Страница 17 из 54
Когда меня спрашивают, что больше всего запомнилось в полете, начинаю думать. А если отвечать с ходу, не задумываясь, то навсегда врезалась в память такая картина. Желтое неяркое солнце, небо и белые облака, только не внизу, как привык их уже видеть за долгие месяцы полета, а над головой. Мы сидим в шезлонгах, невдалеке девушка с ромашками. Запах полыни. А рядом спускаемый аппарат, еще горячий, и оранжевый с белым шелк парашюта.
Радость встречи с домом после долгой разлуки всем знакома. Но лишь немногим более двадцати лет назад человек впервые ощутил то, что сегодня довелось испытать и нам, — радость встречи с Землей. Но так я думаю сейчас, а тогда с трудом верилось, что мы уже на Земле. Все происходящее казалось как во сне. Только уж очень реально Земля давила своей тяжестью.
Мы выполнили свой долг, отработали программу. Сколько же мы летали? Зима, весна, лето, а мы все над Землей. Мы делали виток, и, пожалуйста, все времена года проходили перед нами за полтора часа. Но жили мы на орбите по московскому времени…
Закончился 175-суточный полет. Мой первый космический марафон. Небольшой перерыв, и второй марафон: 185-суточный полет. Новый командир и прежняя станция. Работа знакомая, но масса новых нюансов. И привычка вести в полете дневник. Отрывки из него я и предлагаю читателям.
25 февраля 1979 года
Это был день нашего с Володей Ляховым старта. А начался он с того, что врач экипажа Роберт Дьяконов, разбудив нас без всяких церемоний ровно в восемь, сказал:
— Мужики, у меня к вам предложение, работенка есть суток этак на 170 там, где, говорят, есть какая-то сенсорная депривация, невесомость. Все время вдвоем будете. Ну, гости разок прилетят. Еще можно отказаться, но, я думаю, вам стоит попробовать. Если согласны, сейчас мои коллеги вас слегка осмотрят, потом позавтракаем, и вперед.
Мы рассмеялись. День начинался хорошо. А накануне шел сильный снег, в ста метрах ничего не видно. Мы боялись, что старт, если он будет, будет невидимым. Сегодня погода была чуть лучше. После завтрака я позвонил из нашей гостиницы "Космонавт" домой — поговорил с женой, как мог, успокоил ее. Предстоящая долгая разлука со мной восторгов не вызывала. Чтобы подбодрить сына (у меня двое детей: дочь Вика и сын Вадим), я назначил его как теперь единственного оставшегося в доме мужчину на время моего отсутствия "главой" семьи, чем Вадим очень гордился впоследствии.
Дорога на специальном автобусе от гостиницы до стартовой площадки длиной в час мне хорошо знакома. Много ездил, когда еще работал здесь специалистом по наземным испытаниям. Проехал по ней и с Володей Козленком к первому своему старту. Тогда мы оба так рвались в космос и не знали, какой горький сюрприз он нам приготовит. Не смогли мы состыковаться со станцией, возвратились на Землю ни с чем. Судьба развела нас потом. Как людей, имеющих опыт, пусть небольшой, зато поучительный, нас включили в разные экипажи. Володя к этому времени успешно закончил свой второй, 140-суточный, полет, а теперь предстояло лететь мне, уже с Володей Ляховым, запланировали нам командировку 173-суточную.
Еще недавно люди не представляли, возможно ли так долго быть вдвоем. Вот в рассказе американского писателя О"Генри "Справочник Гименея" есть такие слова: "Если вы хотите поощрять ремесло человекоубийства, заприте на месяц двух человек в хижине восемнадцать на двадцать футов. Человеческая натура этого не выдержит". И написано это всего-навсего 70 лет назад. О"Генри — писатель юмористический. На "полном серьезе" это высказывание воспринимать, конечно, нельзя, но доля правды, и причем немалая, в его словах есть: длительное пребывание с глазу на глаз даже с самым приятным тебе человеком само по себе испытание.
Кроме того, полет — это всегда риск. Как ни проверена, ни испытана техника, никогда не знаешь, какой отказ она может преподнести тебе в невесомости. И человек нашей профессии это всегда понимает и должен быть готов к любым неожиданностям. Но, с другой стороны, мы всегда помним, что нам доверяется огромное дело: завершать работу больших коллективов рабочих, инженеров, ученых. Мы, космонавты, являемся последним звеном в той цепи, которая начинается с замысла космической машины в умах проектантов и заканчивается написанием отчета о полете уже после приземления и осмысливания всех деталей полета. И вот эта огромная ответственность за труд целых коллективов, с одной стороны, окрыляет, а с другой — давит на тебя тяжким грузом. Все эти мысли промелькнули у меня в голове, пока я ехал в космодромовском автобусе…
Но предстояла работа, и я постарался на ней сосредоточиться. Я еще раз воскресил в памяти первый полет, особенно его начальную фазу — участок выведения. Дело в том, что на этом участке от космонавта мало что зависит. При нормальном ходе полета работает автоматика, но надо быть готовым ко всему, и поэтому еще и еще раз продумывались возможные аварийные случаи и связанные с этим последствия. В случае аварии ракеты мы бы садились в малолюдные просторы Сибири. А в зимнее время это не очень-то приятное занятие.
За этими размышлениями время пробежало незаметно. Мы прибыли к зданию, где нам предстояло облачиться в космические доспехи. Не спеша переодеваемся. Это и последние наземные проверки скафандра, в котором предстоит преодолеть участок выведения. Скафандр нужен для страховки: на случай разгерметизации спускаемого аппарата.
Последние напутствия Главного конструктора и его заместителей. Это даже не напутствия, а просто пожелания удачи в столь длинную дорогу.
Опять в автобус — к стартовому столу. Снег прошел, и теперь заправленная и готовая к работе ракета хорошо видна. Выкуриваю последнюю сигарету. В полете курить нельзя, а до этого курил 28 лет. Предстоит период отвыкания от никотина. Нас сопровождает врач экипажа Роберт Дьяконов и помогает дойти до лифта. Оттуда еще раз оглядываемся на провожающих, так хорошо знакомых по многолетней работе, тех, кто сейчас будет обеспечивать нашу работу, на заснеженную степь, на хмурое зимнее небо. Хочется все вобрать в себя, запомнить, сохранить на весь полет.
И вот лифт несет нас к ракете, все земное уже позади, и, хотя до старта еще два часа, теперь надо думать только о работе. Время тянется мучительно долго. И хоть страшновато отрываться от Земли-матушки, всем сердцем стремишься скорее в полет. Ведь столько лет готовился к этой работе!
Наконец следует команда "Зажигание!", слышен гул, он нарастает, вдруг толчок. Это значит — ракета пошла. Прощай, Земля! Девять минут длится участок выведения, и минуты эти кажутся бесконечно длинными. Постепенно растут перегрузки, и вот наконец наступает невесомость. Что-то напоминающее невесомость испытывает и обычный авиапассажир, когда самолет стремительно проваливается в воздушную яму. Только здесь, в космосе, это не мгновения, а отныне наше постоянное ощущение. Радости оно вроде не должно доставлять, а мы вот рады: первый этап путешествия прошел удачно.
Правда, разбираться в своих чувствах здесь некогда, начинается уже работа, а она строго регламентирована временем, и надо успевать поворачиваться. Первый день на орбите очень напряженный: надо успеть и проверить все системы корабля, и выполнить коррекцию орбиты для стыковки на следующий день со станцией, и хочется хотя бы краем глаза посмотреть на Землю с такой высоты. Обязательная часть программы заканчивается только через 9 часов после выведения. Чувствую, как устал. Наверное, это от волнения и новых впечатлений. Я уснул как убитый и проспал 6 часов.
26 февраля 1979 года
Вообще-то этот день не стоило бы описывать. Но лично для меня он был трудным чисто психологически. Я помнил, как полтора года назад я вместе с Владимиром Коваленком на корабле "Союз-25" уже летел к "Салюту-6". Мы были совсем рядом со станцией, но стыковки тогда не получилось и мы не попали в наш космический дом. Те, кто связан с техникой, знают, что порой и налаженная машина не всегда работает. Тем более сложнейшая космическая техника. Да и человек, впервые попавший в такие необычные условия, бывает не всегда точен в своих действиях. Поэтому для меня это была как бы вторая попытка. Я понимал, что третьей уже может не быть. Это ведь не спорт…