Страница 25 из 29
Лидия подошла к ворочающейся раненой девушке и положила ей ладонь на лоб. Блондинку била крупная дрожь, мучал сильный жар, изо рта вытекала пенящаяся кровь. Совсем молодая, моложе самой Лидии, но на ее долю уже выпало столько страданий… «Безнадежно», – по губам прочитала она и крепко сжала холодную ладонь несчастной.
Лидия взяла листок бумаги и, утерев кровь с уголка губ блондинки, нарисовала красный крест в круге. Поймав взгляд одного из крутившихся неподалеку сэкондаров, сначала указала пальцем на свой рисунок, потом на себя и затем на пострадавшую.
Спустя время, достаточное для решения столь сложного ребуса, она получила утвердительный кивок и тут же отправилась на поиски медикаментов. Раз бедняжку доставили сюда, а не к другим раненым бойцам, никто уже не рассчитывает на ее выздоровление, и своим долгом Лидия считала хотя бы облегчить мучения девушки, если не сможет сохранить ей жизнь.
Не в последнюю очередь она хотела отвлечься от тяжких дум, ибо наблюдать за согнанным в резервации, подобно скоту на бойне, человечеством было выше ее сил. В какую игру угораздило вляпаться скромным фермерам Колыбели? Даже проницательная Лидия была далека от понимания ее истинных масштабов, где объединенная мощь «Сэконды» и «Примы» не годились на роль и захудалой пешки, ибо то был другой уровень. То был Иной уровень.
Сохраняя на лице натянутую улыбку, Барнаби как мог пытался успокоить собравшихся вокруг него людей. В основном – раз за разом повторяя дежурные фразы. Едва собравшаяся толпа поредела, старик взглядом указал на дверь, и тут же возле нее материализовались двое солдат в полном обмундировании, остальные носители черной формы поспешили пройти внутрь. Последним, бесшумно щелкнув замком, вошел и сам Барнаби.
С трудом доковыляв до широкого стола, на глазах у безмолвных сэкондаров пожилой Коврич взял золоченую табличку и повертел в руках. «Теодор Резерфорд» – гласила надпись, оканчивающаяся пронзенным копьем символом «Сэконды», отличительной чертой ланснита. Нежно погладив шершавыми старческими пальцами буквы, Барнаби неожиданно швырнул ее в мусорное ведро у края стола, и, если некоторые из присутствовавших сэкондаров и хотели что-то сказать, то следующим жестом Барнаби вовсе лишил их дара речи: резко сорвав с себя китель с погонами обер-ланснита, старик отправил его вдогонку к табличке.
В абсолютной тишине он подошел к стулу, грузно рухнув на него.
– Бланки военного положения, первый приоритет, живо! – скрипучим голосом скомандовал он опешившим офицерам. От добродушного старика, улыбавшегося по ту сторону стены, не осталось и следа.
– Но «Прима»… – робко попытался возразить молодой офицер.
– До захода солнца «Прима» прекратит свое существование. А сейчас мне нужны бланки первого приоритета, – холодно отрезал Коврич, нахмурив поседевшие брови.
Офицеры деловито приступили к прочесыванию содержимого многочисленных ящиков, пока одному из них не посчастливилось обнаружить искомое, и уже в следующее мгновение на стол перед стариком упала пухлая кипа важно выглядящих незаполненных бумаг. Поймав взгляд Коврича, офицер осторожно поинтересовался:
– Так… что они собираются с нами делать?
– «Если вы будете приносить пользу и не мешаться под ногами, так уж и быть, я готов смириться с вашим присутствием», – бесстрастно процитировал Барнаби последние слова Блэкэн`Уæй’а и без дополнительных комментариев приступил к заполнению официальных бумаг.
Бланки первого приоритета позволяли законодательно менять течение жизни общества в обход мнения президиума, чья дееспособность сейчас оставалась под вопросом, но требовали подписи и печати обеих сторон – как «Примы», так и «Сэконды». Эту деталь старик Коврич собирался проигнорировать. Лишь единожды ранее он подписывал документ подобной важности, сейчас же из-под пера пожилого сэкондара они вылетали неудержимым потоком.
