Время вороньих песен

– В чем дело?

– Не люблю мертвых животных, – сказала я, и для достоверности покосилась на запряженное в экипаж с эмблемами Управления магического надзора это. Несмотря на морозец, парок из лошадиных ноздрей не пыхал, да и пахло от нее не лошадью, а препараторской в кабинете анатомии. Не делиться же с ним ночными грезами, ожившими еще, когда он меня у стола зафиксировал, а теперь опереться предлагает…

– Как на счет мертвых разумных? – И добавил: – Людей?

– Не цепляйтесь к словам.

– Это моя работа.

– Цепляться?

– Вы это делаете куда настойчивее. Сейчас, к примеру.

Если он думал, что я отклеюсь от его руки… Значит, зря думал. На ближайший десяток метров это была единственная альтернатива сбитым коленкам и пострадавшему самолюбию… Пусть лучше калач страдает.

У экипажа внезапно возник шмыгающий носом хоббит, отвесил кривоватый поклон и доброго дня пожелал. Мне, в основном, я ближе стояла и уже, к взаимному удовольствию, совершенно самостоятельно.

– Это вы хозяйка тутошняя?

Я открыла рот, но меня опередили.

– Милейший, вы кто?

– Кровельщик я. Крышу чинить. Отсюда видать, как поехало.

Очень вовремя…

– Вам нужен доступ внутрь дома?

– Так, если не текёт, а тока черепицу поправить, зачем жи?

Судя по взгляду, которым меня Пешта наградил, моей крыше уже никакой ремонт не поможет, поправляй, не поправляй. И этим же взглядом меня в экипаж послал. Я неловко ввалилась внутрь и так же неловко плюхнулась на сиденье. Было неудобно, но севший напротив меня надзоровец смотрел, и я не стала испытывать его терпение, доверившись авторитетному мнению маджена Холина.

Пешта положил руку на управляющий шар рядом с собой, и мертвая лошадка отправилась по вложенному в ее голову маршруту.

3.5

Пока ехали, ведьмак безапелляционно потребовал документы на дом, сотворил себе освещение и принялся изучать. Два абзаца и три строчки. Почти всю дорогу? И это я медленно читаю? Помимо прочего еще и в блокнотик конспектировал. Хорошее у калача пальто. Карманы вместительные. Любопытно, что там еще, помимо блокнотиков, пыточного арсенала и самомнения?

– Дыру глазами во мне не провертеть и гневным взором я не испепеляюсь, – заявил он, не отрываясь от дарственной.

– А если поджечь?

– Мне – ничего, вам – гарантированный эшафот. – Вот зануда… – Вы понимаете, что в кодировке статуса недвижимости обозначают знаки ВД и С?

– Великолепный дом и свободно? Вынеси дверь и смойся?

– Забавно, – скучным голосом произнес надзоровец, возвращая мне документ, – пожалуй, вам стоит узнать об этом самостоятельно, если не желаете однажды прогуляться, как любит говорить не только вами обожаемый маджен Холин, за грань.

– Что меня ждет? Не сейчас конкретно, потом, после суда.

Ведьмак приподнял бровь. А и правильно, зачем воздух зря сотрясать, сказал же уже: ему – ничего, мне – эшафот. Я поежилась. В этом лютом средневековье, хоть и значительно сдобренном научно-магическим прогрессом, до сих пор были приняты смертные казни. Благо, не публичные. Хотя определенный круг лиц к зрелищам все же допускался. Откуда я это знаю? Не знаю. Лучше бы не знать… Я сложила дарственную вчетверо и не слишком аккуратно запихала в маленькую сумочку, висящую у меня на запястье. Подобное обращение с документами вызвало на лице ведьмака тень недовольства, но это был мой документ. Тьма… Ну что за тип. Неудивительно, что меня все время подначивает его из себя вывести…

Приехали.

Комплекс занимал большую часть Центрального района и кольцом окружал храм Изначального Света. Здание Управления магического надзора, рядом с которым остановился экипаж, подавляло воображение и просто подавляло. Здесь, в тени гигантских колонн, любой выглядел ничтожной букашкой пред карающей дланью неумолимого правосудия. Собственно длань и была основой эмблемы УМН.

