Время вороньих песен

– Итак? – произнес господин Пешта и выжидающе уставился на меня своими темными буравчиками. Не пойму, кто он такой. Маг? Оборотень? Какой-то полукровый темный? Просто крайне неприятный тип?

– Что?

Голос, кажется, единственное, что осталось устойчивым в моем положении, а руки неудержимо хотелось упереть в бока, но благородные дамы так не делают. До сих пор себя иногда одергивать приходится, раньше – чаще.

– Ведан Пешта как представитель УМН, видимо, желает узнать о месте вашего проживания, поскольку отсюда вам придется съехать в ближайшее время, – вежливо и спокойно пояснил Холин.

– Завтра, – подлил яду калач. – Итак?

– Нодлут, Восточный, улица Звонца, дом шесть, – ответила я, словно дарственная была перед моими глазами. Я любовалась ею – своим единственным имуществом – слишком часто, чтобы не запомнить.

Он кивнул, щелкнул ногтем по значку надзора, будто у него там записывающий артефакт был, и прошествовал мимо меня к выходу. И некроманта забрал. Холин, по крайней мере, попрощался.

Ведан. Значит ведьмак. А мне показалось, что он темный. Впрочем, ведьмы тоже темными бывают.

Я бы так и стояла в полной прострации, если бы рядом не раздались тихие шаги. Источником шума оказался тот самый незаметный помощник пристава, черноволосый, бледнокожий, как все их племя, парень-вампир. Он поднял мой блокнот с пола, какое-то время с удивлением рассматривал, нехотя закрыл и протянул мне. Лучше бы он трость подал.

Надо же было так проколоться… Хотя, что местный житель может понимать в автомобилях, особенно в автомобилях, летящих в реку от того, что лопнула шина, а тормоза старые и дорога недавно после дождя, и ограждение у моста сплошная условность…

До трости я доковыляла сама. Подумала и села прямо на кровать. К демонам приличия.

Вампир смутился. И было видно, что вопросы о рисунке вертятся у него на кончике языка.

– Что вам нужно? – устало спросила я. День все никак не заканчивался, в отличии от моих сил.

– Лайэнц Феррато, госпожа Арденн. Я ваш временный сопровождающий. Мне велено помочь вам собрать вещи и… Завтра утром за вами пришлют экипаж.

Я не ответила ничего. Даже не посмотрела в его сторону. Легла и подтянула к себе ноги, сворачиваясь в клубок. Не видела, как он ушел, смотрела в окно. Большое, но часть его всегда была прикрыта заклинившим косовато висящим наружным ставнем. На ставне сидел ворон. Не ворона, именно ворон. Здоровенный черный птиц с мощным темным клювом и когтистыми лапами. Одно крыло странно оттопыривалось, будто было когда-то сломано и срослось неудачно, вроде моей ноги. Он склонил крупную голову на бок и смотрел прямо на меня круглый глазом, внезапно отдающим огненной желтизной. Глупости. У воронов не бывает желтых глаз, и вороны не подглядывают в окна вдовам. Птица продолжала таращится, я тоже, упрямо открывая слипающиеся глаза.

Пришла Бальца и заставила меня раздеться и приготовиться ко сну. Когда я вышла из ванной, меня ждала чашка, как всегда. Только сегодня чай был другой. Принюхалась – запах тревожил.

– Вам надо, – безапелляционно заявила орка и подхватив чашку своими широкими ладонями поверх моих, поднесла к моему же рту. – Это ведьмачий успокоительный сбор, я иногда делаю вам похожий, только не такой сильный. Пейте. Иначе вовсе не уснете. Глаза совсем дурные. А вам в истерику бросаться сейчас никак.

– Но мне еще…

– Я сама все соберу.

Она подождала, пока я допью, и только потом ушла.

И ворон улетел.

Уставший и одурманенный травами организм смежил, наконец, веки и прекратил бороться. Это был такой ритуал – не засыпать как можно дольше, чтобы в итоге отключиться и не видеть снов. Я боялась…

…что снова окажусь в той жуткой комнате, душной и воняющей кровью, болью, страхом, от которого сводит скулы, и колени становятся ватными, и я опускаюсь на исчерченный знаками круг из черного стекла, которое растет сквозь меня; и я кричу, но меня не слышно, потому что вокруг четверо говорят как один, а от них ко мне тянутся невесомые темные ленты. Они становятся плотнее, я перестаю слышать, но не перестаю кричать. Мне приказывают беззвучно, и я подчиняюсь. Закрываю рот и забываю себя…

