Страница 30 из 101
Это страшно… Если вы не верите, вы попробуйте: страшно, когда на тебя разом смотрят тридцать пять человек. И чего-то от тебя ждут необыкновенного. Первые полчаса она вообще не помнила себя, сколько потом ни вспоминала. Только как бы со стороны слышала свой излишне громкий голос и чувствовала бесконечную резиновую улыбку на губах. И двигалась, как паровой каток, — все время она натыкалась на кого-нибудь из них. И махала руками, чего, естественно, в другое время не разрешила бы себе никогда.
Она перевела дух и стала помнить себя лишь после того, как неожиданно услыхала Светин голос: «Слушай, молодец! А у тебя неплохо получается, Яна!» Странно признаться, но ей это было приятно.
Она увидела себя в очерченном кругу, с мячом в руках. Она подбросила этот мяч и крикнула:
— Слава!
Белобрысый мальчик, которого звали Ярослав Горицын, кинулся за мячом. А все остальные и сама Яна брызнули в разные стороны. Это была древняя игра «Штандар». Смысл ее состоял в том, чтобы водящий «осалил» мячом кого-нибудь неводящего.
«Штандар!» Яна остановилась, как требовали того правила, и ее поразило, до чего она легко три секунды назад выкрикнула это: «Слава!» Будто всю жизнь только и делала, что звала их всех по именам.
Потом она опять нырнула в гущу игры, уже не забывая, что у нее «неплохо получается», но в то же время боясь остановиться, посмотреть на себя со стороны.
— Ребятки, ребятки, все! Руки мыть! Пора готовиться к обеду.
И тогда Яна почувствовала, что она еле жива. Прошло часа два с половиной. Она даже не могла сообразить, куда ей теперь деваться. За нее сообразили.
— Яна, с нами! Со мной… Ага, какая хитренькая! Со мной, Яночка, пожалуйста…
Уже совершенно «на автопилоте» она стала смотреть за тем, как они моют руки. И это было ошибкой, потому что человек десять сейчас же захотели, чтоб им руки мыла только Яна.
Конечно, Света Семина видела Янины недоделки. Например, видела, что вокруг Яны только самые боевые. А остальным с нею слишком шумно. И все-таки она сказала:
— Честно, Яна, очень хорошо! И ребятки довольны… Смотри, как едят!
Яна, на мгновение став знаменитостью, сказала неуклюже:
— Да ладно… Вы разве так не смогли бы?
Света совершенно искренне не заметила этой бестактности:
— Я? Конечно, нет. У меня сил не хватит. Представляешь, три смены так выкладываться! Я и стараюсь, чтоб они побольше сами жили… стараюсь их приучить.
«Вот как? — думала Яна, оставшись наконец одна. — Сил не хватает? А у меня хватит!.. Ей и нравилось и не нравилось, как работает Света: у нее на каждый случай жизни были готовы какая-нибудь шутка, словечко, стишок. Например, октябренок вбегает в отрядный дом. Света ему: «Стоп, что надо вспомнить?» А вспомнить надо речевку: «Не несем мы пыль с дорожки — вытер ножки, снял сапожки!»
Или еще вот. Когда они куда-то идут строем, то непременно растянутся: первые бодренько так шагают, кто в середине — уже поленивей, а последние вообще плетутся. Света всегда идет с передними, а Яну отправляла назад. И вот она остановится:
— А это у нас что такое? Пятый отряд или червяк? Нет, это у нас не отряд. Это у нас червяк номер пять!
За день три раза они ходили строем (на обед, на полдник и на ужин), и три раза Света им рассказывала про червяка, а про «вытер ножки» — несчетно…
Как это назвать? Примитивной работой? Но Яна заметила — Света им нравится. «А как у меня было в пятом отряде, — подумала Яна, — тоже стихи?» И неожиданно вспомнила: «А под вечер поскорей зубы чисть и ноги мой…» Нет, как-то не так, как-то складней было. Шеремет, наверно, помнит… Она попробовала представить себе, каким был Шереметьев в пятом отряде, и не смогла: очень уж он с тех пор здоровым стал лбиной!
А на планерке в это время Света Семина рассказывала о Яне.
— Из нее может вырасти очень неплохой педагог, — так она говорила, словно у нее стаж работы был не полтора лета, а примерно лет двести.
— А мы хотели на сборе ее поведение обсудить! — почти с сожалением произнес Коля.
