Страница 3 из 145
Стало совсем светло. Каирский аэродром встретил неожиданной прохладой, и снова толпа пассажиров потянулась в аэровокзал, где должен был быть сервирован очередной завтрак. Отто Мюллер стоял на африканской земле, на которой когда-то, судя по рассказам дяди, последний испытал столько удивительных боевых приключений. Он водил Отто даже смотреть фильм «Лис пустыни», где так расхвален его старый начальник — Роммель, человек таинственной судьбы, знавший, как надо воевать в пустыне.
Отто оглянулся в ту сторону, где остался его старый город Дюссельдорф. Он ощущал снова себя конкистадором, набирающим сил для прыжка дальше. Он смотрел несколько недоумевающе на борт самолета, на котором был изображен громадный, какой-то нахально жизнерадостный кенгуру.
— Это самолет из Австралии, — увидя его удивление, сказал один из врачей, летящих на Дальний Восток. В ресторане сидели и пассажиры австралийского самолета. Это были высокие, как эвкалипты, и не похожие ни на кого австралийцы. Их одетые без всяких претензий женщины, в простых блузах, держали на коленях маленьких детей, и те, укачанные долгим перелетом, спали вниз головой. Но родители не обращали на них никакого внимания.
Между столами ходили длинные, как столбы, официанты, похожие, как подумал Отто Мюллер, на безработных евнухов, в нечистых хламидах, подпоясанные широкими красными поясами. Они разносили кофе, воду, яичницу и поджаренные кусочки хлеба.
Отто наскоро поел, выпил свою чашку кофе и вышел на лестницу, ведущую к аэродромному полю. Тут же стояла с газетой девушка в синем, тонкая, стройная, подтянутая дочь Скандинавии, такая радостная, с розовыми фарфоровыми щеками, с чистыми, ясными глазами и тонкими, чуть тронутыми помадой губами. Она сразу посмотрела на Отто так, словно ожидала, что он обязательно ее о чем-то спросит. И тот спросил строго, точно он был командир, а она его подчиненная, телефонистка или секретарша:
— Сколько мы будем еще лететь?
— Вы летите до Карачи? — спросила она.
— Нет, до Рангуна!
— Хорошо ли вы отдохнули, — чудесно улыбнувшись, сказала она, — ведь нам предстоит длинный путь: десять часов перелета без посадки до Карачи и потом беспосадочный полет через всю Индию. Наш самолет в Индии не садится нигде…
Она ему определенно начинала нравиться, и он позвал ее, когда почти сразу после взлета начались каменистые груды пустыни.
— До сих пор не понимаю, как Моисей водил здесь своих евреев.
— Да, — сказала она, боясь сказать что-нибудь не так. — Это ужасно. Даже сверху смотреть страшно. Ад, посоленный и посыпанный перцем.
— И все-таки он их вывел в люди, — сказал Отто и засмеялся своим, как он говорил, спортивным смехом.
Девушка сделала вид, что ее зовут в конец самолета, где сидели американцы, вдоволь накричавшиеся с вечера. Теперь они дремали, закрыв колени одеялами.
Отто смотрел на дикие пространства Синайского полуострова. Как обглоданные скелеты, торчали изъеденные временем скалы, пространство было все исчерчено руслами мертвых рек и речек. Еще раньше прошла оранжево-синяя вода Красного моря, потом маслянисто-зеленая с желтыми разводами вода Акабского залива, и пошли бесконечные пески с мертвыми отливами самых безотрадных красок.
Позади остался Египет. Там живут некоторые боевые друзья дяди. Они стали даже мусульманами. Один зовется теперь, кажется, Сулейманом Али, другой каким-то Омаром Мухамедом. Говорят, Бирма — страна буддистов. Какая разница — Будда, Магомет! Все это сказки, как говорит дядя. Германские боги — это вещь. Старый Вотан[3] способен на акции в новые времена, а эти существуют для туристов и простого люда. Тем и другим надо немного. Но с этим, говорит дядя, на Востоке не надо шутить. Значит, и немцы — магометане всерьез! Наполеон, говорят, тоже в Египте принял веру Магомета и отстрелил нос сфинксу, чтобы оставить память в истории.
