Я тебя (не) боюсь

– Я ополоснусь, вы не против?

– Да пожалуйста, – отвечаю небрежно, стушевавшись от его скоростного напора. – Если что-то понадобится, я к вашим услугам, – ехидничаю, конечно.

Задела меня его дерзость. Кусочек прошлой меня пробудила. Из времен, когда я огрызалась, если меня выводили из себя по поводу и без.

– На «ты», Элла Валентиновна, мы же договорились.

Сняв пиджак, Самир оставляет его на спинке кресла и ленивым шагом идет к двери ванной. Я исподлобья кошусь на его широченную спину, обтянутую белоснежной тканью. Все мышцы сквозь нее бугрятся, играют. Шокируют. Пугают. Поражают. И смущают.

Едва за ним закрывается дверь, как я достаю телефон из заднего кармана джинсов и набираю отца. Плевать – как, но пусть меняет это животное на другого служившего в армии ЧОПовца. На кого угодно. Хоть на терминатора! Потому что под защитой этого великана мне страшнее, чем без защиты вообще…

Глава 3

Месяц назад

Бесцветный голос следователя, как подтверждение того, что в отделе не особо шевелятся с поимкой моих похитителей, прокрадывается хищным пауком под мою кожу. Плетет плотную паутину на закрывшейся двери в прошлое.

Я сижу на ступенях лестницы, обеими руками взявшись за балясины балюстрады. Немигающе смотрю на желтую полоску света на полу перед кабинетом отца и вслушиваюсь в каждое слово. Голоса приглушены, но в мертвенной тишине особняка можно уловить суть разговора.

– Нет, к сожалению, кулон вашей дочери мы так и не нашли, Валентин Борисович. Преступники отрицают его воровство. Ломбарды патрулируются регулярно. Если украшение у того неуловимого подлеца или у заказчика, рано или поздно оно выведет нас на них. Но если оно было утеряно при похищении…

– Элла же вам ясно сказала, цепочку с ее шеи сорвали, – жестко напоминает отец следователю.

– Она могла что-то напутать. Девушка была напугана…

– Вы провели анализ ДНК? Разобрались с частицами кожи из-под ее ногтей?

– Да, собственно, поэтому я к вам и приехал. – Я слышу шелест бумаг. – Согласно экспертизе, выявленные образцы не принадлежат никому из пятерых арестованных. Но к моему глубочайшему сожалению, в нашей базе тоже никого подходящего нет.

– Что это значит?

– Мы сделали запрос в соседние области. Результаты прогнали через полстраны. Либо шестым похитителем, которого Элле удалось царапнуть, является иностранец, либо… это человек со стороны. Ранее не привлекался, а возможно, и вовсе впервые пошел на такое грязное дело. Нужда, понимаете ли, и законопослушных граждан на многое толкает.

– Так проверьте! Неужели у нас в городе и области столько нуждающихся в кровавых деньгах?!

Следователь нервно откашливается.

– Да, Валентин Борисович. У нас в стране тысячи родителей, готовых на все ради спасения своих больных детей, когда на их лечение требуются миллионы.

– Предлагаете забыть и простить этого подонка? Сделать вид, что ничего не было?

– Валентин Борисович, успокойтесь. Я лишь хочу, чтобы дело поскорее было передано в суд. А пока не все похитители пойманы, следствие стоит на месте. Они уже давно выдали бы его имя, но боюсь, они действительно не знают его, как и утверждают с первого дня. Они его так и называли – Шестым. Извините, мы не можем пойти по домам в поисках кулона вашей дочери и забора анализов у всех мужчин. Если Элла скажет, что ошиблась, и мужчин было пятеро, те сволочи, что сейчас сидят в СИЗО, сразу же пойдут под суд и получат свой срок.

– Но их было шестеро! – вскрикивает отец.

– Давайте не забывать, что кто-то анонимно позвонил в полицию и рассказал о том, где содержится дочь банкира Ярославцева. Он же сообщил, какое оружие у похитителей, когда у них обеденный перерыв и где в это время их дозорный. Без сомнений, это сделал тот человек. Может, совесть проснулась…

– Нам-то что с его совести?! – Звон стекла заставляет меня вздрогнуть. Отец что-то разбил – стакан, графин или пепельницу. – Моя дочь уже пять месяцев боится выйти из дома. Она даже во дворе подолгу не находится, потому что ее преследуют призраки!