— Придется отложить! — тоже с сожалением протянул начальник, но не выдержал и улыбнулся: — А насчет ее педагогических… — Он покачал головой. — Нет… Она просто способная. И нам надо сделать, чтоб и таким девицам тоже было интересно!
Оставшись один, он снова думал о Яне. «Может вырасти очень неплохой педагог…» Да нет, здесь душа нужна совсем другая. Он стал перебирать в памяти тех, с кем работал: Колю, Свету, Люсю, доктора, их совершенно безответную и даже, может быть, излишнюю доброту, которая помогает им и ссориться беззаветно, и скоро прощать, и торчать на планерках до часу. А главное, не бояться того, что твои ученики вырастут умнее и способнее тебя.
И снова настало утро. На завтраке Света Семина, которая твердо осталась при своем мнении насчет Яниного педагогического будущего, решила осуществить одно мероприятие. Маленькие уже поели — они всегда приходили немного раньше, — а старшие еще только садились. И тут не очень складный, но громкий хор пятого отряда прокричал трижды:
— Яна Алова! Приходи к нам!
Наступила всеобщая пауза. Не менее полусотни ложек замерли перед открытыми ртами.
Тут, может быть впервые, многие увидели, какие, на самом деле, огромные у Янки глаза.
Представление, однако, только начиналось. Пятый отряд встал, построился — на этот раз уж действительно длинной колбасой, которая вилась между столами и сейчас же загородила все проходы. Толкаясь, колбаса двинулась к Яне. У каждого октябренка было в руке по цветку, по одному всего цветку. И каждый отдавал свой цветок ей.
Теперь уж даже самые скучные люди оставили в покое молочную овсянку. Такая торжественность распространилась по столовой, словно здесь исполняли фуги Иоганна Себастьяна Баха или словно Яна была, по крайней мере, вторая женщина-космонавт.
«Красота, — думал начальник, — вот это красота! Ай да Светка!»
Яна чувствовала себя совершенно растерянной и… счастливой, хоть трудно ей было в этом признаваться, наследнице Шеремета. На нее свалилась слава. Во многом незаслуженная — будем искренни. Но ведь слава! И Яна опять не умела повести себя, как следовало бы по ее понятиям… по ее вчерашним понятиям. Да, она нелепо волновалась, а никто этого не замечал.
Света Семина стояла, прислонившись к дверному косяку, растерянно улыбаясь — еще растеряннее самой Яны: она и не думала, что затевает такую неожиданно хорошую вещь.
Когда последние цветки переходили в Янины руки, раздались аплодисменты. Это начальник начал. Ну а стоит только начать — обвалилась целая овация! «Испортишь Яну, — подумал начальник. И сам себе ответил: — Ничего, не испорчу, она же не дура… Эх, каждый бы день с чего-нибудь такого начинать!»
Да-с, Яна стала знаменитостью «Маяка». И тотчас поняла она, сколь трудно это — пройти «очень прямо, спокойно и скромно».
Когда она шла в свой пятый отряд, народишко за ней хвостом тянулся — любопытные. Света Семина, можно сказать, ее спасла.
— А сейчас, — объявила она хрипловатым от постоянного напряжения голосом, — отправляемся на экскурсию в лес. Изучать породы разных деревьев и загорать.
До обеда Яна опять жила на полном самовозгорании, как наверное, не живут и артисты под куполом цирка.
Лишь в конце она сумела собрать себя в единый человеческий разум.
— Нет, после полдника не смогу: наш отряд идет на «Птичку». — И до того уж голос у нее получился воспитательский! Между тем «Птичка» для нее представлялась теперь сущим отдыхом.
— Вот видите, ребята, как первому отряду приходится много работать! — сказала Света тоже очень воспитательским голосом.
— А мы… а мы за это!.. — вдохновенно закричал мальчик со странной фамилией Сорока.
— А мы за это будем хорошо спать, — закончила Света уже сверхвоспитательским голосом, тогда Яна сумела расслышать и свою «воспитательность».
Народ из Яниного отряда всю первую половину дня проводил тренировку к походу: ставили палатки, а заодно смотрели, какую надо заштопать, а какая и так сойдет, чистили котелки от прошлогодней копоти. Мальчишки точили топорики и саперки. Это я все говорю к тому, что Яна пришла в столовую как бы незамеченной — спаслась от своей славы. И была этому рада.