Страница 6 из 44
Ладно. Разберемся. А пока я вышла из закута, подозвала Таньку и велела:
— Вытри пыль, вымети пол, ошпарь здесь все, чтоб клопов не было. Потом возьми, где Павловна покажет, пуховики и застели постель. Когда все сделаешь, больше тебе никто сегодня работы не задаст. Так что поспеши.
А сама пошла в «столовую» и поинтересовалась насчет обеда, так как аппетит начал командовать. Стол, почти что не колченогий, имелся, и нашелся даже один целый стул. Смахнули вместе со старой дырявой скатертью слой пыли, постелили чистый рушник — сойдет.
Все это время я старательно концентрировалась на воспоминаниях Эммочки, на том, что происходит прямо сейчас, на ощущениях и нуждах тела. Не думала о муже. Не думала о двух малышах в пластиковом тазу. Ни о чем таком не думала. Иначе захотелось бы сесть на подгнившие половицы и завыть в голос.
Поэтому — обед. Что у нас?
М-да.
Павловна, на ходу ругаясь со всеми подряд, притащила откуда-то и поставила на стол блюдо с жареной курицей. Ну… дня три-четыре назад ее действительно жарили. А потом в лапту ею играли, не иначе. А потом еще зерно молотили.
Такой высохшей, скукоженной, да еще пованивающей птички я в жизни не видела. И сразу засомневалась, стоит ли ее есть.
— Павловна, эту мумию только собакам выбросить. И то не стоит — потравятся.
— Что ж поделать, сударыня-барыня дядина-то скупа, — растерянно ответила няня, пытаясь сообразить, что такое «мумия». — Другого в дорогу и не дала. Хлебца только вот маленько. Даже горшок молока пожалела! — Нянюшка поджала губы.
— Ну, она и не обязана нас кормить. Пойди узнай, что здесь есть.
— Да я и так скажу. Щец людских Иванна сварила, да хлеб с мякиной. Вся еда.
— Щец так щец. Неси.
— Да нешто ж вы людские щи хлебать будете?! — Нянюшка вытаращилась на меня так, словно у меня выросла вторая голова. — Невместно это!
— Павловна, еще раз повторю: нам сейчас не до жиру, быть бы живу. Спесь дворянскую после тешить будем. А сейчас неси щи. Сами поешьте и потихоньку Арише в возок отнеси плошку. Как стемнеет, мы ее незаметно в дом возьмем. А пока еще раз проверь, чтобы тепло укуталась. Не лето на дворе. А мне подумать надо.
Павловна вздохнула и унесла несчастную птицу.
Я осталась за столом, любоваться на ободранные стены, почти не защищающие от холодного осеннего ветра и сырости. А что будет зимой? Подумать страшно.
Но пока вокруг тихо и малолюдно, собственные мысли кажутся важнее холода. Что случилось? Как я вообще сюда попала? В тело Эммочки, в тело собственной прапрапра… и так далее бабушки?
Да, я вспомнила наконец не только жизнь непутевой барышни, но и семейные легенды. Легенды эти, между прочим, отзывались о барышне весьма нелестно. Была она глупа, спесива, равнодушна к собственной дочери и… и утонула.
Елизавета, ее дочь, выросла сиротой при дядиных детях, нелюбимой, обиженной на весь свет и такой же «неудачной», как ее беспутная маменька. Приданого у нее не было, и замуж она не вышла. Сбежала с заезжим гусаром. Умерла рано, в родах. Остался только ее малолетний сын, который и унаследовал материнскую фамилию, поскольку гусар Елизавету бросил, как только она забеременела.
От этого самого сына и пошел наш род Штормов.
Брр, какая жуткая история. Очень не хочется повторять судьбу беспутной барышни.
Но в то же время…
Эх, Михаил. Столько лет мы вместе прожили, пуд соли съели, семь пар железных сапог износили. Не думала я, что вот так потеряемся. Во времени? В разных мирах? Поди теперь угадай.
А может, он как я? Тоже где-то здесь? Ну может же?
Только вот земля большая. А Мишенька мой ничего не знал о своих корнях до революции. И как его найти — непонятно. Почти без шансов.
Но ведь почти — это же не безнадежно?
А значит, я должна выжить. Как-то наладить собственное существование. О ребенке позаботиться, ведь дочь Эммочки ни в чем не виновата. А потом — искать. Вдруг?
