очень хорошее оружие. Поплотнее закрыв за собой дверь, я подбежал к двери напротив, открыл ее: там была точно такая же комната, я оглянулся – на месте закрытой мной двери была ровная стена. Теперь я не стал закрывать дверь и пошел по комнате, пятясь, чтобы не терять открытую дверь из виду. Уперевшись спиной в стену, я не смог нащупать новую дверь. Развернулся посмотреть – дверь была, оглянулся назад – той двери, в которую я вошел, уже не было.

Вот теперь, несмотря на светлое время суток, тяжелый страх обратился в пронзительный ужас, я бросился к окну. За окном был стриженный газон, облепиховые деревья и край второго дома, я с размаху ударил по стеклу и взвизгнул: молоток отлетел от стекла как от брони, вырвался у меня из рук и сбил со спинки дивана тряпичную куклу, теперь она лежала на полу, и ее руки шевелились: видимо она была с пружинами внутри. Ее подергивания вызвали у меня чрезвычайно неприятное чувство, на куклу было почти физически больно смотреть, я нагнулся и, преодолевая странную брезгливость, остановил подергивания. У куклы был пришит к лицу неестественно большой и красный рот, а на месте глаз торчали разорванные нитки.

Схватив молоток, я открыл дверь – снова комната. Но кое-что изменилось – кукла здесь сидела на подоконнике, а не на диване. Я заставил себя подойти поближе и рассмотреть ее. У куклы была оторвана рука, из дырки торчали куски ваты. В следующих залах кукла сидела то в одном углу, то в другом, и каждый раз была изувечена. Потом кукол стало две, потом три, наконец их было четыре, они все сидели под дверью в боковой стене – да, в этом зале была еще одна дверь. Дверь, ведущая прямо, не открывалась. Оставалось идти в боковую. Я носком ботинка раскидал кукол, мне показалось, что они источали тепло, даже, скорее, жар, но я не стал проверять. Открыв дверь, я ступил на лестницу, уходяющую куда-то вниз.