Роман (ЛП)

Я околдован.

Я хочу видеть ее улыбку. Хочу, чтобы именно я был тому причиной. Однако, до этого момента я являюсь лишь причиной, по которой льются ее слезы.

И я упиваюсь этим чувством, осознавая, что в моих силах вызвать в ней эмоции, которые могут кардинально, на физиологическом уровне влиять на нее, эмоции, о существовании которых она даже не догадывалась. Я трепещу при мысли, что она будет моей столько, сколько я посчитаю ее достойной, чтобы жить. От одной этой мысли мой член твердеет в болезненном ожидании.

Боже я хочу ее. Я хочу поставить ее на четвереньки. Хочу подвесить за наручники, прикрученные к потолку подвала. Я хочу трахать ее около каждой стены моего дома. Хочу отыметь ее везде, где только можно это сделать. Но больше всего я хочу трахнуть ее в душе под горячими струями воды, пока буду вколачиваться в нее, крепко сжав зубы вокруг ее горла. Я хочу наблюдать, как ее кровь из порезов, сделанных моим ножом, будет смешиваться с водой, прежде чем исчезнет в водостоке.

Боже, я хочу ее. И я ее получу.

Но еще рано. Предвкушение отсрочки удовольствия сломить Хизер, более эротично и привлекательно, нежели сам момент, когда я позволю себе, наконец, пленить, использовать и уничтожить ее, наблюдая за эмоциями, которые она будет испытывать, когда до нее дойдет смысл произошедшего.

Пока не пришло время снять эту чертову шину, я отказываюсь позволить себе даже попробовать и вместо этого сосредотачиваю свою энергию на планировании подходящего момента, чтобы взять Хизер Маккензи и полностью уничтожить ее разум, тело и душу.

Ей каким-то образом удается укрощать моих внутренних демонов, даже при том, что я не могу использовать ее тело так, как планировал.

Хизер продолжает сдерживать мою темную сторону, чтобы та не скучала, в то время, как возводятся стены моей клиники акушера-гинеколога, и моя любимая практика взлетает с ошеломительной скоростью.

Хизер каким-то образом удается сохранить мою извращенную злую сущность, обуздать ее, сохраняя под контролем…

До тех пор, пока, я пританцовывая, не заявляюсь в усадьбу Пейнов каждый вечер, мне абсолютно не нужны скупые подачки от других женщин, потому что мне нужно полное обладание не только над ее телом, но и разумом.

И каждый день, когда Долорес рассказывает мне, как страдает Хизер из-за того, что она не может покинуть пределы особняка, еще больше подстегивает мой гнев вырваться наружу, и Хизер приходится принимать весь удар на себя. Иногда мой гнев поглощает меня, еще до того, пока я заканчиваю ужин, и ее наказания начинается в обеденном зале, а затем мы продолжаем их в подвале. Бывают ночи, когда я могу держать свой гнев под контролем, позволяя ему кипеть на поверхности. Я жду, пока она примет ванну, наденет выбранную мною рубашку и поспешит скользнуть в постель, и лишь потом выплескиваю на нее весь свой гнев, избивая почти каждый квадратный дюйм ее плоти и сжимаю руки вокруг ее горла, пока она не теряет сознание. Единственный звук, который слышится при этом — мой таинственный и до жути спокойный баритон, который дразнит, глумится над ней, над ее глупыми мечтами, которые она отказывается отпускать.

Мы оказываемся в отточенной рутине, где Хизер либо подчиняется всем моим приказам, либо позволяет своим глупым понятиям влиять на ее решения, вынуждая меня наказывать ее плоть и неокрепший ум по своему усмотрению.

Каждое утро перед уходом на работу я открываю дверь в ее спальню, раздвигаю бледно голубые затемняющие комнату шторы с серебристой подкладкой, сажусь в кремовое кресло возле ее постели и смотрю, как она спит столько, сколько позволяет раннее утро. Я провожу губами по каждому изгибу ее лица, прежде чем останавливаюсь у ее рта, и шепчу:

— Пора просыпаться, мышка. Я приготовил твою одежду, и жду, что ты искупаешься, сделаешь эпиляцию, маникюр, педикюр, причешешься, оденешься и сопроводишь меня в столовую в шесть тридцать, как всегда.

Сегодня, пока я наблюдаю, как она шевелится в этой роскоши, которой я обеспечил ее сон, я ловлю момент, когда звук моего голоса наконец врезается в ее сознание. Я с удовольствием рассматриваю ее мягкое заспанное лицо, когда страх отражается в нём.