– Поймите, Валентин Борисович, ваше ожидание возмездия только затянется, если мы не схитрим с показаниями. Возможно, мы никогда его не найдем. И что, ваша дочь всю жизнь будет сидеть дома?

– Я не позволю какому-то мерзавцу безнаказанно разгуливать по городу моей дочери!

Следователь тяжело вздыхает:

– Мне очень жаль. – Папка захлопывается, по полу скребут ножки стула. – В таком случае, мой вам совет: наймите для Эллы телохранителя. Не губите ее жизнь заточением в четырех стенах. Она жила в сказке. Вот и верните ей эту сказку…

Сегодня

Мой палец замирает над иконкой телефонной трубки под контактом «Любимый папа». Почему-то именно сейчас вспомнился тот его разговор со следователем. Он вышел из себя, потому что устал. Кричал, грубил. Потом полночи сидел в своем кабинете, а наутро за завтраком у него были красные глаза. Он плакал, я точно знаю. Ему было больно. Но он переступил через себя и предложил мне пожить у мамы в Испании. Помню, как я бросилась к нему на шею и стала умолять его не отсылать меня далеко от себя. Потому что мне нигде не будет спокойно, если рядом нет отца.

Вчера он нашел мне телохранителя, который защитит меня от любой опасности. Сегодня в бодром настроении отправился на праздник, а я своими капризами лишь испорчу его поездку. Он вернется, отклонив приглашение друга. Я стану причиной его некрасивого поступка. И это моя благодарность за полгода его кошмаров? Он шесть месяцев потратил на мой покой. Неужели я не смогу потратить неделю на его?

Убрав телефон в карман джинсов, глубоко вздыхаю. Взгляд падает на софу, на которой Самиру будет удобно. Почему-то губы изгибаются в кривой улыбке. До слуха доносится шум воды в ванной. Мой жуткий телохранитель начал свои водные процедуры, так почему бы мне не заняться делом?

Сую свой нос в его сумку: достаю аккуратно сложенные бумажные пакеты, в которых… О боже, трусы! Надо же, животные тоже носят белье. Конечно, разглядывать его я не собираюсь. Откладываю пакеты с бельем и носками, натыкаюсь на четки среди маек и трико, маленькую книжечку на арабском, в которой куча пометок, и на фотоальбом. Старый, затертый и напичканный фотографиями. Забавно, что кому-то такая древность нравится.

Убедившись, что вода до сих пор шумит, осмеливаюсь заглянуть внутрь.

Первая фотография совсем старая, черно-белая, сделанная годах в семидесятых или начале восьмидесятых. Бородатый мужчина, женщина в платке и двое детей: мальчик лет трех и малыш в пеленках. На следующем фото только дети. Уже постарше. Малышом оказывается пучеглазая девочка с пышными кудрями. Я невольно улыбаюсь, глядя, как она жмется к братику. Помню, как тоже в детстве любила тисканья Богдана.

Перелистываю страницу. Девочка уже старше. Трудно сказать точно, наверное, ей лет четырнадцать-шестнадцать. Она в платке, отчего может казаться старше. И меня одолевает тоска. В моем окружении ценится вызывающая обнаженность девушек. Тебя засмеют, если ты будешь скованной. А от этой девочки веет чистотой, невинностью, от которой щемит в груди.

– Моя сестра.

Я подпрыгиваю от голоса Самира. Словно гром среди ясного неба. Прикрываю рот рукой, заглушая истошный кошачий визг.

Самир смотрит на меня, чуть изогнув бровь. Его мокрые волосы зачесаны назад, по смуглой груди стекают капли воды, спускаясь по рельефному животу к полотенцу на бедрах. Он четким движением надевает на шею кожаный тумар на шнурке и аккуратно забирает у меня фотоальбом.

– Попросили бы, я сам показал бы вам семью, Элла Валентиновна. У меня от вас секретов нет.

Уже одна эта реплика настораживает. Люди, у которых тайн нет, об этом не твердят, потому что в этом нет нужды.

От его непроницаемого взгляда мне некомфортно. Воздух вокруг разряжается. Комната вновь уменьшается.

– Можете не извиняться за то, что перерыли мои вещи. – Самир указывает на кучу помятой мной одежды на столе. – Однажды я перерою ваши. И мы будем в расчете.