Страница 35 из 45
Тогда в её жизни и появился этот мужчина. В мире крупного бизнеса его имя почти никогда не озвучивали, поскольку интересы этого человека представляли другие. Крепкий, плотно сбитый, с живыми, стального цвета глазами, он вёл свои дела, нигде не задействуя собственные фирмы, но полностью владея ситуацией в целом. На него работали производственные, торговые, венчурные подразделения в разных городах и странах, к нему сходились самые разные нити, но он мог позволить себе появляться где угодно без охраны, поскольку не светил ни своего капитала, ни способов его получения. Даже машину он водил средненького класса – «ниссан», так себе игрушечка для взрослых мальчиков и девочек. Ему был чужд плебейский апломб, связанный с имущественным статусом, – он глядел поверх материальных формул и видел крупные цели, которых обязательно достигал. Как потом, по обрывочным репликам, стало ясно женщине, он управлял политиками, исподволь скупая их и подготавливая что-то вроде импичмента президенту или конституционного переворота, – она так и не поняла, что же именно, да и не старалась понять.
Стояла зима. В автосалоне этот человек появился, одетый в хорошую дублёнку и тёмный костюм с галстуком. Он хотел присмотреть более-менее приличную «вольво» с высоким клиренсом и, как сам он сказал, порекомендовать её другу. Полушутя, мужчина предложил очаровательному менеджеру сопровождать его во время тест-драйва, и женщина отчего-то согласилась. Сила этого человека, таившаяся внутри, проявлялась в каждом его движении, и, сидя в кабине рядом с ним во время пробной поездки, женщина вдруг почувствовала, как всё в ней задрожало – до тошноты. У неё и в мыслях тогда не было изменять мужу, воспитана она была в традиционных представлениях о верности до гробовой доски; просто ноги отчего-то стали слабыми, и всё. «Будто кур воровала», – пытаясь отшутиться, произнесла она про себя поговорку, годную на данный случай, а потом, словно сомнамбула, продиктовала мужчине номер своего телефона, если (как тот сказал) придётся посоветоваться.
Звонок раздался через три дня, они встретились и пили кофе где-то возле её работы, а ещё через день снова пересеклись в центре города, и ей было стыдно, что она приехала на своём драндулете, а он наверняка посмотрит на её подержанную машину и поймёт, в каких она живёт условиях. Ещё утром, когда она одевалась, муж в шутку поинтересовался, зачем она надевает красивое нижнее бельё.
– На работу иду, как видишь, – белозубо засмеялась в ответ женщина, не сразу даже поняв, почему, действительно, хочет чувствовать себя вызывающе сексуальной, хотя никто этого не увидит.
– Хорошо, что не к зубному на приём, – сострил муж. Он тоже собирался на службу: натянул рубашку и застегнул джинсы. Костюмов он никогда не носил, а галстуки терпеть не мог.
Дочка бегала по квартире, которую они тогда снимали. Вскоре им предстояло купить свою первую «двушку» – шикарные по тем временам апартаменты.
Прошла неделя, в течение которой они с тем мужчиной виделись каждый день. Во время обеденного перерыва он забирал её в кафе или отвозил в ресторан, а потом доставлял обратно. Час, а иногда полтора они разговаривали – обо всём; точнее, говорила по большей части она, вытаскивая на свет божий детали своего настоящего и прошлого, сперва в виде намёков (неизвестно, как отреагирует собеседник), а потом уже подробно, со смехом или всерьёз. Она и сама не знала, отчего её словно бы прорвало, но каждый раз она становилась всё откровеннее. Однажды она высказала свою тайную мечту: занять административный пост на поприще спорта. «Там, – сказала она, – я смогу быть полезна, потому что серьёзно в этом разбираюсь. А торговать машинами – это же не навсегда».
Мужчина тогда бросил на неё внимательный взгляд и промолчал.
Он тоже, хотя гораздо более сдержанно, упоминал в своей жизни, своих интересах, почти не затрагивая ни бизнес, ни политику (хотя это являлось главным), и не пытаясь вызвать даже тени сочувствия к тому, какое вёл существование в личном плане. Эта тема вообще не обсуждалась, сказано было только: жена – юрист, плюс имеется сын, который оканчивает вуз, на этом всё. Собственно, большего женщине и не требовалось, потому что главным для неё оказалось стремление выговориться, и это была не обычная дамская болтливость, а что-то вроде исповеди мудрому и доброму пастору, который не осудит, но даст спасительный совет. Потому что женщина вдруг осознала (и это стало для неё откровением), что она начала тонуть в болоте материального быта, то есть тупого, безысходного однообразия, где не было места ни сильным и высоким чувствам – за их ненадобностью, – ни каким-то иным помыслам, кроме заурядного представления о достатке, который уже вот-вот должен был наступить, но далее такого достатка ничего не просматривалось. Терялся общий смысл существования, вот что означало – тонуть, и вот, в конечном итоге, на какую тему она говорила с мужчиной, умевшим слушать, о чём бы ни шла у них речь.
Помимо её воли, с женщиной начало происходить всё то, чему она, слабея всё больше, в силу собственного воспитания противилась как могла. Но однажды, во время очередной встречи, мужчина положил ей руку на ладонь, и она не убрала свою, как случалось раньше.
– У нас всё уже случилось, притом всерьёз, – констатировал он, – и не делай вид, будто ты этого не понимаешь.
Она и не делала вид, осознавая в действительности только одно: остановиться не получится, потому что ей самой всё сильнее хотелось того, чего она не знала, но лишь предчувствовала, всё больше пугаясь невозможности вернуться к себе прежней, да и не желая уже возвращаться.
Её первым мужчиной был тренер из сборной, он тогда долго ухаживал, а у неё наступила взрослая пора, но теперь она не помнила даже ощущений от той близости. Вторым оказался муж, с ним всё обстояло по-молодому хорошо, а потом родилась дочка и всё как-то переменилось, но ничего неправильного в этом не было.
У неё никогда не кружилась голова от того лишь, что кто-то положил ладонь на её руку, и глаза её никогда раньше не наливались слезами от переполнявших душу желаний, готовых воплотиться во всё что угодно и прямо сейчас. Сегодня она сидела, разговаривала с этим человеком и чувствовала в себе то, чего до сих пор даже не могла предполагать.
– Пойдём, – сказал ей тогда мужчина, и она поднялась за ним следом, почти теряя сознание, потому что поняла: она уже не выберется оттуда, куда её влекло.
Она ещё пыталась себя контролировать – даже когда они приехали на какую-то квартиру и она, словно сомнамбула, отправилась в душ, скорее для того, чтобы оттянуть время и, может быть, попытаться всё-таки включить тормоза, но через пять минут уже оказалась в его постели и боялась пошевелиться, а он всё сделал с ней сам, и, когда это произошло, она поняла, что стала теперь совершенно другой – но какой именно, ещё предстояло узнать и почувствовать. Сейчас она испытывала неловкость, потому что всё это время лежала почти неподвижно, словно бревно: ей мешал сковывавший испуг, мешало чувство стыда и то ощущение, будто вот сейчас её используют, а потом скажут: «Одевайся!» и отправят восвояси, уносить подальше свой позор.
Она в ужасе ждала, что же теперь последует, но ей принесли в постель кофе, наговорили кучу нежных слов и поцеловали так, чтобы она почувствовала себя дарительницей, которой благодарны. А спустя немногое время всё повторилось снова, но она опять не смогла понять, как себя вести – то ли тем же образом, что и с мужем, то ли совсем иначе, ведь было неизвестно, чего может ожидать от неё этот опытный мужчина, по-всякому переворачивающий её и достигающий самого потаённого дна её не разбуженных пока вожделений.
Скудный предшествующий набор её представлений оказался бесполезен. Когда они одевались, женщина отчётливо осознала, что если с ней не захотят больше встречаться, то это окажется вполне справедливым: кому нужна такая фригидная особа? Как самой ей быть дальше, она тоже не знала, но мужчина обо всём догадался и посоветовал: