Позывной ’Грэй’

— Да перестань, Анна! — отмахнулась она. — Сивухи, небось, обожрались и потравились! — Она раздавила окурок носком ботинка, а потом плюнула в сторону машины с госпитализированными военными. — Так ему, сука, и надо! Чтоб он там сдох, козёл!

Меня этот капитан не тронул, но я разделяла ненависть Берты к нему всей своей душой! Мужчины не должны вести себя подобным образом! Разве можно пользоваться беззащитным положением женщин? Подруга права, этот солдат заслужил того, что с ним случилось! Его сам бог наказал!

Только в кабине машины мы смогли согреться, потому что водитель сразу же включил печку, увидев, как нас колотит от озноба. Меня начало клонить в сон, поэтому часть дороги я проспала. Обедали мы снова на обочине трассы, ночевали в какой-то школе. В ней хотя бы не было холодно спать, и туалет работал. Его правда быстро загадили. Как и всю школу в целом. После себя эта прорва людей оставляла кучи окурков, горы упаковок от еды, бутылок, использованных салфеток и дерьма. Никто не позаботился о том, чтобы как-то организовать сбор бытового мусора. Всем было плевать!

Боже, да мне тоже было уже всё равно! Реальность перестала быть настоящей, я находилась в какой-то прострации. Все мои эмоции отключились. Я уже не думала о родителях и Марселе, не волновалась о том, что ждёт нас с Бертой впереди. Я ничего не решала, от меня ничего не зависело. Всё, что я могла — это нести своё грязное, измученное тело следом за остальными людьми.

На следующий день всё повторилось. И на следующий. И, казалось, нет этому пути ни конца, ни края. Меня совершенно не интересовали города и сёла, которые мы проезжали. Пейзаж с каждым часом становился всё страшнее. Больше разрушенных домов и выжженной дотла местности, груды искорёженной техники как гражданской, так и военной. Картинки были схожими с фотографиями, которыми пестрил интернет, такими одинаковыми и чёрно-белыми, так что снимать или фотографировать всё это не было смысла, да и желания тоже.

Чем ближе мы подъезжали к линии фронта, тем хуже становилась дорога. Местами её вообще не было. Вместо асфальта — свежая воронка. Нам приходилось останавливаться и ждать по несколько часов, пока дыру не засыпят. И бесконечные пробки из гражданских на две полосы.

Если тех, кто ехал нам навстречу, я ещё могла понять, они пытались выжить, то куда и зачем ехали те, кому с нами в одну сторону, я не понимала.

На восьмой день ко мне пришло какое-то озарение и прилив сил. Я начала привыкать к трудностям? Или новость о том, что мы к ночи прибудем в пункт назначения, приободрила меня?

Из разговоров с солдатами нам стало известно, что нас расположат в военном госпитале. Наверняка там удастся помыться и нормально выспаться? Это не могло не радовать, так что последний отрезок пути пролетел очень быстро.

С другой стороны, послушайся я отца, я была бы уже дома. Я отгоняла эту мысль, утешая себя тем, что я всё же проделала этот долгий, изнуряющий путь, я справилась, я смогла, я не умерла, но всё равно было паршиво.

В городе наша колонна разделилась. Танки и бронетранспортёры поехали в одну сторону, а машины с продовольствием и людьми, в другую. Я не вникала в эти манипуляции, потому что ничего не смыслила в армейских порядках. Скорее всего, госпиталь был не настолько вместительным, чтобы принять такое количество людей, только и всего.

Кое-что я всё же уяснила — что бы ни происходило, где бы не находились солдаты, питались они в чётко обусловленное время.

Радость от того, что наше путешествие закончилось, была недолгой. Здание госпиталя было древним, как мамонт, деревянные окна местами выбиты, у входа настоящая свалка из мусора. Внутри госпиталя так воняло хлором, что в горле першило.

Людей тупо расселили по палатам, но койки стояли и в коридоре. В нашей с Бертой комнате было накурено, под кроватями бутылки из-под водки и пива, постельное бельё грязное! Зато в углу была раковина, так что можно было умыться, не выходя из палаты. Она тоже была грязной, и из неё жутко воняло мочой, но это всё можно было привести в порядок при желании.

Устало стащив с себя защиту и рюкзаки, мы с Бертой первым делом проветрили комнату и собрали мусор. Я вызвалась вынести мешки с бутылками и поискать моющие средства и перчатки, а также разузнать про стиральную машинку. На такую постель даже присаживаться было небезопасно, да и одежду нам нужно было постирать обязательно.

Кое-как отыскав одного из кижанских офицеров, я объяснила, что мне от него нужно.

Он внимательно посмотрел на меня, поправил кепку, а потом приказал идти за ним. Мы спустились со второго этажа на первый. Офицер отпер ключом какую-то подсобку, вытащил оттуда ведро, швабру и банку чистящего порошка. Всё это он вручил мне.

— Спасибо! — радостно поблагодарила я мужчину.

Пройдя ещё чуть дальше, мы оказались в туалете. Я поняла это ещё до того, как мы вошли, по жуткой вони.

— Отмойте здесь всё, мадам! — сказал мне офицер. — Потом приходите за стиральным порошком!

Я с ужасом осмотрелась по сторонам. От запаха нечистот слезились глаза, но я всё же чётко разглядела горы использованной туалетной бумаги, обосранные в прямом смысле стены и окурки прямо на полу. Пара напольных унитазов были забиты, а их содержимое беспрепятственно вытекало наружу.

— Вы хотите, чтобы Я наводила здесь порядок? — уточнила я.

— Так точно!

— Нет, простите, но я не могу...

— Мне некогда вас слушать, мадам!

— Но почему я? Почему именно я? Я ничего здесь не пачкала! Я только что приехала!

— У вас есть на примете другие кандидатуры?

— Разве этим не занимаются военные? Рядовые солдаты или те, кто провинился?

— Прекратите истерику, мадам, и выполняйте! Будьте чем-то полезны! Внесите свой вклад в общее дело!

— Может быть, у вас есть более лёгкая работа для меня? Например, на кухне? — пыталась торговаться я до последнего.