Страница 8 из 15
— Если честно, нет. Я даже сюда не собиралась поступать. Мне велели сдавать экзамены, и я сдала. Говорят, что после четвёртого курса нас пошлют на государственную службу и через несколько лет кто-то даже получит дворянство. Многие ребята хотят получить дворянство, но я не думала об этом. Конечно, это большая честь, я тоже должна стремиться… Мало кому выпадает такой шанс.
— Ты ведь знаешь, что служба другому дворянскому роду тоже засчитывается? По новым законам не обязательно служить государю, чтобы иметь право на дворянский титул. Так же отработаешь пятнадцать лет, потом род за тебя сможет ходатайствовать.
— Правда? Э… Да-да, я, кажется, слышала об этом.
— Ну вот. Поэтому после академии тебе не обязательно идти на государственную службу.
— Кажись, мне много о чём придётся покумекать, — усмехнулась Тамара. — Ты, наверное, не знаешь, как мы жили. За нас всегда всё решали воспитатели и директор. И розгами постоянно лупили, если кто-то своевольничал. Я даже не представляла, что может быть столько свободы, как здесь.
— Понимаю. Свобода — это хорошо, но главное — правильно ей распорядиться. Это тоже надо уметь делать. Кстати, а это правда… ну то, что говорил Юсупов про приюты? Точнее, про девушек из приютов? Обещаю, это останется между нами.
Тамара грустно кивнула:
— Я тоже такое слышала. Но не у нас. Наш приют находился при монастыре, порядки там были очень строгие. Только от этого не легче. Мне кажется, такие… как ты, никогда не поймут по-настоящему, каково там жить. Вам повезло, что вы родились в благородных семьях, что у вас есть родители и много чего ещё.
Слова Тамары не стали для меня откровением. Я читал о приютах для одарённых и имел некоторое представление о том, что там происходило. Считалось, что одарённые дети-простолюдины целиком и полностью принадлежат государству и должны воспитываться, как новые люди, не связанные со своим прежним сословием. А потому в раннем детстве их отрывали от родителей, давали новые фамилии и растили в особых заведениях с жесточайшими порядками. Такая доктрина ещё долго будет определять жизнь одарённых простолюдинов. Лишь в семидесятых годах их перестанут изымать из семей.
— Да, свободы у меня было побольше. Но я тоже плохо знал своих родителей. А недавно они погибли.
— Ой, правда? Я не знала. Мне так жаль.
— Не стоит. Теперь я остался единственным наследником и единственным представителем рода в стране. Вот так вот. У меня есть стражники, но их мало. Хотелось бы собрать больше. Жалование, само собой, достойное. Думай.
— Я обязательно подумаю над этим.
Я попросил Тамару рассказать про жизнь в приюте, но едва она начала, как меня окликнули. Я обернулся. За нами бежал один из парней, что тренировались на площадке.
— Что случилось?
— Ваше благородие, Яшку отмутузили. Ему совсем плохо. Помирает, поди. Пойдёмте скорее, надо бы в лечебницу его.