«Вдруг» — волшебное слово. Оно придало мне решимости совсем другими глазами посмотреть на развалины, в которых предстояло жить. Ничего, голова на плечах есть, знания из нее никуда не делись, решительности не занимать. Осилю!
Глава 7
Мои раздумья прервала Павловна, негромко ругавшая кого-то:
— Да что за придурь такая — хлеб жарить? Не была бы рука занята — дала бы подзатыльник.
— Слышал, будто у заморских господ так принято, «гренки» называется, — ответил юношеский басок.
В столовой появилась няня с большим горшком, откуда доносился непривычный, но по моему нынешнему состоянию вполне аппетитный аромат. А также парень с тарелкой, на которой лежали куски жареного хлеба.
— Не гневайтесь, барыня, — сказал он, — хлеб сегодня не пекли. Вчерашний дворня поела, а позавчерашний совсем сухой. Я его в коровьем масле поджарил.
Я могла бы придраться, что некоторые куски подгорели. Но сейчас главным было другое — парнишка проявил инициативу, вместо того чтобы угостить хозяйку залежалым хлебом. А добрая инициатива, как я уже поняла, здесь в дефиците.
— Спасибо, хорошо услужил, — улыбнулась я.
Юноша застыл от удивления.
Да уж, их тут не балуют комплиментами.
— Как тебя звать? — спросила я, попутно пожалев, что дворовым не положены бейджики с именами. Кстати, может, ввести?
— Алексейка, кузнецов сын, — представился парень. — Прислан был на кухне помочь.
— Вот что, Алексей, — улыбнулась я, — сегодня ты отдыхай, завтра поговорим.
Алексейка удалился под ворчание Павловны. А я принялась за еду.
Щи оказались резкими и кислыми на вкус. Со слов няни я поняла, что варили их из прошлогодней капусты, как-то дожившей до нынешнего сентября. Я вспомнила все, что знала об этом продукте, поняла, что в данном случае ботулизм исключен, и доела все.
Вообще-то вкусно… на голодный-то желудок.
— Эмма Марковна, я самовар поставила, — сказала няня.
Кстати, хорошая идея. Надо бы проверить местный буфет или бакалейный отдел. Чай, кофе, кондитерку. От утреннего кофе я бы не отказалась.
Пока на стол собирали самовар, я прошла в буфетную. Увы, ее состояние было таким же плачевным, как у всего остального дома. Правда, если принюхаться, можно догадаться, что когда-то в серванте хранили что-то связанное с корицей и апельсинами — может, цукаты? А так ни чая, ни сахара. В углу, заросшем паутиной, нашелся дырявый мешочек с заплесневелыми кофейными зернами. Видимо, на них просто не покусились.
М-да… Ладно, кофе можно прогреть на сковороде, а на первое время хватит дорожных припасов. Спасибо, посуду не растаскали. Но протирать забывали.
Что ж… будем щи хлебать, пока не разберемся, как дальше жить. Все равно первым делом надо придумать что-то с утеплением дома. Сейчас на дворе только осень, а жить уже невозможно. Что же будет зимой?
И как вообще выкручиваться в этом веке, имея весьма скудные ресурсы? Тут социалка не предусмотрена… Нет, мне грех жаловаться, я не крепостная девка и не бездомная нищенка. Но недалеко ушла от последней, если честно. Этот дырявый сарай назвать домом — надо обладать воображением и наглостью, которых у меня нет.
И вообще-то, пока что я здесь по статусу — как сирота в приютском доме или старушка в богадельне. Дают холодную комнату и еду, которую лучше бы сразу снести на помойку. Вся разница — могу потребовать лучшего. Если понять, что можно требовать.
Значит, так. Сначала ревизия. Я должна знать, что именно у меня есть в реальности и в памяти. Потом… потом буду утеплять дом. Даже если мне придется конопатить его собственными руками.
С собой у Эммочки было около двухсот рублей ассигнациями. И еще двадцать пять рублей серебром. Надо заметить, что серебряный рубль здесь и сейчас стоит втрое дороже бумажного.
Эти деньги, считай, наша единственная настоящая кубышка и подушка безопасности. Еще в своем возке столичная вдовушка привезла хорошее белье, довольно платьев, перины и пуховики, которыми обкладывали в те времена господ в дороге. Шкатулку с довольно жалким запасом драгоценностей. Причем серьги, подарок мужа на рождение близнецов, присланный с оказией, пришлось заложить еще в Петербурге. Моя наличность, собственно, из этого источника и происходила.