Страница 127 из 173
Я всегда говорил, что у Нины золотая головка, и согласен с нашим стариком: «Нина Васильевна соображает, не то что некоторые».
Предложение Нины было принято. Пока ожидали консультантов по подрывному делу, «Краб» успел перетащить на дно все необходимое.
Консультантов было двое: коренастый, с пышными усами полковник инженерных войск и молодой высокий флотский инженер. Они вежливо приветствовали нас с экрана телевизора и внимательно выслушали Карла Яновича.
Не знаю почему, но я как-то был настроен скептически. Что товарищи военные понимают в нашем деле? Глубина… Главное, меня раздражала их спокойная медлительность…
«Краб» снова ползал вокруг «Явы». На мою язвительную реплику о некоторых «Фомах неверующих», которые не перевелись до сих пор, усатый ответил:
— Скажешь гоп, як перескочишь!
Они просмотрели информацию «Краба», посовещались вполголоса и задали несколько вопросов. Мне казалось, слушая мои ответы, усатый ухмылялся. Они снова посовещались и начертили схему закладки зарядов. Оказалось, что зарядов требуется меньше, чем я думал, и закладывать их надо совсем не там, где я опрометчиво предложил. Мне пришлось пережить еще одну позорную минуту. Когда я раздумывал, как дать задания «Крабу» на необычные для него работы подрывника, усатый ласково и насмешливо проговорил:
— Уважаемый, насколько я знаю, ваша «скотинка» понимает человеческий язык. Вот так. — И он четко продиктовал задание, а затем миролюбиво добавил:
— Ничего, бывает, бывает…
Громыхнули взрывы. Мутное облако закрыло батискаф. «Краб» нырнул в это облако. Подводный работяга трудился лихо: огромные рваные куски окаменелого ила так и летели в разные стороны. Постепенно мутная пелена рассеялась. Батискаф стоял на киле.
Главное — теперь можно осмотреть гондолу… Все в порядке! Но почему все-таки безжизненно темны ее глаза-иллюминаторы, почему нет ответа на сигналы «Краба»?
— Попробуем поднять, — говорит Карл Янович и вытирает платком испарину, густо выступившую на лбу.
«Крабу» не удалось оторвать батискаф ото дна.
Надо сбросить балласт: разгрузить из бункеров дробь, отключить цепь-гайдроп, на которой висели огромные глыбы окаменевшего ила. Чтобы это сделать, надо выключить электромагниты, которые удерживают весь аварийный балласт, надо разомкнуть электрическую цепь. Но размыкатель-то в гондоле…
— Извините! — вмешался молчавший до сих пор моряк. — Если я не ошибаюсь, с левого борта открывается доступ к кабелю…
Он не ошибался, этот вежливый моряк. Он просто хорошо знает устройство батискафа.
Ничего не видно. Робот припал к борту батискафа, и его механическая рука копается где-то внутри, под обтекателем. Слышен только скрежет металла о металл. Я чувствую, как напрягаются электрические мускулы «Краба». Что в его руке? Трос? Кабель?
Батискаф резко качнулся. Грохот и звон обрушивается на нас. Кажется, над нашими головами заплясал железный слон. Затем что-то зашипело, звонко лопнуло, и с экрана «Краба» исчезла «картинка». Пусто. Только нежное голубоватое свечение.
— Ирина Алексеевна, голубушка, быстренько к себе, проконтролируйте лично показания приборов. Что делается на дне? — обратился Карл Янович к Иринке.
Я только успел перевести командное устройство «Краба» на аварийный режим, как в динамике раздался взволнованный голос Иринки:
— Идет! «Ява» идет!
Прошло несколько минут, и батискаф попал в объективы подводных телевизоров «Океана». Сперва это было смутно белеющее пятно. Оно быстро приближалось, росло, все более и более отчетливыми становились контуры корабля глубин.
«Ява» шла, кренясь на левый борт, оставляя за собой мутный «шлейф». Балласт из бункеров, тяжелая платформа с аккумуляторной батареей, цепь-гайдроп — все это осталось на дне, и батискаф поднимался к воздуху, солнцу, жизни. Он шел бы еще быстрее, если бы па нем не висел мертвым грузом бедняга «Краб». Аккумуляторы, падая, обрушились на него, искорежив головные датчики, и, кто знает, что еще натворили.
