Развод по Воскресенскому

– Любишь бегать? – Тем временем обращается к нему Воскресенский.

– Нет.

Серьёзно?

Изумлённо подняв брови, я перевожу взгляд на сына. То есть бегать он не любит, а на дорогу полчаса назад чуть не выскочила, наверное, я.

– Может, тогда футбол? – не сдаётся Никита, глядя на Даньку с возросшим интересом.

– Не-е, – тянет моё чудо, отвлекаясь на рассматривание автомата с едой. – Не очень.

– Тогда что любишь? – Весело приподнимает светлую бровь Никита.

И становится вдруг неадекватно впечатляющим, для моего взгляда уж точно. Сразу замечается белая футболка, всё ещё мокрая и прилипшая к крепким плечам и груди. И сильные натренированные ноги. И хулиганские зелёные глаза, перехватившие мой оценивающий взгляд.

Упс.

Нет, три месяца это много, пора забыть мужа, который с радостью стал бывшим и хотя бы вещи его довыбрасывать.

– Конструктор, – ответ убивает наповал нас обоих, заставляет обратить всё внимание на ребёнка.

– Конструктор? – переспрашивает Никита, который такими темпами Данькиным тренером может и не стать.

– Конструктор, – повторяет сын и смотрит на него по-взрослому расчётливо. – Он дорогой, а у футболистов много денег, а мама теперь одна. Поэтому я стану футболистом и куплю себе весь конструктор на свете.

Три, два, один. Тыдыщ.

Это в моей голове взрывается баллончик с краской, заливая лицо, шею, уши и, кажется, всю меня краснотой. Нехорошей такой, горящей на щеках лесным пожаром.

– Даня! – пытаюсь я образумить сына, но куда там.

Он же взрослый. Они в семь теперь все взрослые.

– Хм, – давит смешок Никита. – Классная цель, мне нравится. – И протягивает Даньке руку, которую тот со всей серьёзностью пожимает на фоне всё ещё пунцовой меня.

– Так-то ему нравится бегать, – зачем-то оправдываюсь, – просто Данька…

– Просто Данька настоящий мужик, да? – И настоящий мужик вдруг улыбается во все двадцать восемь без двух передних зубов и согласно бьёт по подставленной пятерне. Боже, что тут вообще происходит? – Да. Крис, ты как, хочешь посмотреть на своего защитника? – И прямой смущающий взгляд.

– Защитника? – сбиваюсь с мысли.

– Конечно, защитника, как минимум от трат на конструктор. – Пока я думаю, Никита оборачивается и зовёт во всю мощь лёгких: – Игорь!

– Чего? – От того самого автомата отделяется второй, видимо, тренер, и вальяжно идёт к нам.

– Проводи Данила в раздевалку, пусть переодевается. – И Даньке: – Это Игорь Валерьевич, он всё тебе покажет. Давай иди, а через десять минут жду на поле.

– Дань? – зову я шагнувшего было сына.

И он возвращается, крепко обнимает меня за талию, на мгновение прижавшись щекой к груди и, забрав рюкзак, следует за Игорем Валерьевичем.

– Так что, идёшь смотреть? – склоняет голову к плечу Никита, и мне вдруг становится жарко. От его пристального взгляда. От желания опустить глаза. От атмосферы, что готова вспыхнуть от малейшей искры. – Организую тебе вип-место на банке.

– Банке?

– Увидишь, – многообещающе улыбается Воскресенский и, едва касаясь моей талии, направляет в нужную сторону.

Банка оказывается удобным рядом полноценных кресел под прозрачным капюшоном. Оргстекло не мешает почувствовать себя букашкой у подножия огромных высоченных трибун, поднимающихся до самой крыши футбольного манежа. Данька уже стоит в шеренге примерно таких же по возрасту мальчишек и внимательно слушает тренера. Никиту.

Того самого Никиту, который внаглую называет меня «Крис», зовёт на свидание и зажимает в тёмном переходе между холлом манежа и, собственно, выходом на поле.

Или не зажимает?

Чтоб вас всех!

Растерянно взъерошив волосы, я смотрю только на Даньку. Я же мать, в конце концов!

И точно на Даньку, а не на командующего что-то Воскресенского, после чего все они разворачиваются и готовятся, видимо, к бегу. И сам Никита готовится, махнув рукой второму тренеру, дунув в свисток и побежав первым, задавая мальчишкам темп.

