Страница 2 из 3
Нет, я не влюбилась. Я говорила себе, что мол испытываю эстетическое удовольствие, глядя на Игоря. Любуюсь в общем.
То, что он не очень высокого роста и недостаточно фактурный для того, чтобы сделать карьеру модели, давало мне смелость представлять себя рядом с ним. Потому что с почти идеальным и успешным и вообще самым-самым я себя не вижу. Буду честной. Я даже не смотрю в сторону таких. Боюсь того, что они не заметят меня. Нет. Не так. Они замечают меня. На время. Но что с того? Все происходит по одной схеме. Замечают, а потом настолько быстро теряют интерес, что от этого становится только хуже.
В пятницу вечером мы с коллегами традиционно завернули в бар нашего центра и встретили Игоря. На этот раз он сидел и словно ждал кого-то. Внутри все радостно затрепетало, потому что я решила, что он здесь из-за меня. Ложное предчувствие взаимной влюбленности спустило тормоза самоконтроля, и я напилась. Еще сильнее, чем в прошлый раз. Не помню, как мы оказались у него. С утра я увидела, что он живет с родителями в старом доме с высокими потолками, в квартире, которой нужен был ремонт еще лет 15 назад.
Именно из-за Игоря я решилась пойти к психологу. Потому что спустя месяцы странных с ним отношений, не могла понять, что держит меня рядом с алкоголиком и игроманом, в которого я даже не влюблена. Я не люблю ни эту гладкую смуглую кожу, ни эти карие до черноты глаза с длинными ресницами. Мне нравится на это смотреть и вроде как хочется, чтобы это стало моим. Но он остается мне чужим, а я чужой ему. Я почти ничего про него знаю – мы мало разговариваем друг с другом. Вернее, говорю в основном я. Он внимательно слушает. Пока мы вместе пьем. А после едем к нему домой. Иногда нет. И я не знаю, от чего мне хуже. Когда приезжаю к нему, и мы стараемся, чтобы с утра я ушла, не столкнувшись с его родителями. Или когда я, сидя в одиночестве на трамвайной остановке в полночь вызываю себе такси, а он уже пошел домой пешком. Мутный тип, странный, непонятный. Просто красивый. Но каждый раз, когда он появляется в поле видимости, я веду и чувствую себя так, словно мы можем стать парой.
Когда я пришла к Галине, то хотела для начала прекратить давать Игорю в долг.
Спустя несколько сессий я перестала искать с ним встреч. Оказалось, если я не пытаюсь найти Игоря, мы не сталкиваемся ни в коридорах, ни в кафе, ни в курилке здания, в котором работаем.
1982 год
Типичный советский Дворец спорта. Такой есть в Уфе, Барнауле, Казани и других городах. Мы с папой гуляем у Горьковского. До того, как закрытый город Горький снова станет как до революции Нижним Новгородом, меньше 10 лет. Десятилетие – временная песчинка в масштабах истории, но она сотрет всю прежнюю жизнь. Клумбы, к которым мы с папой приходим летними будними вечерами в эпоху застоя, в 90-ые станут неухоженными газонами. А сейчас на них выложены цветочные узоры. Мне они кажутся невероятной красотой. Даже не верится, что это дело рук людей, а не каких-нибудь волшебников или хотя бы сказочных гномов.
Я подолгу брожу вокруг небольшой горки, обсаженной невзрачными пастельно-зеленого цвета растениями. Папа говорит, что это декоративная морская капуста. Я ему верю. Цветы и правда выглядят немного как капуста с острыми толстыми листиками похожими на алое. Я удивляюсь про себя, что такая мерзкая на вкус морская капуста из консервных банок может быть такой красивой. А как же она растет рядом с Дворцом спорта на земле? А не в море? Но папа не мог ошибиться. Наверное, это я неправильно понимаю.
Мы часто ходим сюда весной и летом. Потому что Дворец спорта всего в паре остановок от нашего дома. Папа любит ходить пешком. И я тоже. Мама нет. Она с нами не ходит. Меня это не огорчает. Папу, наверное, тоже. Нам хорошо вдвоем. Я иду с ним за руку и чувствую себя в абсолютной безопасности. И я уверена, что так будет всегда.
