Оружие Вёльвы

Как во сне, Снефрид подняла маску и надела, быстро завязала на затылке кожаные ремешки. Будь что будет. Если она сейчас обернется медведицей – не так уж плохо, если это враг. А если случайно кто-то зашел, то просто испугается и сам убежит…

Гость обернулся и сразу увидел ее возле стены. А Снефрид увидела лицо мужчины, еще довольно молодого, хотя и не юного, с правильными крупными чертами и золотистой бородой. Совершенно незнакомого. Она ждала, что он испугается, хотя бы вздрогнет от неожиданности, увидев серую тень с черным лицом, но вместо этого он сделал шаг к ней и снова сказал:

– Хравнхильд! Не бойся. Это же я. Мы так давно не виделись… Я знаю, что мне не следует приходить к тебе, но ты меня звала. Я трижды видел тот сон, и он меня тревожил. Что-то случилось? Мой дед болен. Норны хотят обрезать его нить? Что мне делать – идти на него с войском или ждать, пока он сам умрет, и тогда я получу все, не ввязываясь в распрю с близким родичем? Что ты скажешь мне?

– Я звала тебя? – неуверенно проговорила Снефрид из-под маски. – Что за сон ты видел?

Где-то в дальнем углу сознания забрезжило понимание – кто это может быть. Но как он сюда попал – в дом Хравнхильд, где не был никогда в жизни?

– Во сне я был возле Ясеня, и чей-то голос звал меня по имени из-за спины, но когда я хотел обернуться, то никого не видел. Но это был твой голос, я уверен. Я помнил его все эти годы. И когда я услышал, как он меня зовет – «Эйрик!», – я понял, что это ты. Или моя спе-диса, но у вас ведь один голос.

– Эйрик… – как очарованная, повторила Снефрид.

– Да, именно так. Только это я и слышал. Скажи мне – что происходит? Что я должен делать?

Снефрид отлепилась от стены, подошла к ближнему краю помоста и села. У нее так ослабели ноги, что она просто не могла больше стоять.

– Сядь… не нависай над мной, – она указала Эйрику на ларь напротив, и он тоже сел, выжидательно глядя на нее.

Снефрид угадывала, что он волнуется, хотя лицо его оставалось вполне невозмутимым. То, что вместо ее лица он видит черную маску, его, кажется не смущает…

Ну конечно! Он же не видел Хравнхильд по-другому. Она сама сказала, что он не знает ее в лицо! Да и встречались они в последний раз, когда он принимал посвящение, и тогда ему было семнадцать…

– Девять лет прошло, – откликнулся Эйрик на ее мысли, и сам его низкий голос показывал, что парню давно не семнадцать. – Я изменился, да? А ты – нисколько. Рад это видеть. Многие женщины к твоим годам делаются горбаты, или слишком толсты, или колченоги… Ты ведь старше моей матери на несколько лет, да?

– Да, – сдержанно подтвердила Снефрид.

Если он и помнит, девять лет спустя, голос Хравнхильд, то ничего страшного: их голоса очень похожи, а из-под маски он звучит приглушенно. Ростом и фигурой они тоже почти одинаковы: тетка не растолстела, да и с чего бы? Кажется, она сможет его провести…

– Расскажи мне, как твои дела, – мягко предложила Снефрид. – Что тебя привело ко мне?

По ее мнению, это был самый уместный вопрос со стороны пожилой «кормилицы» своему давно выросшему «питомцу».

Эйрик принялся рассказывать: как зимовал на острове Зеландия, как весной его охватило нестерпимое желание вернуться в Свеаланд и наконец разобраться с дедом, как он прибыл к шхерам, где начинается Норрстрём, как встретил дядю Олава и тот предложил перемирие, сославшись на болезнь Бьёрна конунга… И про свои сны. Он видел этот сон трижды и понял, что ему необходимо встретиться с ней и узнать, что за перелом приготовила ему судьба.

– В этом сне я каждый раз был совсем голым, – добавил он. – Говорят, что это к болезни, но мне отчего-то подумалось: нет, ведь младенец рождается голым. И может быть, что моя судьба… ну, готовит мне нечто вроде нового рождения? Или для этого обязательно сначала умереть?

Ничто в этой речи его не смущало, и Снефрид невольно улыбнулась под маской. Хравнхильд уже видела этого человека совсем голым – в тот час, когда он вышел из материнской утробы. И потом еще раз – девять лет назад. С тех пор он сильно изменился… Снефрид гнала прочь возникающее в воображении зрелище – не младенца, нет. И, несмотря на всю сложность этого нелепого положения, ей делалось весело.