Приказом под цифрой один Барнаби объявил о наступлении комендантского часа. Вторым лишил всей неприкосновенности частной собственности. Третьим и четвертым запретил оказывать захватчикам сопротивление. Следующие бланки стали похоронными: столько имен, столько друзей. Коврич лишился половины собственной семьи за одну ночь. Получив заполненный бланк, офицеру полагалось оповестить о новом указе население, несмотря на сложившиеся обстоятельства. Эту задачу каждому из них предстояло решать самостоятельно. С новой готовой бумагой в кабинете оставалось на человека меньше, и вскоре оставшийся в одиночестве старик уронил голову на ладони и болезненно замычал.
Как он желал, чтобы внуки развеяли его прах в саду их фамильного поместья, теперь же он объявлял их похороны. Всю жизнь он мечтал увидеть, как изрядно надоевшая всем «Прима» лишится своей власти и потеряет контроль над народом, сейчас же безудержно жалел об ее потере и своими руками закручивал гайки, как никогда не сделали бы примары и в самых страшных кошмарах. Он так хотел переехать и встретить беззаботную старость в Нове – городе, где исполняются мечты. Сегодня же то было поле брани.
Поле брани…
Бесконечное, бескрайнее поле брани. Густой черный дым заволакивает небеса. Грохот артиллерийских орудий отбивает ритмы бога войны. Суетящиеся в окопе солдаты под крики раненых и умирающих ведут ожесточенное сражение. Альберт совсем не помнил, как и когда он здесь оказался. Оглушительный грохот двадцатифунтовой гаубицы прямо над головой изрядно напугал юношу; обхватив голову руками, он стремительно присел и тяжко выдохнул.
Мимо на полном ходу пробежал Митч в забавной зеленой каске, бросив ему через плечо: «Нет страха – нет сомнений, Альберт!» Юноша выпрямился и посмотрел ему вслед, но на глаза ему попалась лишь Алисия: вооруженная причудливым, архаичным деревянным ружьем девушка перестреливалась с кем-то по ту сторону поднимавшегося над воронками артиллерийских разрывов темного дыма.
Пронзительно просвистев в воздухе, тяжелая пуля угодила прямо в грудь девушки и, пробив ее насквозь, полетела дальше, оставляя позади себя тонкий кровавый след. Алисия рухнула в грязь и, задыхаясь, корчилась в агонии, но Альберт заметил, что, хотя ему и безумно жаль девушку, ее смерть почему-то не вызывает совсем никаких эмоций. Более того, он испытал сильное дежавю, будто только что видел лишь жалкую пародию, но никак не мог вспомнить, почему.
Краем глаза он подсознательно заметил нечто, что могло бы помочь развеять сомнения. Взглядом скользнул он по линии фронта, пока не остановился на освещенном вспышками силуэте. Зловеще оскалившись, женщина в инстинктивно узнаваемой форме неистово палила из пулемета в пустоту, лицо ее выглядело знакомым. Но вот имя…
Альберт пытался вспомнить, прокручивая в голове варианты. Еще несколько снарядов разорвалось совсем рядом, и Альберт бросился в сторону пулеметчицы в поисках защиты и ответов. Расталкивая других солдат, он продвигался вперед, чувствуя важность ее имени, но никак не мог вспомнить. Кто она такая, и почему он должен ее знать? С кем она воюет? И что он вообще здесь делает? Под рев канонады в несколько прыжков он достиг своей цели и замер. Осторожно пригнувшись, он потянул ее за рукав, но та лишь грубо отмахнулась от него. Имя… Кто она такая? Откуда он ее знает? Что это за война?..
Слова застревали в пересохшем горле, мысли смешивались в хаотичном потоке, как вдруг из груди вырвалось хриплое:
– Катарина!
Женщина тут же прекратила палить и, словно отмахнувшись от наваждения, медленно повернулась к нему. Тепло улыбаясь, она тихо произнесла:
– Проснись.
Альберт подскочил, едва не вывалившись из своего «гнезда». Это был просто сон. Детали яркого, но уже распадающегося на смутные образы видения выветривались из его сознания, но он вспомнил всё! И он всё еще на дереве посреди кроваво-красной пустыни. Ах, лучше бы это тоже был сон…
Бросив быстрый взгляд вниз, он ожидаемо обнаружил тучного зверя, прогрызшего уже солидное дупло в спасительном дереве. Еще часов так семьдесят-восемьдесят, и древо наверняка завалится. Как неудачно он заснул! К тому же совсем не выспался. Голова гудела как гонг, в памяти стояли обрывочные картины увиденного во сне кошмара, содержание которого он уже почти не помнил.