Страница 2 из 101
Такой вот он задумал лагерь, на словах простой, на деле очень трудный!
«Честный среди честных», «не вести себя низко» — ведь это только написать легко.
А все-таки он сделал. И продолжает делать — каждое лето. И с новыми ребятами, и с теми, кто не без гордости зовет себя «ветеран».
Я посвящаю эту книжку «Маяку», его взрослым и ребятам.
А больше всего я посвящаю свою повесть начальнику «Маяка», про которого вы много тут чего узнаете.
Автор
Глава первая
ОСТРОВИТЯНИН
Лагерная жизнь обрушилась на Леню Осипова уже в автобусе: гвалт, шум, песни. Здесь многие были знакомы — лезли через проход, оборачивались, лупили друг друга по плечам… Леня сидел на длинном заднем сиденье, через него переговаривались, он мешал. И наконец ему сказали:
— Слышь, э! Ты пересядь вон туда, а?
Так он был задвинут в самый угол. Место, кстати, даже более удобное, но и более обидное. Леня обернулся в заднее окно. Как и во всех автобусах, оно было пыльное, серовато-коричневатое. Асфальт вылетал из-под колес, а потом останавливался, постепенно застывал ровной прямой дорогой. И все дальше, дальше от Москвы…
Мимо мчали грузовики, «Жигули» и «Волги». Леня Осипов с тоскою завидовал им. Через час они будут дома.
А лагерный автобус все убегал, все увозил Леню. И не хотелось оборачиваться. Казалось, обернешься — тут и конец пути. И Леня продолжал смотреть назад, на улетающую дорогу, словно еще надеялся увидеть давным-давно уже невидимую Москву.
В лагере он уже был однажды. Недели за три до начала каникул они приезжали сюда с отцом. Сошли с электрички на какой-то там станции. Потом километра три пробирались через сырой еще, не до конца оживший лес. Лене бы радоваться, что он вместе со своим отцом, что он в лесу, да не получалось.
По широкой, неистоптанной лесной дороге они вышли наконец к лагерю. Когда-то — наверное, осенью — здесь прошла телега. След на влажной земле так и не успел зажить. И теперь в узкой колее стояла полая вода. След тянулся далеко и синел, словно рельса. И там, в конце его, Леня увидел однообразные домики и понял, что это лагерь.
С одной стороны у лагеря не было никакой загородки, только лес, а с другой — высокий облезло-синеватый забор и за ним шоссе. Леня догадался, что сюда можно было бы попасть и более простым путем, не через лес. Но отец это сделал нарочно, чтобы подружить Леню и лагерь.
Они прошлись от домика к домику по рыжей прошлогодней траве, сквозь которую кое-где пробивались зеленые чубы. Здесь все строения были синие: дома, скамейки, забор.
— Ну что… По-моему, неплохо, — сказал отец виноватым голосом.
Лене сделалось стыдно, что у него сейчас такая, наверное, тоскливая и кислая физиономия — несчастный вид. Он упал коленями на траву, сделал кувырок, как его учили на уроках физкультуры. Встал, улыбнулся отцу. Штаны на коленях были мокрые… Несколько секунд они смотрели друг на друга.
— Ну, а хочешь — не езди, — сказал отец. — Обстоятельства тебе известны.
— Почему? — быстро ответил Леня. — Мы же договорились!
За футбольным полем и еще другим пространством, тоже ровным и тоскливым, как плац для марширования, они увидели три или четыре десятка сваренных между собой обрезков водопроводных труб. Такие как бы перепутанные турники. Турниковые джунгли.
— Это для чего же? — сам себя спросил отец. — Лазить, что ли?
— Вряд ли. — Леня пожал плечами. — Тут загремишь — не поймают… А им за них отвечать… за детей.
— Кому им?
— Ну, воспитателям… вожатым этим…
Отец ничего не ответил. Наверное, думал так же, как сын. Леня повис на нижней перекладине. Синяя краска кое-где облупилась.
— Ну чего? Пойдем? — сказал отец. — Мама там с обедом нас ждет.
У начала лесной дороги с водяной змеистой рельсой они остановились, еще раз посмотрели на лагерь.