Я ощущаю себя маленькой частью папы. Поэтому, когда я без него, мне плохо. И я хочу, чтобы вся моя жизнь была одним сплошным летним вечером, когда мы бродим вместе вокруг разноцветных клумб. Он приноравливается к моим маленьким шагам. Говорит на моем детском языке. Мне тепло и уютно только рядом с ним.
В кабинете психолога
Галина в очередной раз закидывает назад свои длинные, почти до пояса волосы. В первую нашу встречу я подумала, что она волнуется. И мне это очень понравилось, потому что будто бы сблизило с ней. Неужели психологи умеют волноваться?! Но потом я поняла, что это просто привычка. Никак не связанная с волнением.
Как, например, у меня есть привычка со всем соглашаться, даже если соглашаться совсем не хочется. Кипеть внутри, но продолжать делать вид, что все в порядке. Терпеть, одним словом. Я считаю это своим достоинством. Потому что умею выключить эмоции и чувства и ждать, когда наступят лучшие времена. Обнадеживая себя заученными «потерпи еще немного», «все ждут, и ты подождешь», «хочется-перехочется» и «много хочешь – мало получишь».
– Оксана, о чем ты хочешь поговорить сегодня? – спрашивает Галина и готовится внимательно слушать.
Мне отчего-то становится неудобно и даже хочется уйти. Может все-таки не стоило? Ведь мы уже решили ту проблему, с которой я изначально пришла. Я не даю больше Игорю денег в долг. Нет, он всегда отдавал, когда отыгрывался. Но самое неприятное было то, что часто я отдавала ему последние. Сама залезала в долги, потому что не знала, когда он вернет. Не угадаешь же, когда повезет, и автомат нехотя отсыплет монеты…
Ведь так хочется быть хорошей, доброй и понимающей. Порой даже неважно в чьих глазах – случайного любовника, непосредственного начальника или кондуктора в трамвае. Желание настолько отчаянное, что начинаешь действовать во вред себе.
Перестав давать Игорю в долг, я избавилась от тревоги накануне первого числа каждого месяца. Именно в этот день я расплачиваюсь с хозяйкой квартиры.
Что мне еще-то нужно? Зачем я снова в кабинете психолога?
Но все-таки правильно сказала моя приятельница Надя, которая и порекомендовала мне Галину. Психотерапия тот самый хороший наркотик, на который подсаживаешься, когда видишь результат.
Не быть хорошей во вред себе…
Я набираю в два дыхания носом воздух, и это слышно. Так всегда делает мой отец, когда волнуется.
Наконец, я проговариваю то, о чем никто не знает. Да и сама я поняла это не так давно.
– Меня рвет, если я злюсь.
Галина не удивляется. Уже хорошо. Значит я не сумасшедшая.
– Раньше я списывала это на кишечные инфекции. Думала, что желудочно-кишечный тракт мое слабое место. Как у кого-то спина или зубы. Но потом заметила закономерность. И поняла это совершенно точно, когда пару раз меня вывели из себя особо нервные клиенты, и я блевала в своем кабинете в цветочный горшок.
– Ты часто злишься?
– Нет, очень редко, – быстро отвечаю я, словно хочу оправдаться. – Как только я это отследила, то просто не позволяю себе. И даже решила, что может это мне такое наказание за мою злость или раздражение на кого-то. Потому что мне просто нельзя злиться. Вот меня и рвет каждый раз, если переступаю какую-то черту.
– Тебе кто-то сказал об этом? Что тебе нельзя злиться?
– Ну… мои родители. Не знаю, говорили ли они мне об этом. Может и не говорили. Хотя… – мысленно отматываю назад пленку своей жизни. – Каждый раз, когда я начинала злиться или беситься из-за чего-то, мама высмеивала меня за это. Ее замечания раздражали еще больше, но я не могла ответить. Ведь на маму нельзя злиться. И грубить нельзя. Хотя очень хотелось оборвать ее издевки резко и обидно, чтоб она перестала. Но я давила это в себе и проглатывала. Словно ножи глотала. И свою злость, и ее насмешки.
Ненадолго задумываюсь, прежде чем погрузиться в новое воспоминание.
– Я и правда не помню ни одного раза, чтобы родители при мне ругались. При мне они только отпускали в адрес друг друга пренебрежительные колкости. Это выглядело так словно они совсем не уважают друг друга.