Оружие Вёльвы

– А дед и бабка Лауга тоже учились ворожбе вместе?

– О нет! – Хравнхильд даже засмеялась. – Они учились у совсем разных мудрецов, которые были во вражде между собой – он у Кривоносого Скафти, а она у Хлив Черной Дисы. Они сражались, насылая друг на друга духов и цепенящие чары, но наконец один из них одолел другого, и в итоге я появилась на свет.

– Кто – одолел? – с замирающим сердцем спросила Снефрид.

Но Хравнхильд только шире раскрыла глаза и не ответила. Имена наставников своих деда и бабки Снефрид услышала впервые; может, Хравнхильд знала и более ранние поколения, но спросить о них Снефрид не решилась – и так уж ей казалось, что из глубин времени вот-вот высунут уродливые головы ётуны, что держат на плечах все роды живых.

И в то же время она так ясно видела отца, мать, Хравнхильд, – моложе, чем сейчас сама Снефрид, от этого они все стали ей еще ближе.

– Наше время проходит – Виго уже мертва, твой отец между жизнью и смертью, а я еще здесь, но… – закончила Хравнхильд, глядя куда-то вдаль.

– Но что? – с тревогой спросила Снефрид, невольно отмечая, как красив тонкий профиль тетки.

– Мне некому передать все это, кроме тебя. Ты ведь не захочешь, чтобы мудрость всех твоих родичей умерла вместе со мной? Фрейе эти мои пожитки не нужны, своего много.

Когда «целящий жезл» был готов, Хравнхильд повела Снефрид на могильное поле, к кургану Хравна.

– Не бойся, он ведь был твоим родным дедом, – подбодрила ее тетка. – И Лауга, что тоже лежит здесь – твоя родная бабка. У нее была дочь – Виглинд, у нее тоже есть дочь – это ты, и через нее ты связана по прямой нити с самой первой женщиной на земле – с Ивой-Эмблой, а еще с самой Великой Дисой, с Девой Источника Урд, повелительницей жизни и смерти. Она обитает в источнике у корней высокого Дерева, по призыву нашему она поднимается оттуда. Она – пылающая страстью жена и неумолимая убийца, в ее руках все бытие человека – до рождения, после рождения, после смерти, при рождении вновь, и эти четыре части всякой судьбы составляют ее пылающее ожерелье, золотой Брисингамен, что она носит на шее и тем служит опорой жизни всей вселенной.

Хравнхильд говорила медленно, отрешенно, глядя куда-то вдаль – в переливы солнечного света над долиной, где колыхались травы, смотрели из земли серые валуны, а вдали зеленел густой мшистый ельник.

– Пойдем, – Хравнхильд сделала знак и стала подниматься по склону кургана.

К вершине вела узкая, слабо намеченная тропка, где порой встречались небольшие ямки – сюда при подъеме и спуске ставят ногу с особенным упором. С тех пор как курган был возведен, на него поднималась только сама Хравнхильд да изредка Асбранд. Однако, судя по виду тропы, тетка ходит сюда довольно часто. Подобрав подол, чтобы не наступить, Снефрид карабкалась вслед за нею, и у нее было чувство, что она покинула землю, где ходят обычные люди, и с каждым шагом поднимается по узловатым корням Ясеня.

Вот они на вершине. Вокруг расстилались перед глазами Снефрид хорошо знакомые места: вблизи кургана горбились могилы дедов по матери, с одной стороны блестела под солнцем вода Каменистого озера, с другой виднелись дерновые крыши теткиного хутора, а дальше был ельник, прорезанный тропой к Оленьим Полянам. Но смотрела она на это с новым чувством, будто стоит на воздушной тропе.

– Теперь повторяй за мной, – велела Хравнхильд. – Закрой глаза и смотри в сторону солнца. Этой песне меня научила моя мать…

«А ее – ее мать, и так до самой Великой Дисы», – мысленно закончила Снефрид.