Вдруг Нина крепко сжала мою руку.
— Смотрите! — прошептала она. — Ой, может, мне показалось? Нет! Опять! Смотрите! Да смотрите же все!
На фоне темного шара гондолы мелькнул огонек, а через секунду живым огнем ярко вспыхнули кругляшки иллюминаторов.
Батискаф вынырнул в полутора кабельтовых от нас. Торжествующе гудел «Океан», заглушая наши голоса, хотя мы не стеснялись в выражениях чувств.
У опор крыльев кипели и пенились буруны, вставали и разбегались изумрудные стены, за кормой оставался ураган и грохот. «Океан» мчался навстречу солнцу и «Кораллу».
— …Не могу объяснить этого, — говорил Али Чокроамипо-то, непривычно медленно, то и дело поднимая руку к забинтованной голове. — Времени у нас оставалось много, и мы пошли туда. И все было хорошо и правильно. Было уже глубоко, у самого дна. Интересное дно. Склоны, густо усеянные светлыми кристаллами, местами толстый слой конкреций[30]. Такого я еще не встречал… А дальше — ил. Мы брали пробы. И тут нас, понимаете, потянуло на глубину. Какая причина? Не знаю. Мы плюхнулись в ил. И сразу началось это… столовой. Какая-то противная пустота стала расходиться от головы по всему телу…
Очнулся я от удара. В гондоле было темно и качало. О, как качало!.. Я летал, как говорит друг Женя, как это? Вверх тормашками…
Али засмеялся. Он не в претензии. Лучше иметь немного разбитую голову и сидеть здесь, чем иметь целую и оставаться там. Да, наверху очень хорошо. Но… Он немного подремонтируется и обязательно полезет в это жилище живой темноты. Что с японцем?
Николай Андреевич не спеша выколотил трубку и так же не спеша спрятал ее.
— Будет жить.
— Смотрите, вот уже и «Коралл».
— А что наш уважаемый рыболов молчит? — толкнул я локтем в бок Женьку. — Тебя на «Коралл» тоже в ракете доставили?
— Тише, бегемот. Последние ребра поломаешь, — поморщился Женька. — Я пока предпочитаю пользоваться самолетами.
— Готова поспорить, — засмеялась Нина, — он обдумывает план подводной облавы.
— Ну и, как всегда, проспорила бы. Меня интересует другое. Знаете ли вы, что представляет собой дно в той впадине? Да, ил. Странным образом мгновенно окаменевший? Нет, Володя, ты к этому не привязывай «ту тварь». И в том месте ил был как бы готовой к кристаллизации массой, высокомолекулярным веществом. Батискаф, попав туда, нарушил термодинамические условия — и, пожалуйста, кристаллизация. Очень интересно. Но не в этом дело. В куске окаменелого ила, сохранившегося между гондолой и камерой, оказалось столько некоторых редких элементов, сколько их производят все предприятия Земли за сутки. Вот так! И я думаю: не пора ли по-настоящему открыть океан, а нам, океанологам, переквалифицироваться на океанопроизводственников?
Евгений поднялся и, прихрамывая, зашагал по салону.
— Надо брать богатства моря. Хотя бы то, что лежит на поверхности дна. Ведь только в конкрециях, — он поднял черно-коричневый камешек, — миллиарды тонн высококачественной руды! Я уже не говорю о том, что растворено в водах океана…
Мы тепло распрощались с индонезийскими друзьями, и вскоре «Коралл» исчез в бело-голубом просторе. Солнце прямо в зените, и кажется, все дремлет, разморенное тропическим зноем.
Карл Янович был неумолим, и пришлось бросить все и отправиться в каюту отдыхать. Как и все, я поворчал по этому поводу, но с каким превеликим удовольствием плюхнулся в прохладную постель.
Меня разбудили Иринка с Ниной. Не знаю, была ли в этом необходимость, но они окатили меня холодной водой, а после этого еще и обругали за беспорядок в каюте.
Ладно, милые мои, ругайтесь и шутите сколько хотите. Я готов все вытерпеть за весть, которую вы принесли: нам разрешен глубинный поиск!
…После ужина наш шеф переглянулся с Коротковым. На немой вопрос бортврача Карл Янович согласно кивнул головой.
Николай Андреевич поднялся, вышел из кают-компании и через несколько минут появился снова. В руках его был магнитофон.