Оружие Вёльвы

Тронулись в путь таким порядком: впереди Кари шел на лыжах, прокладывая путь, а следом Снефрид ехала верхом на Ласточке, осторожно ступающей по глубокому снегу. День был хмурый, но тихий, все указывало на то, что скоро потеплеет и снег начнет таять.

До Каменистого Озера добрались еще засветло. Снефрид спешилась у крыльца жилой части строения, Кари повел Ласточку в хлев – расседлать и покормить. Перед дверью видны были козьи следы – хозяйка выпускала маленькое стадо погулять после долгого заточения.

Войдя, Снефрид сразу увидел тетку, сидящую у очага с вязанием в руках.

– Вот и ты, – Хравнхильд встала, без обычного ехидства, как-то по-новому пристально вглядываясь в Снефрид. – Иди сюда, обогрейся. Вот лепешки. Хочешь отвара ромашки?

– Хочу, – Снефрид улыбнулась. Растроганная такой непривычной добротой, она едва подавила в себе желание обнять Хравнхильд: видно, та особенно соскучилась одна за время непогоды. – Вижу, к счастью, ты здорова. Что-то случилось?

– Какие у вас новости? – Хравнхильд уклонилась от ответа на этот вопрос, подвинув к ней горшочек с теплым душистым отваром. – Положить мед? У меня есть, госпожа Алов еще осенью прислала целый бочонок.

– Нет, я не люблю мед в ромашке, выходит слишком сладко. У нас есть новости. Мой отец очень сильно хворал в эти дни…

– Что? – Хравнхильд едва не подпрыгнула, изумленная этой вестью. – Отчего же?

– Он ходил «лежать на кургане», ему был нужен совет Хравна, – не без смущения пояснила Снефрид. – И когда он вернулся, Хравн не захотел его отпускать, и несколько дней его мучила жестокая лихорадка.

Хравнхильд смотрела на нее своими огромными голубыми глазами, будто перед нею вставал из моря Змей Мидгард.

– Но что, во имя Отца Колдовства, твоему отцу понадобилось от моего?

– У нас появились… плохие новости… об Ульваре.

– Что? – Хравнхильд снова подалась к ней; казалось, каждое произнесенное племянницей слово потрясает ее заново. – А у вас какие новости?

– У нас? – Снефрид услышала, что тетка голосом выделила эти слова. – А у тебя? Ты тоже слышала?

– О чем, во имя Хрофта?

– О том, что никакие викинги его не грабили…

Побуждаемая настойчивыми расспросами, Снефрид пересказала тетке всю их с отцом поездку в Лебяжий Камень, а потом его болезнь. Хравнхильд слушала жадно, и хотя рассказ о том, как Снефрид и Фроди бросали кости для решения дела о сватовстве, вызвал у нее смех, из широко раскрытых глаз не уходило потрясение и еще некая тайная мысль, будто она видит в этом рассказе не тот смысл, который открыт самой рассказчице.

Когда Снефрид закончила, Хравнхильд еще некоторое время сидела молча, глядя перед собой и обдумывая все услышанное.

– Отец говорит, что наши дела не так уж дурны, – добавила Снефрид. – Если Ульвар жив, как ты говорила, то никто не в праве спрашивать его долгов с меня. Пусть-как ищут его самого, где-нибудь в Грикланде, и требуют с него своих денег.

– А что бы ты сказала, – прищурившись, Хравнхильд взглянула ей в глаза, – если бы я дала тебе те деньги, каких не хватает для выплаты ваших долгов?

Теперь Снефрид уставилась на нее в полном недоумении. Она знала, что тетка не склонна ни к лжи, ни к шуткам, но и полагать ту настолько богатой, чтобы ждать от нее десятки эйриров серебра, у нее поводов не было.

– Не хватает семьдесят два эйрира! – напомнила Снефрид.

Хравнхильд знаком предложила ей встать, провела к спальному помосту, взяла со стола большую миску из-под сыра, потом подняла какой-то мешок и с усилием опрокинула над миской.