В гулком пустом холле тоже были колонны. А еще женщина, светна. Высокая чопорная дама средних лет в строгом прямом бордовом платье, что указывало на достаточно высокий в храмовой иерархии ранг, и в ослепительно белом головном уборе, похожем на головные уборы монахинь – плотный платок и накидка. Бледное лицо светны сливалось с тканью, отчего глаза казались двумя холодными темно-синими прорубями. Рот – алая нитка, а вместо правой брови – линия знаков, вроде тех, что у меня на запястье.

– Это светна Свела Левин, она проводит вас к месту освидетельствования и поможет подготовиться к процедуре.

Мне стало слегка не по себе и как-то вдруг перехотелось, чтоб калач меня с этой воблой одну оставлял. Известное зло комфортнее, чем незнакомое добро. Да и какое, если разобраться, надзирающий офицер зло, так, рука судьбы. Скогтил и волочет…

…мгновение невесомости, удар, и невероятная тяжесть давит на грудь… не дышу… темнота, и красные когти выдергивают мою душу из…

Я пришла в себя на жесткой кушетке, а мне в нос совали жутчайшую дрянь. Светна совала. Пешта стоял чуть поодаль с видом опаздывающего человека и, узрев, что я пришла в себя, тут же развернулся и отчалил. Правда, смотрел на меня странно и, сворачивая за колонну, обернулся. Случайно совершенно. Совсем. Абсолютно. Именно так я это расценила.

У меня забрали мои вещи, одежду, белье, и шпильки из волос вынули. Тщательно и скурпулезно ощупали и осмотрели каждый сантиметр тела… Брр… Даже вспоминать об этом не хочу: кушетка у стены и гадкие прохладные пальцы на коже и в таких местах… И все это со скучающим безразличным видом. После пытки осмотром мне выдали белый балахон. В таком только жертвоприноситься. Не успела я подленько порадоваться, что не девственница, как в комнату с голыми кафельными стенами и полом, где все это безобразие происходило, вошла еще одна светна, в коричневом. Она привезла нечто, напоминающее узкий хирургический стол с тускло отблескивающей серебирстой поверхностью, от которой веяло запредельной жутью. Я непроизвольно вжалась в кафель лопатками. Светна Левин пресекла мой порыв просочится сквозь стенку, подтолкнула меня к каталке, подбила под коленки, а еще выданной одежки лишила. Они вдвоем с коричневорясой помощницей уложили меня на страшный металл голышом, только полотенчико на срамное место набросили, оставив все прочее на обозрение. Спустя минуту мои конечности и шея оказались прочно зафиксированы специальными держателями. Затем вошли двое. Инквизитор и темный маг. У инквизитора была татушка на коротко стриженой голове над ухом, у мага – глухой капюшон и странно знакомые руки.

Я молчала и тряслась от холода и страха неизвестности. Смотреть я могла в потолок и немного на стену перед собой, и до меня только сейчас дошло, что ровная гладкая поверхность, такая же белая, как кафель – стекло. И оттуда наблюдают. Сердце заколотилось с новой силой, хотя куда уж сильнее, и тут на грудь, прижав заполошно мечущийся комок, легла теплая ладонь. Из-под капюшона мне был виден подбородок и четко очерченные губы. Уголки чуть дрогнули, обозначая улыбку, и сразу стало спокойно и немножко неловко, поскольку я узнала, чья это рука. Сердце, подумав, трепыхнулось еще пару раз и забилось ровно, как ему и полагается.

Инквизитор шагнул в изголовье, висков коснулись подушечки пальцев, я моргнула, может, капельку дольше, чем обычно, подержав веки закрытыми…

…

Это было похоже на сценку с пациентом, над которым хирурги во время операции анекдоты травят. В три голоса. Мужских. Приглушенно, словно из-под воды. И не смешно ни разу. На груди – теплая ладонь. Не касается, но я ее чувствую.

– Что скажете?

– Никаких явных следов воздействия. Очень слабое эхо на грани восприятия, какое бывает после контакта с любой из энергетически насыщенных некроформ. И все же реакция слишком нетипичная. Нечто отдаленно похожее я только у поднятых не-живых встречал, или…

– Или?

– Вам мое частное мнение нужно или официальное?

– Официальное.

– Будет в отчете.

– А предварительно?