Страница 81 из 85
Кстати, об адюльтерах. Вернувшись в Москву, Николай разыскал место работы и место жительства Галины Финберг. Про главк она соврала. На самом деле, работала инженером-конструктором в артели, освоившей выпуск аппаратов переливания крови (ещё один «привет» от сети запущенных с подачи Демьянова патентных бюро на Западе). Но поскольку с началом боевых действий спрос на продукцию артели возрос, действительно не бедствовала. Но крупный денежный перевод на её имя Николай отправил: по дочке Валечке и предыдущим детям знает, насколько быстро на детях «горят» одежда и обувь.
Сказалось приближение фронта и на жизни москвичей. После первых авианалётов на столицу, начавшихся сразу после его отъезда на ракетный полигон, была введена обязательная светомаскировка, и теперь ночная Москва освещалась только фарами редких автомобилей. Да и вообще город разительно изменился за счёт того, что многие здания обросли фальшивыми надстройками, сделанными из фанерами. А булыжники Красной площади разрисовали так, что с воздуха она выглядела кварталом с жилой застройкой. Получили фанерную «обшивку» и многие памятники, другие просто обложили мешками с песком для защиты от осколков бомб. В городе стало ещё больше военных, на крышах домов появились зенитные точки и прожекторные установки, в небо по ночам поднимались аэростаты заграждения. А иногда и бухали взрывы бомб, сброшенных с единичных прорывающихся к городу немецких бомбардировщиков: первые два массированных налёта на Москву, как и «в прошлый раз», привели к огромным потерям авиакорпуса Рихтгоффена, и теперь бомбить советскую столицу посылали не сотни самолётов, а один-два штаффеля.
В один из таких вечеров, когда по небу рыскали лучи прожекторов, на домашний телефон квартиры Демьяновых позвонил Аркадий Шварц. Его фронтовая концертная бригада вернулась в город, и он решил связаться с «идейным вдохновителем» создания их оркестра.
Встретиться с ребятами удалось лишь через два дня, и Николая поразило, насколько изменился Аркаша. И он, и Клава были в «полувоенной» форме. То есть, в гимнастёрках, галифе и сапогах, но без знаков различия.
— Сгорели наши концертные костюмы, — пояснила Клавдия. — Грузовик, в котором ехали, поджёг «мессер». Так всё и сгорело: и костюмы, и часть инструментов. Мой аккордеон тоже. Вот и пришлось возвращаться в Москву.
— Ребята хоть не погибли?
— Фёдор и Леонид. Помнишь Розу, что у нас появилась перед концертом в Парке Горького? Осколком бомбы перебило руку, пришлось ампутировать, — стало ещё более жёстким лицо Аркадия.
Кошмар! Николай вспомнил эту хрупкую девчушку с проникновенным голосом, певшую про Ассоль, подняв над головой алую косынку. Не сломает ли её это, ведь такие травмы женщины воспринимают куда более болезненно, чем мужчины?
Он вынул из планшетки листок бумаги и принялся строчить на нём огрызком карандаша:
Ах, война, что ж ты сделала, подлая?
Стали тихими наши дворы.
Наши мальчики головы подняли,
Повзрослели они до поры.
На пороге едва помаячили
И ушли за солдатом солдат.
До свидания, мальчики. Мальчики,
Постарайтесь вернуться назад.
Вы не прячьтесь, вы будьте высокими,
Не жалейте ни пуль, ни гранат.
И себя не щадите, но все-таки
Постарайтесь вернуться назад.
Ах, война, что ж ты подлая сделала,
Вместо свадеб — разлуки и дым.
Наши девочки платьица белые
Раздарили сестрёнкам своим.
Сапоги — ну, куда от них денешься? -
Да зелёные листья петлиц,
Вы наплюйте на сплетников, девочки,
Отвернитесь от их пошлых лиц.
Пусть болтают, что верить вам не во что,
Что идёте войной наугад.
До свидания, девочки. Девочки,
Постарайтесь вернуться назад.
Не обеднеет сынок-барчук тагильского «хозяина» из-за того, что его песню будут петь другие ребята, реально видевшие, что такое война!
— Музыку напишешь сам, — распорядился Николай. — И я очень тебя прошу: сделай так, чтобы её исполняла именно Роза, когда выйдет из госпиталя. Ты ведь не передумал выступать в составе фронтовой концертной бригады?
Даже намёк на такое явно оскорбил Шварца.
— Не передумал! А вот Клава останется дома. И не возражай! Я не хочу, чтобы моя беременная жена снова попала под бомбёжку или артобстрел!
— Так вас можно поздравить?
Аккордеонистка-самоучка покраснела.
— Нас командир полка, в котором мы выступали, расписал…
52
Октябрь, последние дни перед началом распутицы, которая остановит махину вермахта на целых две недели. «В прошлый раз» она застала немцев уже почти перед самой Москвой. Ведь, насколько помнил Николай, 15 октября, когда полили проливные дожди, был отдан приказ об эвакуации столицы, вызвавший панику в городе. А сейчас, наконец-то захватив Смоленск, Группа Армий «Центр» вынуждена сделать оперативную паузу, чтобы подтянуть резервы перед решающим (как считают в германском штабе) броском на восток.
Ситуация в целом намного лучше, чем была тогда. Ленинград всё ещё не блокирован. Но и плацдарм, захваченный войсками фон Лееба на правом берегу Нарвы, не получается ликвидировать. И одной стороне, и другой мешает болотистая местность. Но ленинградские рабочие и служащие за четыре месяца успели создать полосу оборону, глубиной тридцать километров от низовий реки Луга до Копорья. А теперь строят ещё одну, на рубеже Ораниенбаум — Кипень — Гатчина.
При поддержке остатков танковых дивизий Гёпнера фон Леебу удалось взять Псков и занять восточный берег Чудского и Псковского озёр. И даже прорваться почти к озеру Ильмень. Но на этот раз контрудар под Сольцами провели более удачно, и фронт удалось отодвинуть на линию Струги Красные — станция Дно. Сказалось то, что из-за отсутствия потерь в Белостокско-Минском котле не пришлось экономить на пополнении резервами Северо-Западного фронта. А в тылу данного участка фронта — Лужский рубеж, который сейчас тоже укрепляют.
В боях под Великими Луками удалось избежать разгрома 22-й армии. Просто за счёт того, что у немцев не нашлось достаточного количества танков для взлома фронта южнее города. Его продавливали, в основном, пехотными дивизиями при поддержке двух сводных танковых полков, в которые превратились 19-я и 20-я танковые дивизии. Их танковым клиньям смогла противостоять даже обескровленная 48-я советская танковая дивизия. Линию обороны, конечно, пришлось отодвинуть почти к Торопцу, но это стоило моторизованному корпусу генерала Кунтцена того, что в нём осталось всего шесть десятков «панцеров».