Страница 14 из 101
И вот наконец оно всплыло из оврага. И, как по команде, сорвался с места первый в этом утре ветерок. Сейчас же с берез рухнул на землю залп прозрачных капель. Тогда он улыбнулся и встал.
До подъема лагеря, до половины восьмого, было еще три с половиной часа. В то же время начинался и его рабочий день. Однако он считал, что у него ненормированный рабочий день. Впрочем, как и у всех взрослых в этом лагере.
Собственно, он ничего такого не считал — не думал об этом. Просто взял лопату — зеркальную, с полированной от работы ручкой — и тихо вышел из дому. Лопату следовало бы подточить, но невозможно было визжать железом об железо в такую сонь и тишь.
В четыре часа утра — пусть даже июнь-разыюнь — все равно прохладно. Поэтому он был в лыжной куртке, в туристских ботинках и толстых носках. И в шортах, что довольно нелогично, в длинных таких шортах до колен, которые лет десять-пятнадцать назад почему-то называли «горячие штанишки».
И еще у него была огромная черная борода, которая закрывала всю нижнюю часть лица, словно маска у грабителей поездов на диком американском Западе. А над этой маской сверкали ярко-синие глаза.
Он не производил впечатления особого гиганта, однако на самом деле был очень крепким человеком и мог работать без устали.
В старых учебниках по арифметике сплошь и рядом печатались задачи про ручной труд. И почему-то особенно часто про землекопов. Например, так: «Один землекоп может за три часа вынуть 1,5 кубометра земли. Сколько…» — ну и так далее. Бородатый человек с синими глазами и в «горячих штанишках» это самое как раз и собирался сделать — до завтрака.
Для удобства надо наконец назвать его имя. Его звали Михаил Сергеевич Зотов. В лагере «Маяк» официально он был руководителем кружка «Умелые руки». А кроме того, чинил все, что сломается, только часы не умел. А кроме того… а кроме того — про это и наш рассказ.
Он был такой, знаете ли, довольно странный человек на этом белом свете. И не очень везучий.
Лет шесть-семь назад он окончил инженерный вуз. Но каждое лето приезжал в «Маяк». И здесь его принимали с распростертыми объятиями. Потому что он был лучшим в мире руководителем кружка «Умелые руки». Или, по крайней мере, входил в первую пятерку.
Но ведь лагерь — работа сезонная: июнь, июль, август, а там… до свидания. И он возвращался в свое учреждение, где перед тем инженерил. В учреждении его тоже принимали, ведь профессия инженера довольно-таки дефицитная. Хоть инженеров и много, но требуется их еще больше. Да, принимали, но без всяких распростертых.
Его однокашники все куда-нибудь продвинулись — кто в старшие, кто в руководители группы, кто даже в завотделом. А он, дожив до двадцати восьми лет, все был простым инженером.
Я не знаю даже, хорошо это или плохо, потому что ведь кто-то должен быть и простым — не всем же руководить. Но для очень многих такое положение было бы обидным. Все продвинулись, один ты сундук сундуком! Михаила Сергеевича же это совсем не трогало — жил себе и жил. Такой уж он был человек.
Однако рассказ о другом. Это просто так. Что называется, дополнительный штрих к портрету.
Главным же в этом рассказе будет любовь.
Дело началось в прошлом году, на Октябрьские праздники. Михаил Сергеевич поехал в подмосковный город… назовем его условно Чашкин. Почему туда? А потому, что в тамошнем педагогическом институте учились почти все вожатые «Маяка»: и Люся Кабанова из третьего отряда, и Света Семина из пятого, и Коля Кусков из первого, ну и другие.
Вы спросите: что за странное стечение обстоятельств? Очень просто. Олег Семенович и директор того института (по-настоящему он называется ректор) были друзья-товарищи, когда-то учились вместе, потом вместе писали разные научные педагогические статьи. И теперь тот ректор присылал в «Маяк» своих лучших студентов, потому что знал: здесь у них будет самая хорошая в мире педагогическая практика.
А Михаил Сергеевич с этими всеми людьми передружился. Они ему и говорят: «Давай приезжай к нам, Миш, на Седьмое ноября». Он сел да приехал.
Седьмого ноября что люди делают? Известно: сидят за праздничным столом, едят, пьют, потом поют песни и танцуют. Так было и в этот раз. Тем более что собрались люди, которым есть что вспомнить. Тут я должен сказать, что, когда собираются педагоги, они говорят только про ребят, то есть про вас. Это уж я точно знаю — сам был когда-то учителем.
Так они и сидели. А Михаил Сергеевич все смотрел да поглядывал на одну девушку, на Женю Смородинскую. Что в ней такого особенного, этого никто не знал, кроме самого Михаила Сергеевича, бородатого человека.
Кстати, здесь надо заметить, что взрослые умеют влюбляться точно так же, как и школьники, ничуть не хуже.
Если, например, мальчишка подшибает на катке девчонку, и не просто так, а в знак любви и верности, он совершенно уверен, что взрослый на такие штуки уж никак не способен. Конечно, взрослый не будет ставить подножки или толкаться. Но он вполне может вдруг ни с того ни с сего надерзить или ляпнуть не слишком умную шутку. И кому? Человеку, в которого он прямо-таки до полусмерти, но тайно влюблен.
Зачем же он это делает? А затем же, зачем и мальчишка на катке подшибает вон ту девчонку в синем свитерочке, — от смущения, представьте себе!
Еще как бывает? Бывает, что мальчишка перед девчонкой распускает хвост павлином — хвалится, выламывается… Бывает это у взрослых? Сколько хотите.
Еще какие есть способы влюбляться?.. Да их, в сущности, десятки, если не сотни. Например, изобразить совершенное равнодушие, не замечать свой «предмет» ни краешком глаза, ни полуресничкой. Но при этом все время стараться быть на виду. Такие штуки (ну, естественно, с учетом возрастных особенностей) проделывают и ребята, и взрослые.
А Михаил Сергеевич влюбился совсем особым способом.
Все сидели и веселились, а он вдруг встал.
— Ты куда, Миш?
— Дело есть одно…
Все про него знали, что он человек немного… странный, но человек хороший, и поэтому не беспокоились.
Он вышел на улицу. Был уже глубокий вечер. При свете ярких праздничных окон он оглядел двор. И представьте себе, обнаружил то, что искал: лопату и тачку с огромными железными колесами. Такие тачки, между прочим, на стройках первой пятилетки называли «стерлингами», в них возили в котлованы жидкий бетон. И вот бородатый, как разбойник, Михаил Сергеевич Зотов вывел гремучую железную тачку с гремучей лопатой внутри на улицу и покатил по булыжной мостовой.
Картина довольно-таки странная! А особенно для того дворника, у которого Михаил Сергеевич позаимствовал лопату и тачку-стерлинг. Но ведь это был праздник, Седьмое ноября, и никого не заботила тачка, гремящая по мерзлому булыжнику.
Так он и ехал себе. А города, надо сказать, Михаил Сергеевич совсем не знал. Наконец ему встретилась где-то на окраине компания. Иллюминации там, несмотря на праздник, никакой. Только одинокий фонарь качался вверху.
— Эй, ребята! — сказал неизвестный, и глаза его сверкнули из-под черной маски. — Где тут у вас лес?
Паренек, который играл на гитаре, в свободное от работы и отдыха время участвовал в народной дружине. Но слишком уж неразбойничье лицо было у этого разбойника.
— Так ведь… — сказал он, отчего-то смущаясь, — сейчас вам направо… вон где следующий фонарь светит. И вниз, к речке. А там через мостик на горку, вот он и лес.
Потом компания долго смотрела вслед бородачу, долго слышала, как гремит его телега. А потом они молча пошли своей дорогой. У каждого на языке крутилась одна и та же фраза: «Странный какой-то человек, верно?» Но никому не хотелось ее говорить — больно уж она была очевидная.
А в той компании, из которой ушел Михаил Сергеевич, танцевали-танцевали, говорили-говорили, под конец попили чайку и улеглись спать. Больно уж не хотелось расставаться, больно уж не хотелось выходить в эту дремучую ночь.
Все они были туристы, походники — народ неприхотливый. Ребята, например, поступили очень просто: сняли со стены ковер, на одну половинку легли, другой укрылись. Так за милую душу и проспали до самого утра… А Михаила Сергеевича среди них все не было.