В эту минуту, оторвавшись от лицезрения пустынных скал и безнадежно однообразных песков, он увидел, что девочка японка встала на своем кресле и, повернувшись лицом к сидящим, смотрела на пассажиров, как бы выбирая себе жертву. Она была хороша той непосредственной прелестью детства, которая здесь была усилена ее национальным костюмом. Если бы рядом с ней встала ее мать, маленькая изящная японская дама, то все бы увидели, что они повторяют друг друга во всех чертах. Девочка, совершенно куколка с наманикюренными ноготками, с накрашенными губами, с сережками в ушах, походила на маму, как миниатюрная копия. Девочка выбрала того немецкого доктора, который простился в Риме со своей бледной дамой.
Маленькая японочка еще на аэродроме нечаянно ушибла ногу, и он поспешил к ней на помощь. Теперь, отоспавшись и наведя полный блеск на свое сияющее лицо, пышущее естественным и искусственным румянцем, она начала игру с того, что, спрятавшись за подушку, внезапно появилась из-за нее, сжимая в маленькой ручке похожую на тощего дракона резиновую красную собачонку. Собачонка была удивительно неприятна: вся в черных пятнах, она пищала отвратительно и раздражающе. Намахавшись этим мрачным резиновым созданием, она начала бросать в немца-врача эту собачонку и снова прятаться. Потом она ловила с обворожительной улыбкой обратно собачонку, и спустя несколько минут собачонка снова летела в читавшего журнал немца. Эту игру видели многие пассажиры и при виде такого японского ангелочка снисходительно улыбались.
Так как в самолете все равно не было никакого развлечения, то эта примитивная забава маленькой японочки невольно развлекала и веселила. Но девочка как-то неожиданно просто зверела в пылу игры.
Она стала похожа на чертенка с нарисованными бровями, когда пустила собачонку с такой силой, что ее партнер получил осязательный удар по носу. Радость девочки была неподдельной, и, всхлипывая от восторга, она пряталась за подушку и спустя некоторое время снова бросала свою собачку, стараясь ударить побольнее. Девочка не уставала часами лупить своей собачкой немцев-врачей, одного за другим. Порой ее круглое румяное личико, излучавшее восторг, как бы лукаво спрашивало: «Как вам нравятся мои шуточки?»
Отец занимался сыном, мать не обращала внимания на дочку. Немцы начали принимать свои меры. Они погрузились в книги и в журналы и на каждую новую атаку отвечали молчанием, просто перебрасывая собачонку японочке. Тогда она, сделав умильные глазки, встав во весь свой семилетний рост, даже приподнявшись на цыпочки, сказала врачу, которого первого стукнула собачонкой по носу:
— Мне очень нравятся Соединенные Штаты Америки! А вам нравятся Соединенные Штаты?
Врач от неожиданности поднял на нее глаза, удивленно посмотрел и, подмигнув своим коллегам, пробормотал что-то неясное сквозь зубы. Тогда маленький чертенок в юбке снова воскликнул:
— А как вы относитесь к Советскому Союзу? Он вам нравится?
Ответа не последовало и на этот раз. Немец уткнулся в книжку и сделал вид, что не слышал вопроса. Тогда она, видя, что не будет ни от кого ответа, сказала громко: «Вы все дураки!» — и, засмеявшись серебристым смехом, спряталась за подушку. Все теперь сделали вид, что заняты своими делами и ничего не слышали.
А между тем самолет плыл в бледно-голубом небе и под ним проплывали одна пустыня за другой, одна другой нелепей и страшней. Даже с такой большой высоты, на которой шел самолет, было видно, что там, внизу, все задохлось от жара, все умерло, перегорело, все мертво. И так неожиданно было появление зеленого пятна — оазиса или селения, прилепившегося на дне каменистого черного ущелья. Прошли плоские, как блины, острова Бахрейнского архипелага. Туда ссылает шахское правительство политических осужденных. Там можно сгореть на солнце заживо. Кое-где торчали у берега нефтяные вышки. Море было так же пустынно, как и эта обгорелая земля.
Отто смотрел вниз и думал: «Как будто прошли многие дни, как он летит, и если бы самолет снизился бы на берег какого-нибудь Оманского или Маскатского султаната, то пассажиры нашли бы там те же порядки, что были и при Васко да Гаме, то же средневековье с верблюдами и рабами, гаремами и визирями, только рядом с этим были бы автомобили, телефоны, радио и… танки для усмирения непокорных».
3
Вотан — мифологический бог ветра и бурь, позднее бог войны, покровитель торговли и мореплавания, верховное божество древнегерманских племен. — Прим. ред.