Страница 25 из 54
Сближение действительно прошло без отклонений, хотя самый ближний участок пришелся на неприятный момент перехода от света к тени. Темнота наступает за считанные секунды. Быстрая смена освещенности вызывает неприятные ощущения. Глаз не успевает перестроиться, и контроль причаливания в такой ситуации дело трудное. Тем не менее мы состыковались и, затратив два витка на проверку герметичности стыка и выравнивание давления между отсеками станции и корабля, открыли люки.
И вот я вплыл в переходной отсек, который покинул 19 августа 1979 года. Тогда мы с Володей Ляховым покидали станцию после 175-суточного полета. И, уж конечно, не думал, что всего через восемь месяцев мне придется вернуться сюда для выполнения не менее длительного полета. Уходя со станции, мы оставили следующему экипажу напутственное письмо. И вот теперь мной же написанное письмо я прочитал сам. Случай редкий. Самому себе мне еще писем писать не приходилось.
После предыдущего полета я собирался заняться работой на земле. Готовился к работе в Центре управления полетом. Когда-то я немного работал в ЦУПе. Работа эта мне нравилась своей сложностью, обилием неожиданных вопросов, необходимостью решать их в короткое время, оперативно. Нравились люди, которые там работали, их опыт и знания, которые совершенно невозможно почерпнуть ни из каких учебников, потому что таковых пока нет, а можно накопить благодаря длительной работе, по крупинкам собирая все то ценное, что дает каждый полет. Работа эта занимает человека целиком, не оставляя времени ни для чего другого. Она не укладывается ни в какое рабочее время, она требует напряжения всех сил — физических и умственных. В общем я уже настроился на эту интересную работу.
В полет же готовился очередной экипаж — Леонид Попов и Валентин Лебедев. Леша собирался в первый полет, а Валентин уже летал на "Союзе-13". Они были нашими дублерами, и я хорошо их знал. С 1977 года мы готовились параллельно. В начале марта этого года я присутствовал на их заключительной комплексной тренировке в Центре подготовки космонавтов. Они хорошо отработали. Но во время занятий на батуте Валентин неудачно прыгнул и порвал связки в коленном суставе. Сначала показалось, что это просто растяжение и через день-два он встанет на ноги. Но прошел день, второй, и стало ясно, что быстро он не поправится, а нужна операция. А старт приближался, и надо было решать, кем Валентина заменить. Я о его травме еще не знал.
Елисеев позвонил вечером. Мы должны были вместе ехать на какое-то совещание, и нужно было договориться, где встретиться. В конце разговора он как бы между прочим сказал, что у Валентина разрыв связок и что я думаю, если меня попросят поддублировать этот полет. "У тебя еще есть ночь, подумай, а завтра поговорим" — были его слова.
Предложение было совершенно неожиданным и требовало решения целого ряда вопросов. Прежде всего для себя. Зачем мне дублирование? Хочу ли я лететь? Не на несколько дней, а опять на полгода? Если да, то смогу ли я отлетать такое время с новым командиром? Как к этому отнесутся дома? Полетное снаряжение на меня не готовили и успеют ли теперь? Ведь это производство, а оно упирается в технологический цикл. У нас с новым командиром нет ни одной совместной тренировки, а до вылета на Байконур остается около трех недель. Как отнесется Главный конструктор к такому варианту, ведь в конечном итоге выбор зависит от него? И целый ряд других, более мелких вопросов, мелких, но решить которые было необходимо.
Пока что был решен только вопрос с медициной. Словно предвидя такой вариант, я прошел годовую медицинскую комиссию. Это целый комплекс испытаний и нагрузочных проб, включая барокамеру и центрифугу. Дисциплина обязывает раз в год пройти эту комиссию. В общем, с медициной у меня вопросов не было и заключение лежало на столе.
