Страница 43 из 44
Потому-то Николай Аграфенович даже слушать не стал о какой-то заезжей барыньке с коммерченскими предложениями. Знаем мы такие предложения — глазками стрелять, на тяжкую жизнь без мужа жаловаться и вспоможения просить. Пущай с такими предложениями на паперть церковную идет или в кабак.
Непонятная барынька, пусть и не принятая, все равно вывела купца из душевного благоспокойствия. Потому тем же вечером, зайдя в горницу, он первым делом отвесил тяжелый подзатыльник третьему, младшему сыну Саньке:
— Тебе кто разрешил, стервец, спермацетовые свечи в будни жечь?! Опять книжки дурные читаешь вместо арифметики?
— Да что вы, тятя, сразу драться! — плаксиво, но слегка насмешливо ответствовал Санька, маменькин любимчик и баловень. Да и сам Николай Аграфенович к последышу был помягче. Вот постреленок и нахальничал. — Уроки на завтра я сделал. А свечи не спермацетовые, вы бы спросили, а потом лупить! Я сегодня с Петькой в лавке на Благовещенской остаток считал, так управляющий от одной барыни приходил, принес пять десятков свечек, да за такую выгодную цену, грех было не выкупить. Все забрал, на свои! Теперь в розницу стану продавать, аккурат к Пасхе себе на дрожки заработаю! А свеча потому горела, что я учился зажигать такую свечу быстро и господам показывать, что в лавку заглянут. А вы — драться, папаша!
Николай Аграфенович только покачал головой. Да, любопытная свечка. На ощупь не сальная, но и не из китового жиру. Надо разузнать, где такие делают. Один резон, если от долгов барских управляющий в лавку заморскую чудовинку принес и задешево продал. Или вообще украл у ворон дворянских. И другое дело, ежели что-то новое придумано. Тут можно свой интерес поиметь.
То, что управляющий был «от одной барыни», и утреннюю просительницу Николай Аграфенович в уме никак не связал. Пока что.
Следующий сюрприз ждал отца семейства после обеда, когда супруга предложила ему отведать невиданного чая. Как всегда, столь вежливо и смиренно, что не откажешься.
Супруг все равно удивился:
— Так ты сама чай заваривать будешь?
Оказалось, что в белом мешочке на веревочке, который почтенная Феонила Свиридовна опустила ему в чашку, именно чай и был. Диво дивное. Но крепкий и с малиново-вишневым ароматом.
Супруга рассказала, что удивительный чай недавно принес Никита Ильич, хозяин трактира «Дружеская встреча» — единственного заведения, куда захаживал Николай Аграфенович. Просил на словах передать, что поступит неправильно, если друга таким чаем не угостит.
— Откуда же он у него, из Парижа али из самого Китая? — удивленно спросил купец.
Оказалось, и его недавно принесли от некоей барыни, у которой трактирный половой на оброке был, на пробу.
А тут еще пожаловал дальний родич, хотя по уму сказать — полезней и надежней двух сынов-старшаков, приказчик Иван Колесов. Проверен с малолетства — честен до копейки и при этом скор сообразить, как на копейке наварить пятак. Два иноземных языка знает, третий, англицкий, учит, может по-барски одеться, но ходит и в церковь, и в баню, и отпраздновать с хозяином от души, а на другой день — трезв как стеклышко. Потому-то и оклад у него на зависть другому приказчику, и, хоть сыновья ворчат, доля в торговом доме — чтоб на сторону не сманили добра молодца.
В доме Николая Аграфеновича его всегда принимали. В конторе днем не виделись, ездил в Кунавинскую слободу. А сейчас заглянул.
— Что там Степка? — после приветствий и крепкого чаю, который Феонила Свиридовна подала гостю, степенно поинтересовался хозяин дома. Про то, что сын у Ивана любимый, единственный и балованный, он знал.
— Что ему, пострелу, сделается. На задницу седмицу не сядет, да и все, — усмехнулся в усы гость. — Бог миловал, послал мимо ехать госпожу Шторм. Мне уж зеваки рассказали — молодая барыня сама с экипажу кинулась да обоих мальцов из полыньи вытянула. А потом по уму и согрела, и полечила. Слыхал я, что барсучий жир — первое дело от легочной напасти. Так она не пожадилась, и у себя в номерах напоила, и с собой дала, чтоб еще три дня пил.
— Барыня? — В мозгу Николая Аграфеновича забрезжило подозрение. — Опять барыня. Молодая, говоришь? А как зовут?
— Эмма Марковна Шторм, тут в губернии у нее поместье. Из плохоньких, всего сорок душ по переписи. Однако, говорят, с осени, как с Санкт-Петербургу вернулась вдовой, так в гору хозяйство пошло. Чай-то, каким вы меня угощаете, об заклад бьюсь, из ее запасов.
— Вот как. — Николай Аграфенович задумчиво отхлебнул из чашки. — Вот как…
— Лампы у нее в номере чудные. Светят больно ярко и не пахнут.
— Лампы? Не свечи?
— Про свечи тоже разговор был. И в трактире видел, белые, горят ровно. И спеси нет — с отчеством обращается, уважительно.
— Вот как… — повторил Николай Аграфенович и задумался. Потом взглядом велел жене добавить на стол чего покрепче и выдал приказчику ценное указание: — Ты, Иван, сделай-ка вот что…
Глава 50
Четверо саней неторопливо спускались на волжский лед. Неторопливо, потому что спуск с тяжело груженными санями еще сложнее, чем подъем. Четвертым кучером временно стал Алексейка, не нанимать же ездового. А на трех моих санях груз не увезешь.
Я улыбнулась — вспомнила, как перекладывала полы, как была счастлива, найдя несколько золотых монеток… И сейчас бы обрадовалась, но уже не так. Разве могла я представить в тот октябрьский день, что захочу еще одни сани купить с лошадками, да еще трех — запрячь в остальные. Куплю и не замечу — как сегодня купила пять фунтов изюма и три фунта миндаля на Пасху.
Богатству предшествовал долгий разговор в конторе торгового дома Никитина. Начал его Иван Ефимович, мы просидели за расчетами почти полчаса, потом к нам присоединился хозяин, тот, что не захотел меня принять. Поначалу он казался раздутым от самомнения и правильной скрепности, но, едва дошли до цифр и номенклатуры товаров, превратился в увлеченного менеджера.
— Эммарковна, погодите, летом чай не так стоить будет… А бараний жир годится вместо свиного?..
В итоге появилось совместное чаеразвесочное предприятие, где мой вклад — патент на ферментированные сборы и разные вкусы. А я ведь еще летом намереваюсь как следует посушить и добавить в состав той же малины, земляники, яблок-дичков, кислых, но удивительно ароматных. Да мало ли чего еще.
Шелковые или холщовые мешочки для заварки, правда, Николай Аграфенович назвал барскими вытребеньками, но согласился, что малыми партиями для путешествующих отчего бы не выпустить. Но тут большой прибыли не ждал — народ не привычен к такому, новую моду надо вводить, а это всегда непросто.
Патент на свечи и глицериновое мыло я продала. Все равно столько сырья в уезде не найдется, да и свечной заводик — я же не отец Федор, чтобы о нем мечтать. Заодно подсказала купцу несколько идей из будущего для рекламы мыла. На обертке все одно что-то надо печатать, да и в лавке, если повесить плакаты с хорошей картинкой и слоганом, продажи лучше пойдут. В витрину, опять же, вывеску… Здешних барышень в институте учили рисовать. Не на уровне настоящего искусства, но для эскизов вполне хватило. Розовощекие младенцы, каких следует купать особым мылом, нежные барышни и их белые пальчики в искристой пене с радужными пузырями.
Торговые партнеры было засомневались, но я предложила попробовать и лично нарисовала пару рекламных плакатов в большую скобяную лавку на центральной улице. И таки имела успех. Продажи мыла подскочили на двадцать процентов — это немало. После чего сомневаться в моих идеях купцы почти перестали. Почти — потому что я все еще оставалась женщиной, барыней и молодой вдовой. Существом, априори неспособным к разумной мыслительной деятельности. То, что сия деятельность наличествовала и начала приносить прибыли, а в будущем сулила еще бо́льшие, моим главным интересантом воспринималось на уровне чуда с цирковой обезьянкой. Ишь ты, какие фокусы выделывает, кто бы мог подумать?
Также договорились, что если уважаемый Николай Аграфенович захочет патент перепродать или сделать кому концессию, то мне — треть от суммы. Договор был составлен, подписан и оформлен со всеми двуглавыми печатями.