Так вот он, этот человек! Тот, кого она обозначала как «старший сын госпожи Алов», даже не задумываясь, каков он, не всегда помня его имя. Она считала, что ей нет и не будет до него никакого дела. А он оказался… таким огромным. Дело было даже не в высоком росте Эйрика и крупном сложении; по всей его повадке, по голосу, по какому-то неуловимому чувству, которое он внушал, делалось ясно, что это значительный человек, наделенный сильной удачей.

– Нет, ты не должен умереть, – успокоила его Снефрид. Она не знала, что в эти мгновения Эйрик слышит именно тот ласковый молодой голос, который звал его во сне, и еще сильнее убеждается в верности своего решения прийти сюда. – И ты прав: твоя судьба приблизилась к важному перелому. Она нуждается в обновлении. Поэтому я позвала тебя… Ты здесь один?

– Не совсем. Со мной два телохранителя и Гримольв Бочка. Не знаю, помнишь ли ты его – он когда-то, лет десять назад, возил тебе подарки от матери и провожал тебя к ней на праздники. Я взял его собой, чтобы показал дорогу. Корабль стоит в Бычьем заливе, здесь полтора роздыха. Мы спрятали его в скалах и вчетвером пришли сюда. Никого не встретили, я думаю, меня никто не видел. И корабль я взял не свой, а небольшой и неприметный. Эти трое ждут на краю ельника над усадьбой, заодно присматривают, чтобы не было лишних гостей.

– Ты очень предусмотрителен… да это и не удивительно. Нам с тобой нужно кое-что сделать…

– Я готов, – Эйрик чуть привстал, но сел обратно, видя, что его вёльва не двигается.

В это мгновение Снефрид окончательно решилась. Она колебалась до последнего, колебалась, даже когда начала говорить. Но это движение, выражавшее спокойную готовность к немедленному действию и полное доверие к ней, ее убедило. За время разговора она пригляделась к Эйрику. Таким «питомцем» всякая кормилица может гордиться: мало того, что телом он само совершенство, так еще и храбрость, осторожность, присутствие духа в нем выше всяких похвал. Он даже не дрогнул, увидев в пустом доме призрачную женщину с черной маской вместо лица, будто и сам был сродни миру духов. Впрочем, он ведь не знает, что Хравнхильд мертва…

Вспомнив об этом, Снефрид глубоко вздохнула. Хравнхильд говорила ей, что нужно делать. Она все помнит.

– Сейчас я вернусь, – Снефрид встала и вышла.

У порога она огляделась, но никого не увидела. Кари где-то ходил, а люди Эйрика не показывались на глаза; если все так, как он сказал, то сейчас они находятся у нее почти над головой и наблюдают за двором сверху, со склона Еловой горы. Она прошла к погребу, надеясь, что Кари утром подоил коз. Так и есть: она нашла полгоршка свежего молока. Этого хватит.

С горшком в руках Снефрид вернулась в дом и налила немного молока в глиняную чашку.

– Ты, наверное, привык к более роскошной посуде? – Она покосилась на Эйрика сквозь прорези маски.

– Я привык к чему угодно, – спокойно ответил он, и Снефрид сразу поняла – это не преувеличение. – Приходилось есть из собственного шлема, а уж пить – сколько раз. Или с листьев. С камней. Из черепа врагов еще не пробовал, хотя… Жаль, Стюр и его братия почти все утонули. Достался бы мне его труп – сделал бы чашу из черепа, непременно.

Руки Снефрид, державшие горшок, слегка дрогнули. Не рассказать ли ему, какой опасностью ему грозит утонувшая Стюрова братия? Нет, не сейчас. Пришлось бы рассказывать слишком много, а он ведь еще и не знает, кто она на самом деле…

И надо ли ему это знать? Казалось невозможным сознаться этому большому, невозмутимому, могущественному человеку, что его судьба отныне в руках молодой неопытной ворожеи. Пока он принимал ее за Хравнхильд, Снефрид чувствовала себя немного увереннее.

Поставив горшок, Снефрид собралась с духом и принесла из седельной сумки жезл вёльвы. Ларец она оставила в усадьбе под охраной Мьёлль, но с жезлом не смогла расстаться, как будто он стал частью ее тела. Оказалось, правильно сделала.