…что снова окажусь в странном месте, где нет света, но полно теней, и я – одна из них, и властный низкий голос читает нараспев на непонятном языке, заставляет слушать; и я не могу не слушать, потому что у меня здесь нет голоса, и потому что от меня к тому, кто говорит, тянутся призрачные нити. Они становятся плотнее, я начинаю разбирать слова, но по-прежнему не могу говорить. Мне приказывают, и я подчиняюсь. Открываю рот и беззвучно повторяю вслед за ним…

Но еще больше, чем засыпать, я боялась просыпаться. Потому что всякий раз, перед тем, как проснуться…

Хлопок, рывок, визг, удар, мгновение невесомости, удар, и невероятная тяжесть давит на грудь и нечем дышать. И я не дышу.

…я умираю. А потом открываю глаза и хватая ртом сладкий вкусный воздух, повторяю беззвучно:

– Меня зовут Малена Арденн, мне двадцать четыре, я жена Огаста Арденна, землевладельца из Дат-Кронен…

Чтобы не забыть себя. Чтобы вспомнить себя. Чтобы снова быть живой.

Глава 2. Великое переселение.

Мы поедем, мы помчимся…

Главное, чтобы оленей на пути было не очень много.

Возможно, меня разбудил звук. Странный. Сухой щелчок или хруст…

– Меня… меня з-с-совут Ма-малена Арденн, м-мне двадцать четы… четыре, и я… Я вдова.

Восстановив дыхание, подождала, пока утихнет жжение в груди и перед глазами прояснится… И поняла, что в комнате кто-то был. Не “есть”, именно “был”. Словно животное, знающее каждый миллиметр своего логова, каждый запах… Запах.

Я вскочила. Рука, не найдя трость на привычном месте у изголовья, провалилась, и я всем весом встала на треклятую ногу, которая конечно же не захотела меня держать. Обломки трости нашлись тут же. Часть лежала у моего носа, а часть под кроватью, будто кто-то торопливо пытался спрятать следы вандализма. Из-под пола тянуло подвальной сыростью и, почему-то, свечным воском. Этот терпкий сладковато медовый флер вызвал странную реакцию – руки покрылись трусливыми цыпками. А может дело было в едва заметных отпечатках ботинок на полу. Один я, падая, смазала рукой…

И почувствовала взгляд. Дежавю какое-то. На кривом ставне сидел ворон с перекошенным крылом. Смотрел укоризненно. Невероятный бред – рассмотреть выражение вороньих глаз на расстоянии полутора метров сквозь стекло. Птиц нахохлился, потом вытянул шею, каркнул – я видела, как приоткрылся светлый по краю клюв – и черной тряпкой сиганул прочь.

Дверь открылась. Я там и замерла – в странной позе на полу. Бальца, видимо, была женщина с богатым опытом, раз вид принюхивающейся к наборному паркету хозяйки ее не смутил. А вот юноша-вампир смутился, вспыхнул ярким румянцем на бледном лице и поспешно спрятался поглубже в коридор.

Орка помогла встать. Но. Она никогда прежде не приходила меня будить, я всегда просыпалась сама, сама одевалась и выходила к завтраку. Что произошло?

– Экипаж прибыл.

Ясно, а у меня ни вещей в чемоданах, ни трости. И нога болит.

– Иди, я… сейчас.

Посидела, задрав сорочку и любуюсь на сбитые коленки на двух совершенно одинаковых ногах. Никаких внешних следов того, что увечная левая чем-то от правой отличается. Разве что синяк на ней больше будет, судя по расплывающемуся красному пятну.

Встала, оделась. Сама. Зря, потому что снова пришлось тут же у шкафа на банкетке присесть и перевести дух. Чулки, подвязки, белье, нижняя рубашка, нижняя юбка, корсет… К демонам бы корсет, но с ним теплее. Платье – длинные рукава, высокий воротник-стойка. Черное. У меня в шкафу необычайно много черных и прочих темных платьев, и одно – красное. Очень красивое, с открытыми плечами, бисерной вышивкой по лифу и краю верхней юбки, которая на свету отливает огнем. Тоже подарок. И тоже от матушки Огаста. Такое же непрактичное, как лавка в городе. Есть и ладно. Ношеные платья приставов не заинтересовали, а за красное я слегка беспокоилась. Нужно обязательно забрать это единственное яркое пятно в моей теперешней жизни, пусть и надеть я его не могу.