Она закрыла глаза, но, поскольку она стояла на очень светлом, залитом лучами месте, золотистое сияние пробивалось сквозь опущенные веки.

– О Фрейя, дочь Ньёрда! – нараспев заговорила Хравнхильд. – Фолькванга хозяйка, Всадница Кошек! Та, что одета в наряд соколиный, что забирает павших в сраженьях!

Снефрид повторяла за ней, держа в одной руке свой новый «целящий жезл», а другой сжимая янтарный шар на груди, и казалось, голос ее рождает эхо, отражаясь от солнечных лучей.

Призыв был длинным – он перечислял восемь имен Фрейи и стороны ее силы. Эти имена Снефрид знала и раньше, но теперь они, произнесенные на тропе из солнечных лучей, обретали широкий, глубокий, ясный смысл. Перед ее закрытыми газами в пламенном сиянии мелькали образы – то женщина-птица в желтовато-буром соколином оперении, с глазами цвета янтаря; то юная стройная красавица в уборах из золота – та дочь конунга из старинных сказаний, ради которой отважные мужи идут на подвиги и смерть, даже не ради обладания, а лишь от восторга перед ее красотой. Зрелая жена, чье тело пышет плодоносными силами – и так до той Великой Норны, что живет в источнике и завершает круг. Никогда раньше образ Фрейи не был для нее таким многообразным и притом таким ясным. Оставаясь могущественной богиней, Невеста Ванов стала для нее близкой, будто сестра или подруга.

Снефрид не знала, долго ли это продолжалось. Следуя за словами призыва, она шла вверх по пылающей тропе, но пламя было прохладным и приятным. Перед нею отворились золотые ворота, и она вступила в покой, где на трехногом сидении пряла пряжу величественная госпожа с очами янтарного цвета. Снефрид протянула к ней руки с зажатым березовым жезлом, и Госпожа коснулась их концом своего веретена. Потом коснулась ее головы, глаз и груди. В месте каждого прикосновения Снефрид ощущала тепло, будто туда вонзалась пламенная игла; было немного больно, но от места касания по жилам разбегался огонь и наполнял силой. Снова и снова… волнами… рождая мучительный восторг и чувство невероятной свободы.

Потом она почувствовала, как кто-то берет ее за руку и мягко уводит за собой – по голубой тропе, похожей на твердую воду, и эта тропа вела вниз. Солнечное мерцание перед глазами гасло, сменяясь мягкой тенью.

– Открой глаза, Снефрид, – раздался мягкий голос, вроде бы незнакомый, но с его звуками Снефрид снова ощутила под ногами твердую землю. – Ты вернулась.

С трудом подняв тяжелые веки, Снефрид обнаружила себя на кургане Хравна, а перед нею, держа ее руки, стояла Хравнхильд.

– Ну вот, – тетка выглядела воодушевленной, но усталой. – Теперь мне будет спокойнее за тебя – отныне ты знаешь дорогу к Великой Дисе. А слезу Фрейи, – она кивнула на янтарный пряслень, – лучше все время носи при себе.

До Середины Лета оставалось три недели, как однажды Коль позвал Снефрид: дескать, едут к нам какие-то двое верхом, один вроде Оттар с того хутора, а другой незнакомый.

Снефрид со вздохом встала и пошла в женский покой одеться. Настроение у нее было подавленное. Невольно думалось: наверное, это третий из владельцев проклятого ларца. Тот, у кого ключ. Двое других уже здесь побывали, остался только этот. Снефрид была так измучена тревогами и болезнью отца, что готова была отдать ларец – если ей дадут взамен сотню серебра. И пусть сын Алов сам справляется с войском оживших мертвецов – она, одинокая женщина с больным отцом на руках, не в силах за него сражаться с безумными викингами. Тем более что за эти два месяца побратимы покойного Стюра не напоминали о себе и ей уже казалось, что все это была лишь страшная и недостоверная сага.