Сегодня очень важный день.

Сегодня день расплаты.

Сегодня будут даны ответы на вопросы, и определится судьба.

Сегодня исполняется шестая неделя со того дня, как она вручила мне свою жизнь.

Также этот день является началом ее длительного заключения.

— Открой глаза и посмотри на меня, мышка, — ее ресницы трепещут, прежде чем она откроет глаза цвета темного шоколада и посмотрит на меня, я ловлю себя на том, что подбираю правильные слова, чтобы объяснить ей, что ждет ее впереди. — Сегодня, после того, как с твоей челюсти снимут шину, советую тебе потратить день на созерцание истины, которую я открою тебе вечером за ужином. Я также предлагаю потратить изрядное количество времени, практикуясь в речи. Я ожидаю сегодня ясно услышать мелодию твоего голоса, я понятно выражаюсь? — я стою в полный рост, возвышаясь над ней и, застегивая пиджак и злорадно улыбаясь, продолжаю, — Ты знала, что, спустя недели, придет этот день, мышка. Используй его, чтобы подготовиться к следующему этапу твоей жизни. Сегодня настал твой час, не разочаруй меня. Именно от твоих сегодняшних действий зависит твоя жизнь, или же смерть.

Я знаю, особенно с вашей точки зрения, в этой части истории кажется, что я хочу, чтобы она потерпела неудачу. Не поймите меня неправильно, зло, что находится внутри меня, наслаждается мыслью о том, что она облажается, но другая часть меня, та, которую я отвергаю и не желаю признать, берет верх и жаждет, чтобы удача улыбнулась ей.

Я хочу ее, целиком и полностью, бесповоротно, я хочу каждую ее частичку.

Не на недели, не на месяцы, а навсегда. Я хочу, чтобы она принадлежала мне и только мне до конца моих дней.

Настолько, что когда она улыбается мне, из моих легких словно выбивают весь воздух, и они начинают сжимать нечто, находящееся у меня в груди. Это не может быть моим сердцем. Это что-то другое, чего нет в медицинских книгах. Я знаю это, потому что родился без сердца.

Орган, бьющийся в равномерном ритме в моей грудной клетке, никогда не чувствовал и не будет чувствовать ни намека на сочувствие, сопереживание, надежду, любовь и признательность.

Работа сегодня была для меня адом. Обычно она на 99.9 % проходит легко, однако сегодня вместо многочисленных родов, плачущих свертков счастья, меня ждал хаос, экстренные операции, и смерть.

Поэтому, сегодня, когда я говорю, что взбешен, это ужасное преуменьшение.

После того, как я провожу сорок пять минут, разминая мышцы насадками для душа с горячей водой, я оборачиваю полотенце вокруг талии, и иду в гардеробную. Я натягиваю темно-серые слаксы и черную плотно облегающую футболку с V-образным вырезом, которая открывает татуировку, покрывающую правую руку, а верхняя часть крыла в форме панциря видна на шее.

Чем ближе я физически к обеденному залу, тем быстрее гудит электричество в моих венах. Я ненадолго останавливаюсь у двери, и глубоко вдыхаю, поскольку готовлюсь к чему-то, всему и ничему одновременно. После того, как спокойствие ослабляет электричество, что с рокотом несется по моим венам, я расправляю плечи и выпрямляюсь в полный рост, пряча руки в карманы брюк, и спокойно вхожу в двери.

Вид идеальной улыбки Хизер, ее мерцающих светлых волос, ниспадающих на плечи, идеально контрастирует с платьем из красного шифона, что я выбрал для нее этим утром, и все слова, готовые сорваться с моего языка минутой ранее, исчезают, когда я смотрю на этот лик красоты передо мной.

Звук ее голоса воздействует на меня на фундаментальном уровне.

Ее голос — чистая эротика, а хрипотца из-за долгого молчания заставляет мой член затвердеть. Когда она оказывается в пределах досягаемости, внутри меня мгновенно просыпается основной плотский инстинкт.

Резким движением, я толкаю ее на середину длинного обеденного стола, а другой рукой молниеносно с грохотом сметаю все на пол, что попадается на пути. Не думая, я сжимаю ее бедра и разворачиваю, швырнув ее на освободившееся место. Мой взгляд прикован к ее, и из моего горла вырывается рычание, когда обеими руками я провожу по внешней стороне ее голеней, поднимая шелковистый шифон по ее гладким ногам. Я провожу руками еще выше, поочередно сжимая жестко ее тугую плоть, заставляя ее вскрикнуть и сморщиться от боли.