Страница 2 из 23
В главном корпусе на стенах в обрамлении дубовых листьев и гвардейских черно-оранжевых лент висели портреты знаменитых летчиков, в свое время окончивших училище: Михаила Громова, Андрея Юмашева, Анатолия Серова… Больше ста тридцати фотографий Героев Советского Союза, научившихся летать на просторном Оренбургском аэродроме. Мы становились наследниками их славы и внимательно всматривались в их такие разные, но «одинаково мужественные лица, припоминали, кто чем прославил Родину. Тут были те, кто совершал первые дальние перелеты по стране, и те, кто вслед за экипажем знаменитого летчика своего времени Валерия Павловича Чкалова прокладывал пути через Северный полюс в Америку. Много было здесь советских асов, совершивших беспримерные подвиги в воздушных сражениях Великой Отечественной войны. Эти стенды напомнили мне галерею героев 1812 года, которую несколько лет назад пришлось увидеть в Зимнем дворце. Но там были только одни генералы, а здесь встречались и лейтенанты.
Нам предстояло научиться летать на реактивных самолетах, которые уже прочно вошли в повседневный быт советской авиации. Было интересно узнать, что пионер реактивного летания Григорий Яковлевич Бахчиванджи, сын слесаря-механика и сам бывший рабочий, став летчиком, еще в начале 1942 года первым поднявший в небо реактивный самолет, тоже учился в Оренбургском училище летчиков. Под его портретом висело описание этого подвига и шел рассказ о том, как рабочие авиационного завода, построившие первый реактивный самолет, радостно встретили летчика-испытателя. Они подбрасывали его в воздух, обнимали, жали ему руки. Все это происходило возле плаката, на котором было написано: «Привет капитану Бахчиванджи — первому летчику, совершившему полет в новое». О таких полетах, об эре реактивных самолетов прозорливо мечтал К. Э. Циолковский. Она уже наступила, эта новая эра, и нам, будущим курсантам, предстояло продолжать и развивать замечательное дело, которое еще в годы войны начал смелый советский летчик. Глядя на его безусое, молодое лицо, каждый из нас невольно представлял себя «однополчанином» этого замечательного пилота.
— Все уже сделано до нас, ребята, — сожалеюще сказал кто-то из нашей группы. — И война выиграна, и новая эра в авиации открыта…
Я ничего не ответил, но про себя подумал, что в Советской стране всегда есть и будет место для подвига, за примерами далеко не надо ходить. Достаточно было взять любой номер «Правды» и убедиться в том, что буквально каждый день наш народ совершает трудовые подвиги, добивается новых успехов в социалистическом строительстве. В эти дни была пущена первая очередь Омского нефтеперерабатывающего завода, труженики сельского хозяйства Саратовской области сдали государству хлеба в два раза больше, чем предусмотрено планом, на реке Нарве построена гидроэлектростанция, первый агрегат Каховской ГЭС дал промышленный ток, городу Севастополю вручили орден Красного Знамени, бригада экскаваторщика Михаила Евец на строительстве Куйбышевской ГЭС вынула 1800 тысяч кубометров грунта, вышла книга колхозного опытника Терентия Мальцева «Вопросы земледелия», Владимир Куц установил новый мировой рекорд в беге на пять тысяч метров. Каждый день приносил что-то новое, значительное, волнующее, заставляющее думать. В те дни прочитал я в «Правде» беседу с академиком Л. И. Седовым «О полетах в мировое пространство» и вырезал ее на всякий случай.
В училище начались приемные экзамены. Я их не сдавал, так как у меня был диплом об окончании техникума с отличием, да и аэроклуб также дал хорошую аттестацию. Все время я находился с ребятами, помогал им по физике, математике. Требования были жесткие, и более половины прибывших оказались отчисленными либо еще до экзаменов медицинской комиссией, либо как не выдержавшие испытаний по теоретическим предметам. И хотя уезжали они из Оренбурга с не очень-то легким сердцем, но от всей души желали нам, остающимся в училище, плодотворной учебы, хороших полетов.
— На будущий год снова приедем поступать, — говорили некоторые из них.
И действительно, через год, когда мы уже начали летать на «мигах», кое-кто из этих ребят, проявив завидную настойчивость, добился своего и попал в число курсантов. Упорство в достижении поставленной цели — одна из отличительных черт нашей молодежи. Люди, которые страстно желают стать летчиками, обязательно станут ими.
Итак, началась моя военная жизнь! Нас всех, как новобранцев, подстригли под машинку, выдали обмундирование, сапоги. На плечах у нас заголубели курсантские погоны, украшенные эмблемой летчиков — серебристыми крылышками. Я нет-нет да и скашивал глаза на них, гордясь и радуясь, что приобщился к большой семье Советской Армии. Училище жило веселой жизнью молодых, здоровых людей, стремящихся к одной цели.
Нас разбили по эскадрильям, звеньям, экипажам. Я попал в эскадрилью, которой командовал подполковник Говорун, звено майора Овсянникова, экипаж старшего лейтенанта Колесникова. Это были мои первые командиры. Обращаться к ним надо было не так, как мы все привыкли — по имени и отчеству, а по воинскому званию, и говорить о них тоже надо было, упоминая звания и фамилии. На первых порах это казалось странным, но мы быстро привыкли к такому армейскому порядку. Все теперь определялось уставами: за проступок — взыскание, за усердие — поощрение, за отвагу — награда.
Наше знакомство с военной авиацией началось с занятий по программе молодого бойца. Командиром взвода оказался капитан Борис Федоров — человек требовательный и строгий. Он сразу же, по его выражению, принялся вытряхивать из нас «гражданскую пыль», приучать к дисциплине. Трудновато поначалу было курсантам, особенно тем, кто пришел в училище из десятилетки; их учили всему: наматывать на ноги портянки, ходить легким, красивым шагом. Мне было значительно легче, чем им, так как я всю свою юность прожил в общежитиях, где все делалось хотя и не по воинскому уставу, но по определенному распорядку дня.
Мне не надо было привыкать к портянкам и сапогам, к шинели и гимнастерке. В казарме всегда было чисто, светло, тепло и красиво, все блестело — от бачков с водой до табуреток.
С детства я любил армию. Советский солдат-освободитель стал любимым, почти сказочным героем народов Европы и Азии. Я помню стихи о нашем солдате:
Я тоже становился солдатом, и мне по душе были и артельный уют взвода, и строй, и порядок, и рапорты в положении «смирно», и солдатские песни, и резкий, протяжный голос дневального:
— Подъ-е-ом!
Нравились мне физические упражнения, умывание холодной водой, заправка постелей и выходы из казармы в столовую на завтрак.
Много времени проводили мы на полевых занятиях, на стрельбище и возвращались в казарму порой промокшими до нитки от дождя и снега. Глаза сами слипаются от усталости, скорее бы заснуть, но надо чистить и смазывать карабины, приводить в порядок снаряжение… Вначале у нас буквально не хватало времени ни книжку почитать, ни письмо домой отправить. Но постепенно размеренный строй армейской жизни научил не терять даром ни одной минуты, мы стали более собранными, подвижными, окрепли физически и духовно.
День 8 января 1956 года запомнился на всю жизнь. За окнами на дворе трещал мороз, поскрипывали деревья, ослепительно сверкали снега, освещенные солнцем. Всех молодых курсантов выстроили в большом зале училища. Каждый с оружием в руках выходил из строя, становился лицом к товарищам и командиру и громко зачитывал слова военной присяги. Одним из первых, по алфавиту, вышел вперед я и, замирая от волнения, произнес: