Страница 47 из 101
— А что, похож. И в самом деле, мужики, вылитый крокодил.
Дядя Гена потом отвел Борьку в сторону и попросил:
— Ты уж меня, старик, не зови дядей. Лучше просто Геннадий.
Борька стал его называть по имени-отчеству, но было уже поздно. Лабораторию теперь все в институте именуют «лабораторией крокодила Гены», а сотрудников ее — «крокодилами». Так и спрашивают: на овощную базу от «крокодилов» кто идет?
На берег Истры приехали восемь человек взрослых, двое детей и две собаки. «Жигуль» Геннадия Дмитриевича и «Запорожец» дяди Миши были перегружены так, что багажники у них проседали почти до земли. И все вместе — взрослые, дети, собаки и багаж — поместились в огромной иностранной палатке, скорее напоминавшей средних размеров дачу. В ней были три спальные комнаты, холл, по которому расхаживал не наклоняясь даже Борькин папа — самый высокий в лаборатории, и прихожая.
Борис Нестеров таких палаток, наверное, и не видел никогда. Но Борькин рассказ про нее на него никакого впечатления не произвел.
— Туфта это, а не палатка, — пренебрежительно махнул он рукой. — Я тебя про нормальную «серебрянку» спрашиваю.
Что такое «серебрянка», Борька не знал, и это, видимо, не сложно было прочитать по его лицу, потому что командир, не дожидаясь ответа, опять протянул свое:
— Поня-атно.
— А полосу ты бегал когда-нибудь? — спросил Витька.
Какую еще полосу? Полоса бывает бумажная, и тогда ее можно клеить, а никак не бегать. Бывает полоса неудач, в которую, кажется, Борька как раз попал. На границе бывает контрольно-следовая полоса, но она как раз затем и делается, чтобы по ней не бегали. И тут Борьку осенило: это же наколка! Как на флоте новичкам-салагам с серьезным видом предлагают принести швартовы или поднять ют, а потом выясняется, что ют — это вовсе не флаг, а часть корабля, а швартовы — канат, которым привязываются к пристани.
— Бегаю я только на длинные дистанции — пока не поймают, — ответил Борька, довольный, что на сей раз выкрутился.
— Я серьезно, — обиделся Витька.
— Поня-атно, — снова процедил Борис Нестеров. — Не видать нам «Мишек», как собственных ушей без зеркала.
И этим загадкам тоже нашлось объяснение.
Оказалось, что полоса препятствий — это вовсе даже не наколка, а такое туристское соревнование. В лагере оно проводится один раз в каждую смену. Участвовать должны все члены отряда — неважно, старые они или новые. И Борька, стало быть, команду ослабит. А победивший отряд получает специальный приз капитана Гранта — килограмм «Мишек». Вот, значит, о чем так беспокоится командир. Подумаешь! Да если на то пошло, купит ему Борька этих «Мишек» — мама «на всякий случай» дала ему с собой десять рублей.
«Не корову проигрываем», — вспомнил Борька любимую дяди-мишину присказку. Впервые он услышал ее года два назад, когда папа и Геннадий Дмитриевич почти «под сухую» разделали их с дядей Мишей в настольный хоккей, Борька тогда очень удивился: почему корову?
— Когда-то корова была самой большой ценностью, основой хозяйства, — объяснил дядя Миша. — Потерять корову значило все потерять. Потому так и говорили.
Ни у кого из Борькиных знакомых коровы не было. А вот выражение осталось. Борька и сам так часто говорил: «Не корову проигрываем».
Да и вообще, почему это из-за него отряд обязательно должен проиграть эту самую полосу препятствий? Может, наоборот, Борька им всем покажет!
Но все это пока Борьку не радовало: и командир с ефрейторскими замашками, и то, что лагерь оказался не просто так, а от кружка, и все всех, кроме Борьки, знали (он даже подумал, что, может, стоило ему поехать в старый лагерь, где никто не спрашивает про «серебрянку» и про то, откуда ты взялся), и загадочная полоса препятствий. А тут еще, как назло, дождь зарядил на полную катушку, так, что, пока добежали на ужин до столовой и обратно, Борька вымок до нитки.
Репродуктор, висевший на столбе прямо напротив их палатки, прохрипел Колиным голосом: «Внимание, внимание! Ввиду сильного дождя вечернее построение отменяется. Лагерь, отбой!» Значит, и здесь все то же самое: и построение, и отбой…
А дождь все стучал и стучал по брезенту, крупные капли с причмокиванием разбивались о поверхность образовавшейся у входа в палатку лужи. В нормальном лагере во время дождя можно хоть поиграть во что-нибудь или почитать на ночь. А тут лежи и слушай, как барабанят над тобой эти надоедливые капли. И спать совсем не хочется…
Кажется, с этой мыслью Борька и заснул. А проснулся от противного звука трубы и крика в мегафон: «Лагерь, па-адъ-ем! На зарядку!» Поваляться бы еще полчасика, но куда там! Парни вылетели с раскладушек, как из катапульты, — Борька такое только в кино про десантников видел. Раз — тренировочные штаны, два — кеды, три — откинут полог палатки. Первым, конечно, выскочил на улицу командир. Кстати, снаружи — солнце, только лужа у входа напоминала о вчерашнем дожде.