Итак, вопрос первый: хочу ли я лететь? Здесь никаких сомнений не было. Хочу! И никаких дублирований. Многим это казалось удивительным. Но мне не казалось. И дело здесь в том, что первый длительный полет много дает, но еще больше ставит вопросов. Эти вопросы занимали и меня. И ответить на них мог только следующий полет, равнозначный по длительности. Короткие полеты строго регламентированы, в них программа рассчитана по часам. Совершенно нет времени для творчества. И не успеешь оглянуться, как надо спускаться. Это меня не устраивало. Мне нужен был полет достаточной длительности, чтобы можно было наряду с основной программой выполнять эксперименты, которые нигде не оговорены официально, но необходимость в которых я чувствовал. В основном меня интересовала верхняя атмосфера, а конкретнее, второй эмиссионный слой. Моменты его появления, характер свечения, интенсивность, районы распространения. Это был неизведанный уголок, и тут я мог помочь ученым. В основном статистическими наблюдениями и съемками. Я уже знал, где искать этот слой, как он выглядит, как его снимать и что нужно для его распознания. Первые черно-белые снимки второго эмиссионного слоя были получены во время полета экипажа Романенко и Гречко. По ним можно было замерить высоту его над горизонтом, но состав его определить было нельзя. В своем предыдущем полете я снимал второй слой на хорошую цветную пленку, с большими выдержками, и мы получили впервые цветные фотографии. Их можно было фотометрировать, что и было сделано. Но так как эти работы не планировались, а выполнялись в свободное время и без соответствующего аппаратурного обеспечения, то и снимки были невысокого качества. Мне казалось, что сейчас, имея опыт предыдущего полета, можно будет сделать качественные фотографии с соответствующими их привязками к земным ориентирам.
Второй вопрос — изучение зодиакального света: свечения атмосферы, связанного с заходами и восходами Солнца. С Земли эти процессы наблюдать невозможно, и я, имеющий уже опыт подобных наблюдений в предыдущем полете, мог бы получить много материала по этому явлению.
В ходе полета возникли и другие вопросы, связанные с уточнением модели атмосферы с помощью наблюдений за Солнцем и Луной. Дело в том, что можно исследовать атмосферу по характеру их заходов и восходов. Это была совершенно новая задача, и ей было интересно заниматься. Но это уже в процессе полета. А до него я решение этой задачи не планировал. Были и прикладные задачи, например, по выявлению районов, интересных для рыбаков. Такие работы мы начинали в предыдущем полете, и их интересно было бы продолжить.
И поэтому, когда появилась возможность снова полететь, у меня сомнений не было. Лететь надо.
Другой вопрос. Смогу ли я? Или, вернее, сможем ли мы? Ведь в экипаже двое. Так вот сможем ли мы полгода проработать и прожить в станции? Здесь я был старший и по возрасту, и по количеству полетов, и по опыту. Я уже знал, что такое полугодовой полет. И в любой ситуации моральная ответственность лежала на мне.
А что я знал о командире? Мы готовились параллельно. Конечно, посматривали, как готовятся дублеры. Это стимулировало. Мы вместе летали на всякие тренировки: по решению визуальных задач, по навигации, по отработке операции "выход". Невольно мы наблюдали друг за другом. Кто лучше делает какой-то элемент, кто тщательнее пытается понять что-то при визуальных наблюдениях. Естественно, что я видел в деле и Лешу Попова. Не применительно к себе. Ведь он был тогда в дублирующем экипаже. Я просто смотрел. И он мне еще тогда нравился. Спокойствием и уверенностью. Знаниями и какой-то мягкой теплотой в обращении с остальными ребятами из отряда космонавтов. Контактностью и желанием все спорные вопросы решить с наименьшими потерями. В общем, он запоминался.
И когда появилось это неожиданное предложение, я, взвесив все "за" и "против", решил, что в таком сочетании мы можем отработать программу.
Но был еще вопрос с домашними. Они, естественно, никаких восторгов не выразили. И жена Наташа, и мама просто заплакали, и вид у них был такой, как будто мне нужно было идти на казнь. Дети тоже были решительно против. Сразу срывались все их планы проведения летних каникул. Длительные разъяснительные беседы с Наташей несколько сняли остроту, но не убедили ее в необходимости моего участия в таком полете. Понять ее было можно. Она только что пережила 175-суточный полет со всеми его нюансами. А ведь у нее еще есть и своя работа, и двое наших детей требуют постоянного внимания и заботы. Я, конечно, понимал, что ей будет нелегко, но такая у нас работа, и жена космонавта должна уметь переносить все тяготы не только своих забот, но и нашей работы. Если говорить честно, то мне всегда казалось, что нашим близким, остающимся на Земле, гораздо тяжелее, чем нам, улетающим на свою работу.