Страница 3 из 188
— Ох-хо-хо, — вздыхает старик. — Нападет рысь, теперь от нее не отбиться, как в тот раз, когда мы с Дарьюшкой здесь промышляли. Сколько воды с тех пор с гор утекло? И куда все подевалось? Уж и Дарьюшки, поди, лет пятнадцать на свете нет. По сыновьям уж больно убивалась. Всех до единого война съела. А какова девка была! Вроде начальниковой Клары…
Пройдя шагов двести, проводник останавливается, приседает на корточки, долго рассматривает отпечатки копыт на земле. Исхлестанное дождями, ветрами и морозами коричневое усохшее лицо его мрачнеет.
— Изюбри спускаются с гор, — говорит он. — Плохо. Рано на зимовку спешат. Пурга будет. Надо быстрее идти, завалит снегом перевал — пропадем! — бормочет проводник, торопя и подгоняя оленей.
Чем ближе к вершине, тем труднее становится дышать. Старик часто хватается за грудь, иногда застывает на мгновение, привалившись к боку оленя, но потом опять упрямо идет вперед. Проводник он или нет?
Налетает сильный, пронизывающий ветер, внизу грознее шумит тайга. Быстро темнеет. Дождь внезапно сменяется снегом. Он сыплет все гуще и гуще. Липнут к щекам мокрые хлопья, залепляя глаза. Пригнув головы, люди идут и идут, спотыкаясь, падая, вставая, скользя и снова карабкаясь по камням. Впереди начальник, за ним, шаг в шаг, Клара. Взгляд ее сосредоточен, стиснуты зубы.
На вершине перевала ветер хлыщет сильнее, почти валит с ног. Еще свирепее стегают вихри снега по лицам измученных людей. Тучи, закрыв весь горизонт, смыкаются над самой головой, наваливаются на горы. И вдруг сверкает молния. Снежная гроза! Охнув от грома, выжидающе притихает земля. Олени шарахаются, сбиваются в гурт и ложатся наземь, повернувшись мордами навстречу ветру. Ни побои, ни крики на них не действуют. Геологи торопливо устанавливают палатку.
— Обложите ее снегом, камнями. Иначе сорвет! — шепчет проводник.
Он стоит около оленей, держится за грудь. Еще немного прошли бы, а там впереди распадок, лес, много дров… До него долетают обрывки фраз: «Где дрова будем брать?», «Стланик рубить», «Главное — разжечь».
Старик приходит в себя на круче сваленных тюков. Шевельнуться нельзя: острая боль пронизывает грудь. Он болезненно стонет.
— Что с тобой, дедушка? — склоняется к нему Клара.
— Сердце схватило, будь оно неладно. Чего долго костер не разжигаете?
— Все намокло… Руки не слушаются… Ветер…
— А-вай! — бессильно всхлипывает старик. — Так окоченеть недолго. Оленя надо резать, кровью руки греть…
— Расчески! — вдруг взлетает над ним обрадованный возглас Клары.
— Давайте сюда все, что горит: очки, расчески!
Через несколько минут полыхает огромный кострище.
К утру пурга стихла, и отряд благополучно спустился с перевала. Саяны позади! Еще один этап работ завершен!
Эдуард проснулся от холода. Самодельный чум-тренога из жердей, обернутых палаткой, трясся и качался под порывами сентябрьского ветра.
— Давай укладываться, — тронул Эдуард плечо Юры. — Надо выходить к назначенному месту.
Ветер сбивает с ног, валит. Где еще вчера ясно были видны завалы, осыпи, сегодня угадываются лишь небольшие углубления и белые бугры. Снег прикрыл предательские щели, провалы и оползни.
В сумрачную долину медленно вползает рассвет. Перед гласами по-прежнему порхают снежинки. Они садятся на телогрейку, запутываются в курчавой бороде Эдуарда, липнут к сапогам. Ноги сами сворачивают к реке и бредут по воде. Небольшая сердитая речушка кипит расплавленным металлом, брызжется у валунов, ворчит, бранится, как свекровь, петляет в расщелинах, лезет на скалы. Вода обжигает, идти по ней невозможно.
За день прошли километров пятнадцать, ночевали у костра. И в эту ночь Эдуард не мог уснуть. Он думал о Кларе. После чертовски трудного перехода через Саяны даже бывалые геологи обычно отдыхали, набирали сил. И она могла бы остаться в охотничьем поселке, заняться анализами. Так куда там! Твердит одно: «Здесь иная растительность, другие виды травяного покрова. Разве можно это пропустить?» Вот и отправилась в дальний маршрут с Кудряшовым, начальником партии. Почти месяц порознь. Как она там?
Все утро Эдуард и Юра брели то по берегу речушки, то по воде. К обеду увидели верхушку чума, выглядывающую из узкого распадка.
Подойдя ближе, Эдуард почувствовал: не все ладно. Обычно еще издали можно обнаружить присутствие человека — то ли по дыму костра, то ли по запахам готовящейся пищи, то ли по звукам. А тут ничего. Ни запахов, ни звуков. Зола в костре холодная, разметанная ветром.
Эдуард и Юра устало сняли рюкзаки. Встреча с отрядом Кудряшова намечена на завтра в охотничьем поселке, километрах в пятнадцати отсюда. Но этого чума им никак не миновать, и сегодня к вечеру они должны быть здесь. Где же они?
— Давай, Юра, для начала пожарче разложим костер. Может, они еще подойдут.
Время тянулось медленно. Эдуард и Юра несколько раз ходили к ближайшим сопкам, кричали, стреляли. Километрах в трех от стоянки почудились им чуть заметные следы.
Эдуард внимательно всматривается в каждый бугорок, кустик. Кругом нетронутые снега. Слух напряженно ловит звуки гор. Где-то застрекотала сорока. О чем раскричалась белобокая вещунья? Может быть, подает сигнал бедствия, верещит о чьей-то гибели? Нет. Не слышно тревоги в голосе сороки.
Глаза беспокойно ищут отбитый от скалы осколок, перевернутый камень, ямку-закопушку в русле исчезнувшего ручья, срезанную с кедра ветку. Молчат камни. Никто не трогал их, никто не оставил следа.
В узком глубоком ущелье путники увидели голубоватый язык замерзшего, в нижней части засыпанного снегом водопада.
— Кровь! — внезапно испуганно закричал Юра.
Эдуард, шедший поверху, скатился вниз. Действительно, на льду ярко проступали пятна крови. Откуда она? Может, со скалы, нависшей над водопадом, сорвалась снежная лавина и увлекла с собой людей? Их было четверо. Неужели всех завалило? Тогда чья же кровь?
Эдуард и Юра долго прощупывали плотно слежавшийся снег палками, но никаких признаков людей не обнаружили.
— Юра, надо бежать в поселок за охотниками…
…Они еще издали услыхали шум, хохот, взвизгивание гармошки. Охотники шли парами, в обнимку. Они окружили путников, пристали:
— Эй, геологи, гуляйте с нами, праздник у нас!
Председатель сельсовета развел руками:
— Вот ведь незадача. Подождите до утра. К завтрему мои ребята придут в себя после праздника. Будем открывать сезон.
— Ждать? Нет, кет нельзя! — всполошился Эдуард.
— Погоди, начальник! Сейчас все образуется. Есть одна мысль. Пойдем к старику, который сей год вас через Саяны проводил. Дам ему упряжку. Поедешь с ним, осмотришь, а если что серьезное — дадите мне знать. Что-нибудь придумаем.
…Дед сидел за столом над какой-то книжицей. Губы его шевелились, брови были насуплены.
— Люди пропали! — с порога закричал Эдуард. — Женщина, два геолога, рабочий…
— Чего кричишь? — спокойно поднял глаза проводник, смерил Эдуарда взглядом, медленно закрыл книжицу. — Садись да толком говори дело, а то, ишь, раззвенелся. Испугался небось за свою тараторку. А что ей сделается? Греется где-нибудь у костра.
…Оленья упряжка бойко бежит по склонам. Скоро ущелье с замерзшим водопадом.
— Ну, где видел кровь? — спрашивает старик, останавливая упряжку. Эдуард ведет его вниз, показывает на алые пятна.
— Какая же это кровь? — хмыкает старик. — А еще ученый. Поехали назад!
— Как поехали? Надо осмотреть, не засыпало ли наших снегом.
— Ты, начальник, разве первый день в тайге? Не видишь, что ли, что снег смерзся, как камень. Недели две как его свалило. А твои товарищи, сам говорил, сюда только сегодня должны подойти. Поедем, осмотрим распадок; может, они где и бредут там. Им больше деться-то некуда.
С час они ехали по распадку, выискивая следы людей, пока наконец не нашли.
— Так и есть, — обрадовался старик, — пока мы с тобой валандались в дороге и у водопада, они напрямик через перевал махнули в поселок. В чум и не заглянули…