Тренировочный костюм у Борьки, естественно, был в рюкзаке. Пока доставал, все уже убежали. Нагнулся за кедами, и тут выяснилось, что от дождя осталась не только лужа. Дома мама всегда ругала его за то, что, ложась спать, он свои вещи не складывает аккуратно на стул, а швыряет куда попало. Борька каждый раз обещал, что будет складывать, и в тот же миг об этом забывал. Не нарочно, просто так получалось.
— Ты же с утра не забываешь штаны надеть, — сердилась мама, — а повесить почему-то забываешь.
Борька виновато молчал. Хотя, если задуматься, то прийти в школу без штанов никак нельзя последствия такой забывчивости легко себе представить. А вот где они будут лежать: на стуле, на столе или даже на шкафу — по большому счету все равно: никуда из комнаты не денутся.
Но вот оказалось — могут деться. Кеды, которые Борька, несомненно, снимал в палатке (не мог же он это делать на улице под проливным дождем!), вдруг странным образом оказались за ее пределами. Теперь они были до краев наполнены водой, а шнурки на них затянулись немыслимым, «мертвым» узлом, с которым, пожалуй, даже опытный морской волк бы не справился.
В тот момент, когда с помощью английской булавки Борька все-таки пытался распутать узел, в палатку, слегка прихрамывая, вошел высокий пожилой человек с горбатым носом и шапкой седых волос. Борька сразу догадался, что это и есть капитан Г рант.
3. РАЗ — КАРТОШКА, ДВА — КАРТОШКА…
— Почему не на зарядке? — строго спросил капитан Грант.
— Вот… — Борька растерянно показал на мокрые кеды.
Капитан Грант молча поднял вверх палец.
Еще вчера Борька выяснил, что в турлагере все на самообслуживании. Повар в столовой, правда, есть, но чистят картошку, режут хлеб, открывают консервы, накрывают на стол, моют посуду сами ребята. А в походе и готовят сами. В общем, работы хватает. Каждый день несколько человек назначаются на дежурство, или, как здесь говорят, в наряд. Ну а за нарушение дисциплины могут дать наряд вне очереди. Поднятый вверх палец как раз и означал объявление такого внеочередного наряда.
Но за что, спрашивается?! Разве Борька виноват, что на кедах затянулся такой узел? Не нарочно же он их, в самом деле, на дождь выставлял! А если бы не кеды, то Борька давно уже вместе со всеми делал зарядку… Наряд — это несправедливо!
Все это Борька изложил капитану Гранту. Тот поднял второй палец.
— За пререкания, — сказал он.
Борька уже открыл было рот, чтобы сказать, что он вовсе не пререкался, а пытался объяснить, как все получилось, но подумал и закрыл. Так, пожалуй, и третий наряд можно заработать!
— Молодец, быстро соображаешь, — улыбнулся вдруг капитан Грант и вышел из палатки.
А узел вдруг взял да и развязался сам собой. Что б ему пять минут назад это сделать!
Борька помчался на зарядку…
В первый день после зимних каникул он в этом году начал новую жизнь. Так и решил: с новой четверти — новая жизнь. В семь — подъем. Полчаса — хорошая силовая гимнастика, с гантелями и эспандером, причем вес гантелей будет постепенно увеличиваться, так, чтобы к концу года дойти до трехкилограммовых. Затем — холодный душ, пятнадцать минут на завтрак и пешком в школу. Через год Борька станет самым сильным в классе, а может, и в школе. Продержался он до четверга. А в четверг не услышал будильника. Мама была в ванной и тоже не услышала. Вообще, если честно, то Борька его, конечно, слышал сквозь сон, но решил, что еще минутку полежит. Какая, в конце концов, разница — тридцать минут на зарядку или двадцать девять? Дело ведь в сути, а не в формализме. А встал в двадцать пять восьмого. Когда мама заглянула в комнату, Борька размахивал гантелями и преувеличенно тяжело дышал. Ему и самому было бы сложно объяснить, зачем понадобилось прикидываться перед мамой. Ведь не она же его заставляла делать зарядку — сам решил! Наверное, именно поэтому: сам решил, а не делает, значит, никакой силы воли у человека нет. Но, с другой стороны, если разобраться, и без зарядки Борька себя чувствовал достаточно бодро… Так и пошло: Борька поднимался минут через двадцать после будильника и, минуя всю основную часть зарядки, хватался сразу за гантели — как раз к маминому появлению. А еще через неделю мама вдруг сказала: «Кого ты обманываешь? Лучше совсем не делать, чем так». Оказывается, Борькино громкое сопение ее не убедило. Но это значило еще и другое: хотя про зарядку он решил сам, мама все равно его контролировала! Борька обиделся и в знак протеста вообще перестал делать зарядку…