Но это всё мои предположения, что там на самом деле происходит отсюда не слышно. А вот то, как Воскресенский на одно дурацкое мгновение прижал меня ближе, показывая, где и что у них на поле, предположением не было. И разом охватившие меня робость, слабость и смущение тоже не показались.

Хуже того, и каменный пресс, который я случайно задела рукой, отстраняясь, имелся в наличие.

Поймав себя на разглядывании бегущего Никиты, я нервно отвожу глаза. Туда, где, кроме ворот, травы и сброшенного инвентаря нет ничего, но дурацкое подсознание всё возвращает в момент, который и объятием-то не назовёшь.

И это его сумасшедшее: «Ты же идеальная, Крис!», не помогало ни разу. Наоборот, вызывало мурашки, заставляло подниматься волоски на руках, и – чёртов Воскресенский! – плотнее сжать ноги. Я, может, и мать, но три месяца без секса доведут кого угодно.

Особенно, на фоне прошлой и почти ежедневной половой жизни.

И предательская мыслишка так и просится наружу, предлагает, сманивает, уговаривает, что Никита не так и плох. Для любовника так вообще шикарен, и в первую очередь тем, что очень правильно воспринимает Даньку. Потому что, подлизывающийся к сыну любовницы, мужик это пошло, а полного игнора со стороны партнёра я бы не перенесла.

И если первое его предложение сходить на свидание напугало, то сейчас мысли пошли по другому руслу.

А если и правда?..

– Не скучаешь? – Я вздрагиваю и перевожу взгляд на героя своих размышлений. – Напугал? Прости, я думал, ты меня слышала.

– Отвлеклась, – улыбаюсь растерянно, неудобно задираю голову. – А ты уже всё? – Я киваю на разминающихся мальчишек.

– Нет, просто решил проверить как ты. – Лукаво улыбаясь, Воскресенский присаживается передо мной на корточки. – Так как ты, Крис?

Мы всё ещё об удобстве?

Нет, шее разом становится легче, не приходится больше задирать голову, но вот всему остальному… Шальная и многообещающая улыбка Воскресенского наводит на около постельные мысли и, нервно сжав колени, я выпрямляюсь на стуле.

– Прекрасно, мне не скучно. – Особенно в его потряхивающей компании. – Как Данька? Справляется?

– Пока сложно судить, – легко пожимает плечами Никита. – Недели две-три на привыкание, а там посмотрим. Ты же не переведёшь его отсюда только потому, что я его тренер?

Смысл вопроса доходит до воспалённого сознания не сразу.

– При чём здесь ты? – недовольно хмурюсь я в ответ.

– Ну, как…

Его взгляд о-очень медленно скользит по моим ногам, от кроссовок и выше до самого края джинсового сарафана, действуя на меня не хуже откровенных прикосновений. И, не выдержав, я кладу руки на колени, чтобы прижать и так облегающий подол.

– Я же звал тебя на свидание, а ты отказала.

– Этот вопрос мы уже решили, и Данька никак к нему не относится.

Ещё бы самой в это поверить, потому что менять секцию, несмотря на все свои дёрганья, хочется всё меньше. И всё больше хочется удивить наглые глаза Воскресенского.

– А если позову ещё раз?

От встречи взглядов прикусываю губу. И дёргаюсь, когда его ладонь лаской проходит по моей щиколотке. Я даже пискнуть не успеваю, а гипнотизирующий меня Воскресенский поднимает ладонь на уровень своего лица.

– Травинка.

И между его большим и указательным пальцем действительно зажата зелёная и сочная травинка, но куда там, если в моей голове он – бросающий меня на мою же кровать.

– Свидание? – кажется, уловив настроение, меняется Никита.

– Нет, – я упрямо трясу головой в ответ.

В основном для того, чтобы избавиться от картинки, где я снимаю с него эту дурацкую футболку.

– Совсем нет? – На этот раз никакой травинки на мне точно нет, и широкая ладонь, не скрываясь, поднимается выше, по голени, покрывая всю меня предательскими мурашками.

«Совсем нет?», – вопит дурацкое подсознание, и горячая маета внизу живота ему только подыгрывает.

И я не могу отказать. Твёрдо и уверенно точно не могу.