Послышался звон, и в деревянную миску хлынул поток серебра. Здесь были сарацинские шеляги, франкские денье, греческие милиарисии, если Снефрид правильно их узнала, – одни новые и блестящие, другие старые и потертые, целые и в обрубках. Были искусно сделанные витые кольца и узорные застежки, несколько браслетов на широкую мужскую руку, были и просто куски серебряной проволоки или дротов, согнутые в виде кольца, чтобы удобно было носить на пальце или на запястье. Были какие-то обломки, части разрубленных украшений. Снефрид только раз видела такую кучу серебра – когда Фридлейв при свидетелях передал ей плату за Южный Склон, а она тут же вернула ему треть в счет долга. Теперь же она не поверила своим глазам и осторожно опустила руку в миску – убедиться, что ей не мерещится. Она ожидала, что ее пальцы обожжет, а содержимое миски тут же превратится в уголь, но серебро осталось серебром.

– Тебе что… тролли принесли сокровище? – вырвалось у нее. – Старый Хравн открыл перед тобой чей-то богатый курган?

Мелькнула было мысль о щедрости госпожи Алов – обычном источнике всех прибытков Хравнхильд, – но сокровище было слишком велико для подарка. Что же потребовалось бы от Хравнхильд взамен?

– Тот, кто это принес, весьма походил на тролля, – медленно выговорила Хравнхильд. – Идем со мной, и я покажу тебе его. Возьми шубу, хотя это близко.

Накинув на плечи шубу, Снефрид вслед за теткой вышла из дома и тут же свернула к той двери, что вела в кладовку. Дверь Хравнхильд оставила широко открытой – света снаружи еще хватало, чтобы разглядеть, что внутри. Снефрид недоумевала: холодная кладовка зимой мало подходила для того, чтобы помещать в нее гостей.

– Вот он. – Хравнхильд остановилась возле скамьи, на которой лежало что-то вроде толстого бревна, завернутого в старую коровью шкуру. – Смотри.

Не успела Снефрид еще сильнее удивиться, как тетка откинула край шкуры. Снефрид вскрикнула от неожиданности: перед нею оказалось лицо совершенно незнакомого мужчины с широким носом, крупными грубыми чертами и рыжеватой бородой. Глаза были закрыты, но больше всего ее поразило то, что на первый взгляд на этом лице было два рта: один где положено, а второй на левой щеке, чуть выше. Но тут она разглядела запекшуюся кровь и поняла: это рана.

Хравнхильд молчала, не мешая племяннице разглядывать покойника.

– К-к-кто это? – наконец дрожащая от потрясения Снефрид подняла на нее глаза.

И тут же ей пришла мысль: это и есть тот питомец Хравнхильд, чью судьбоносную нить тетка пыталась ей передать, сын госпожи Алов. Он мертв! Погиб в какой-то схватке, и ее помощь больше не нужна. Снефрид не понимала, что в ней сильнее: облегчение или ужас. Надо было радоваться, что больше никто не заставит ее сделаться вирд-коной и «медвежьей женой», но накатил испуг: может, своим отказом она и вызвала эту гибель! Ведь Хравнхильд говорила, что слабеет и не справляется одна…

– Он пришел из метели и назвал себя Вегтамом. И Видриром. И Хникаром, и Ханги. На имя Вавуд он тоже соглашался. Я звала его Свидриром. Известны ли тебе эти имена?

Снефрид молчала. Не так уж она была несведуща, чтобы не знать, как именовал себя Один в различных своих странствиях. Ее взгляд не отрывался от лица покойника: у Одина нет одного глаза, но и эта рана на щеке мертвеца, схожая с вторым ртом, все же казалось ей доказательством его неземной сущности. Снефрид дрожала все сильнее. Такие гости не являются просто так…

– Он принес вести о твоем муже, – слышала она голос Хравнхильд, ровный и значительный, как голос норны. – И еще принес серебро. Оно предназначено тебе. Считай это подарком от своего беглеца.

– Э-то что – его награда… за службу кейсару Миклагарда? – Снефрид с трудом перевела взгляд на тетку, сама не уверенная, шутит или правда считает это возможным. – Ты говорила, что он нажил богатство…

– Нет, это не награда. И не дар. Ты сможешь взять это серебро в уплату за одну вещь… если она у тебя есть.

– Какую вещь? – Глаза Снефрид раскрылись еще шире, хотя уж куда, казалось бы.

Этот… странник под именем Одина явился из метели, собираясь что-то у нее купить? Может, круг козьего сыра? Отрез полотна?

– Пять или шесть лет назад твой муж привез домой удивительную вещь – красивый ларец. Сказал, что выиграл его в кости, но это не полный выигрыш, а залог, и его нужно будет вернуть хозяину, когда тот привезет деньги. Вот это – хозяин. Деньги ты видела. Тебе что-то известно о таком ларце?

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.