«Только не надо быть таким несчастным, — сердито подумал Леня. — Не надо из себя много строить, понял? И раз я обещал, то сделаю!»
В сущности, никаких обещаний с него не требовали. Да и что за проблема: одну смену отбыть в лагере. Впервые за многие годы его родителям достался летний отпуск в одно и то же время. А месткомовцы помогли достать путевки в один и тот же санаторий. Это и были обстоятельства… Но значит, обычное Ленино летнее счастье летело вверх тормашками: ни дачи, ни речки Мамонтовки, ни ребят.
— Сын, ты вообще что? С людьми плохо сходишься? — уже в метро спросил отец.
Леня в ответ пожал плечами. Не хотел он сходиться с кем попало, когда у него уже были друзья! На даче и на станции Клязьма. А не в этой
синей одинаковости.
* * *
И вот они приехали. На знакомый Лене плац, сильно с тех пор позеленевший. У отрядных домов (тех самых голубых строений) на траве горой лежали чемоданы. И Ленин тоже лежал где-то там. Все чемоданы предписано было сдать в кладовку.
Никто, между прочим, об этом не думал. «Они просто привыкли. А я приехал сюда не для того, чтобы привыкать. Отбуду двадцать восемь дней — и на Клязьму». Леня отвернулся от той кучи народа, которая была его вторым отрядом. Сел на низенькую, опять голубого цвета, скамейку, врытую в землю. «Я это делаю для своих родителей. Я же не эгоист какой-нибудь». Родители даже и не заметили, что Леня сюда не хотел ехать… Так он думал.
В нескольких шагах от себя Леня Осипов увидел девчонку. Она сидела на плотном коричневом рюкзаке. Такая одинокая среди общей громкой суетни. Как беженка. Девчонку эту по автобусу Леня не помнил. Но она сразу приглянулась ему — за тоскливые глаза. Он с ней был как бы из одного тайного общества.
Леня не умел заговаривать с незнакомыми людьми. И некоторое время ждал, что, может быть, она сама заговорит. Но девчонка смотрела куда-то — не то на Леню, не то мимо Лени. Он даже оглянулся — там был… его отряд и отрядный дом. Тогда он наконец спросил:
— Э, ты чего тут сидишь? Ты из какого отряда? — Вот он и произнес первое лагерное словечко.
Девчонка посмотрела на Леню испытующим и грустным взглядом:
— Во втором должна быть. А меня не берут!
— Почему? — удивился Леня.
— Потому… Что ж ты, не понимаешь? Потому что лагерь не резиновый… Я к Олег Семенычу подошла — просила-просила…
— К какому Олег Семенычу?
— К начальнику. Что ж ты, не знаешь?.. Я уж здесь два часа вас жду. Приехала на электричке и жду! А теперь он меня на автобусе… «Придется, говорит, назад».
— А почему ты путевку-то не купила? — спросил Леня, продолжая недоумевать.
— Мама не смогла! Что, думаешь, этих путевок миллион, что ль?
В ушах у нее вставлены были сережки-проволочки с как бы золотыми горошинами на концах.
Неожиданно девчонка заплакала, утерла глаза кулаком. Лицо у нее сделалось старушечье… Леня оглянулся и понял, в чем дело: это автобусы начали раскочегаривать свои моторы.
— Да неужели тут лишнего одного местечка не найдется?
— А где ты его возьмешь-то? — быстро спросила девчонка, словно уличая Леню во лжи. — Олег Семеныч говорит: если б кто-нибудь уехал или не приехал… Ну вот возьми ты — уедь, уедь! — Она посмотрела на Леню без всякой надежды. — Вот так же и все. Понял?
В душе у Лени звучало то ли удивление, то ли досада. Он бы рад был отдать ей путевку, но не мог.
Бибикнул автобус, и девчонка послушно побежала, подхватив свой рюкзак. Она была в синей юбке, белой блузке и в сверкающем, отглаженном галстуке — прямо хоть для кино снимай. Так хотела всем понравиться, а ее все равно не взяли…
После обеда в шумной, как цех, столовой начался тихий час. Раньше его называли «мертвый». А теперь говорить так считается «некультурно». Это Леня отметил про себя с непонятно сердитой усмешкой.